Сборник статей, воспоминаний, писем

   -- Василий Иванович! -- кричали ему какие-то старики с другого конца перрона.

   -- Здравствуй, Василий Иванович!

   Он пошел вдоль перрона, окруженный людьми, одетыми в бараньи тулупы, размахай и валенки. Его остановила песня, возникшая у выхода со станции. Пели девушки и дети. Нельзя было пройти мимо этой песни. Качалов слушал, внимательно всматриваясь в детские лица. Потом оглянулся, стащил с головы шапку, поклонился.

   -- Растите, успевайте в ваших делах и радостях! -- громко, на весь перрон, сказал он, когда песня смолкла" {"Известия", 26 ноября 1935 г.}.

   Встреча вышла теплой и непосредственной. Василию Ивановичу жали руки и махали шапками плечистые деды в дубленых полушубках, мастера высокого урожая, ударники-льноводы. В кабинете молодого секретаря райкома собрались лучшие люди района и их дети. Качалова познакомили с седым, но еще крепким стариком, "артистом льноводства" т. Никитиным.

   "-- Здравствуй, Василий Иванович, -- сказал Никитин дружески, как будто только вчера расстался с ним".

   Днем была репетиция тех выступлений художественной самодеятельности, которые вечером должны были происходить в клубе "Пролетарий" в присутствии 400 колхозников, завоевавших своей ударной работой право на встречу с Качаловым. Василию Ивановичу очень понравился кукольный театр. Он очень смеялся, следя за ужимками кукол -- лезгина, матроса, гармониста. От десятилетней Кати Кутелевской, которая оказалась мастером "пародии в танце", В. И. был в восторге. Чрезвычайно тронул его 92-летний сказитель Соколов, который мастерски рассказал сказку "про козу золотые рога", про злую бабу-жену и, несмотря на строгие предупреждения и мольбы устроителей смотра, рассказывая, все-таки ввернул какое-то крепкое русское словцо. Сказал он его так метко, что В. И. от души смеялся.

   Пел хор стариков под управлением 65-летней знатной льноводки Лукерьи Чесноковой, которая на полях своей песней поднимала людей на труд. Вышел вперед старик Бекасов со скрипкой, у которой были металлические струны. Расхаживая, покачиваясь, оглядываясь, он играл что-то веселое и, продолжая играть, пустился в пляс.

   "-- Вот какие пастухи у нас, Василий Иванович! -- сказал он потом, отдуваясь и блестя глазами.

   -- Очень хорошо, спасибо!-- растроганно поблагодарил Качалов" {"Пролетарская правда", Калинин, 2 декабря 1935 г.}.

   В 6 часов вечера в клубе "Пролетарий" во время торжественной части колхозники преподнесли Качалову почетный значок льновода-ударника. "Вы понимаете, как мне это дорого! -- сказал В. И.-- Я очень рад, что являюсь вашим гостем. Многие деятели искусств завидовали моей поездке к вам, развернувшим такую самодеятельность. Я рад, что в моем лице между деятелями искусств и вами завязалась крепкая связь. Наша обязанность сделать вашу жизнь более красочной и содержательной. А ваша колхозная самодеятельность освежит профессиональное искусство". В заключение речи Качалов прочел стихотворение "Перекличка гигантов".

   В художественной части вечера выступления колхозников чередовались с выступлениями Василия Ивановича. Он сидел за кулисами, взволнованный встречей с необычной аудиторией, и намечал репертуар, перебирая страницы своей записной книжки. В. И. не знал аудитории,-- он "пробовал" ее. Прочел отрывок из спектакля "На дне",-- приняли прекрасно. Прочел еще отрывок. Не отпускали со сцены. Его искусство оказалось понятным и близким людям, сидевшим в зале. Он перестал волноваться и крепко поверил в аудиторию.

   -- Хотите, я прочту вам Шекспира? -- сказал он и, не колеблясь, продолжал: -- Отрывок из "Ричарда III". Так вот есть там такой Глостер...

   Качалов подробно рассказал о Глостере и прочел сцену.

   "Затаив дыхание, не смея кашлянуть, слушают колхозники. Сотни глаз прикованы к высокой фигуре на сцене, к посеребренной годами благородной голове и живому, выразительному лицу художника. Сухой треск рукоплесканий взрывает тишину. Овации не дают Качалову уйти со сцены. Шекспир дошел!" {"Пролетарская правда", Калинин, 2 декабря 1935 г.} В. И. читал без конца. Прочел отрывок из "Воскресения".

   -- Я не прощаюсь с вами,-- сказал он.-- Я приеду еще и буду читать целый вечер.

   В купе у Василия Ивановича перед отходом поезда сидела группа участников смотра. Качалов говорил:

   -- Вот эта искренность и серьезность в вашем подходе к работе, вот этот легкий дух, эта "охотка" в вашем творчестве -- это, по существу, роднит вас с нашим театром...

   И он рассказал колхозникам о МХАТ. На вопрос Васи Петушкова, пленившего Качалова исполнением биографии Щукаря, имеет ли право чтец заменять одно слово другим, В. И. сказал:

   -- Я это делаю,-- мне, правда, иногда при этом достается...

   И он прочел свой измененный и сокращенный текст "Думы про Опанаса" Багрицкого.

   -- Вот бы Щукина вам сюда привезти. Обязательно нужно, чтобы он побывал здесь.

   "Качалов уехал в чудесном настроении,-- рассказывал Е. Кригер.-- Всю ночь он читал нам стихи, а утром подошел к фотографу и сказал: "Снимок, где я со стариками, обязательно подарите мне. Простите, что я вас затрудняю, но это для меня дорогая память".

   Еще в вагоне В. И. написал текст обращения ко всем работникам искусств с призывом "стать ближе к народному искусству": "Очень большое впечатление произвели на меня свежесть и яркость этого творчества... Выступления показали наличие подлинных талантов... Убежден, что они дадут нам, артистам, новые краски, новую свежесть".

   Статья Качалова "Моя поездка в колхоз" появилась 27 ноября в "Правде".

РАБОТА НАД "БОРИСОМ ГОДУНОВЫМ"

   Январь 1936 года В. И. отдыхал в Барвихе. Он был очень переутомлен и объяснял это возрастом: "Просто старость и есть моя болезнь, заболел старостью неизлечимо. Тяжело и болезненно переношу старость". Из Барвихи приезжал играть "Воскресение".

   Пожалуй, только во время отдыха и лечения в Барвихе В. И. удавалось бывать в кино. "Пересмотрел столько картин, сколько, кажется, за всю жизнь не видел,-- писал он.-- "Чапаева" смотрел с громадным удовольствием и волнением. Великолепно, очень ловко, волнительно сделана хроника "С новым годом". "Поручик Киже" -- просто скучно, не досидел, так спать захотелось..."

   Большое удовольствие получил В. И. от приключенческой картины "Джульбарс". "...Джульбарс -- имя овчарки, собаки наших пограничников в Таджикистане, -- писал он. -- Чудесный пес, и вообще все очень увлекательно. Природа, животные, дети, толпа -- здорово засняты. Из-за верблюдов, двух ослят, дикого козла и, конечно, самого Джульбарса пойду смотреть картину еще и еще, когда ее будут показывать в Москве; ее еще никто, кроме нас, не видал. Интересно, как примет ее публика".

   Из-за сильных морозов В. И. раньше срока распрощался с Барвихой. 29 января он выступал на чествовании Романа Роллана, читал отрывок из его романа "Жан Кристоф". На следующий день играл "Воскресение". "Все по-старому,-- писал он.-- Когда публика повнимательнее, поделикатнее и терпеливее или здоровее, когда меньше кашля и больше тишины,-- иногда даже слышно, как вдруг затихает публика,--тогда у меня самочувствие лучше, и я проще, легче, свободнее веду себя с ней. Не смущаюсь длиннотами, не тороплю, не хитрю, не фокусничаю, не эффектничаю перед публикой, чтобы заставить ее слушать, а с большим удовольствием, серьезностью и смакованием отдаюсь тексту толстовскому и почти совсем забываю о публике. И иногда бывает приятное самочувствие и даже как будто наибольшее самоудовлетворение".

   Качалов с увлечением продолжал работать над образом Захара Бардина, находя все новые иронические оттенки и детали. "Насчет трючков во "Врагах", -- чепуха, конечно, такие мелочи, что не стоит рассказывать. Самое, пожалуй, забавное -- нежнейшая, сладострастная влюбленность в жену. Для публики это, может быть, неинтересно, ненужно и несмешно, но меня самого это забавляет и радует. Этакие толстобрюхие Ромео и Джульетта. Мы обнимаемся, целуемся, я не свожу с нее влюбленных глаз. Сговорились с Книппер, чтобы она больше любовалась на меня".