Сборник статей, воспоминаний, писем

   21 октября Качалов заболел тяжелой формой гриппа, осложнившегося двусторонним воспалением легких, с поражением почек. В начале ноября его положение стало настолько тревожным, что по Москве распространились слухи о его смерти. Вскоре в центральных газетах было опубликовано несколько бюллетеней о течении болезни. Раз или два бюллетень передавали по радио. Только благодаря исключительной заботе правительства, постоянным консилиумам лучших советских специалистов, сердечному вниманию всего персонала Кремлевской больницы и постоянной бдительности H. H. Литовцевой, всегда во время заболеваний Василия Ивановича проявлявшей огромную энергию, процесс в легких был постепенно ликвидирован, и 15 декабря Качалов был для поправления здоровья переведен в подмосковный санаторий "Барвиха".

   "Чувствую себя лучше,-- писал он оттуда,-- но сомневаюсь, что высижу здесь больше двух недель. Не могу и не пытаюсь много ходить. Вчера лежал час, укутанный, на балконе. Это приятно. Весь вечер сидел у Константина Сергеевича. Это тоже приятно". Одновременно с Качаловым в Барвихе отдыхали К. С. Станиславский, М. П. Лилина и M. M. Блюменталь-Тамарина.

   В январе 1937 года к 50-летнему юбилею сценической деятельности А. А. Яблочкиной Качалов написал воспоминания о первых встречах с ней.

   Врачи категорически запрещали Василию Ивановичу курить, и борьба с курением постепенно выросла для него в целую "проблему": "Бывает, что за целый день -- с утра до 7 часов вечера -- выкуриваю одну папиросу, но вечером наверстываю перед сном, то разволновавшись после беседы с супругами Станиславскими, то размечтавшись о Годунове. А вообще чувствую себя безусловно окрепшим".

   Как-то в эти недели, во время разговоров о "системе" Станиславского, Качалов и М. П. Лилина, оба в чем-то не соглашаясь с Константином Сергеевичем, по-своему сыграли перед ним сцену из какого-то классического спектакля. И все-таки не договорились: какое-то принципиальное несогласие с ним осталось у обоих исполнителей. К. С. сказал Качалову: "Гнусный ремесленник!" Это было так искренно и так очаровательно, что В. И. на другой день, постучав в дверь Станиславского, спросил: "Ну, как, "гнусному ремесленнику" войти разрешается?"

   9 февраля в "Вечерней Москве" были опубликованы письмо Качалова, связанное с предстоявшим пушкинским юбилеем (100 лет со дня смерти), и фотография, снятая в Барвихе: В. И. с томиком Пушкина. "Правда" поместила его письмо в редакцию, где В. И. выражал благодарность правительству за заботу и внимание во время его тяжелой болезни.

   Вернувшись в театр к пушкинским дням, Качалов выступил экспромтом на втором пушкинском вечере МХАТ 17 февраля: он сыграл с К. Н. Еланской две сцены из "Каменного гостя".

   18 февраля 1937 года умер Г. К. Орджоникидзе. Качалов написал статью "Чудесный Серго", где вспоминал живые подробности своих встреч с Г. К. Орджоникидзе в антрактах спектакля "Бронепоезд" и летом в Кисловодске. В киножурнале памяти Г. К. Орджоникидзе текст читали Качалов и Антон Шварц.

   25 февраля, в день 50-летия артистической деятельности M. M. Блюменталь-Тамариной, Качалов приветствовал ее от МХАТ. Его трогательная речь, обращенная к ней, была напечатана в многотиражке "Малый театр".

   Все мысли Василия Ивановича после болезни были заняты работой над Борисом Годуновым. Сознавая неустойчивость своего здоровья, он с самого начала просил ввести на роль Бориса, кроме него, и других исполнителей. В "Горьковце" (No 12) поместили фото "трех Борисов" (Качалов, Ершов, Болдуман).

   27 апреля 1937 года МХАТ был награжден орденом Ленина. 3 мая были награждены орденом Ленина крупнейшие деятели Художественного театра. В своем отклике на это событие Качалов писал: "С чувством огромной гордости за наш театр, за наше искусство узнал я сегодня о новых наградах работникам МХАТ. Мне лично выпало высшее счастье -- величайшее отличие Советского Союза -- орден Ленина. Все силы, весь опыт, весь свой темперамент художника отдам, чтобы оправдать доверие партии и правительства, чтобы оправдать ту теплоту, которую излучает на нас советский зритель" {"Вечерняя Москва", 4 мая 1937 г. }.

   14 мая в Союзе советских писателей, в день 100-летия со дня рождения великого грузинского писателя Ильи Чавчавадзе, Качалов читал отрывки из его "Записок путника". В конце мая В. И. участвовал в радиопередаче для Северного полюса и зимовщиков десятков полярных станций: он произнес приветствие и прочел статью Б. Горбатова "Начальник экспедиции О. Ю. Шмидт".

   Качалов настолько был душевно захвачен работой над Борисом, что даже выступил в "Горьковце", желая мобилизовать вокруг этого спектакля общественное мнение театра. О том, как работал Василий Иванович над ролью, В. В. Глебов писал в "Горьковце": "Посмотрите на работу В. И. Качалова. Несмотря на свое высокое мастерство, он упорно, вдумчиво, кропотливо, фразу за фразой, сцену за сценой берет приступом, создавая образ пушкинского Бориса. Сколько же упорства надо проявить рядом стоящему с ним на сцене актеру, чтобы хоть в какой-то мере приблизиться к его уровню исполнения". В 1938 году на репетиции "Горя от ума", говоря о нелюбви актеров работать "под обстрелом", Владимир Иванович сказал: "Когда мы занимались "Борисом Годуновым", на репетиции присутствовало иной раз 15--20 человек. Качалов говорил мне: "Пожалуйста, делайте замечания, как угодно". И принимал их, ничуть не стесняясь тем, что здесь присутствовали оба других исполнителя Бориса Годунова" {Стенограмма репетиций Вл. И. Немировича-Данченко. "Ежегодник МХТ" за 1945 г., т. I.}.

   О монологе "Достиг я высшей власти" в исполнении Качалова Немирович-Данченко говорил: "Это -- Художественный театр". Сцену смерти находил очень жизненной, сцену с детьми -- "великолепной по нежности и любви", но считал, что в некоторых кусках трагедии у Качалова есть "что-то от поэмы".

   П. А. Марков писал о том, каким в процессе работы вырастал у Качалова образ Бориса: "Совершенно по-новому и вполне по-своему играл Качалов Бориса Годунова в трагедии Пушкина. Проблема виновности Бориса в убийстве Дмитрия не волновала при этом зрителя. Она была слишком мелкой. Борис Годунов оказался в исполнении Качалова тоскливым и простым. Станет у притолоки, положит голову на косяк двери и так может говорить монолог. Его Борис Годунов жил сознанием напрасности своего дела. Он был подавлен своей оторванностью от народа. Смерть Бориса в исполнении Качалова по силе равнялась той же сцене в исполнении Шаляпина, несмотря на коренное различие интерпретации. В Качалове было больше воли к жизни" {"Известия", 12 февраля 1940 г.}.

   К горьковской годовщине В. И. записал на пластинку "Песню о Буревестнике".

В ТЕАТРЕ И НА ЭСТРАДЕ

   В конце лета 1937 года открылась Парижская выставка. В связи с этим МХАТ гастролировал в Париже с 7 по 25 августа. Были показаны "Враги", "Любовь Яровая", "Анна Каренина". Играли в театре Елисейских полей, вмещающем до 2000 зрителей. Сезон открыли "Врагами". Успех был большой. "Третьего дня сыграли "Врагов" с огромным успехом, -- делился парижскими впечатлениями Василий Иванович. -- Принимали смехом дружным отдельные фразы и была великолепная тишина внимания, никаких кашлей и зевков и других знаков скуки и нетерпения, хотя была жара в зале и на сцене, у нас то и дело отклеивались от пота бороды и усы, и мы убегали между фразами за кулисы подклеиваться. По окончании весь зал стоял, никто не бросился к выходам, был треск аплодисментов, крики: "Вив ля рюсс!" Выходили больше 10 раз на вызовы. Сбор был переполненным. Сегодня "Любовь Яровая" -- премьера. Посмотрел, как подъезжает публика к театру. Видел много знакомых -- Алешу Толстого с женой, Фадеева. Сегодня на вокзале встречали Громова. Были в полпредстве и на выставке. Только посмотрели наш павильон -- очень интересный и внутри, и снаружи. Стало уж очень жарко. Первые дни все-таки успел побродить по Парижу..."