Биография отца Бешеного

В какой-то момент хотел даже дать деру, но пересилил себя и явился во ВГИК с дрожью в коленях. Но кто-то сказал, что Мастер не приедет и прослушивать будет второй педагог: известная актриса советского кино. Я несколько успокоился и решил пойти в первых рядах: почему-то встречаться с актрисой мне было менее страшно, чем с самим Мастером. А к тому же я был яростным ее поклонником и был очень рад встрече.

Перед аудиторией скопилась огромное количество девушек и парней. Чтобы немного отвлечься от предстоящего прослушивания и успокоиться, я принялся всматриваться в лица рискнувших поступать во ВГИК…

В этой взволнованной толпе мелькали юные лица тех, кто несколько лет спустя появятся на экране. В тот год вместе со мной во ВГИК поступали будущие звезды нашего кино: Валентина Теличкина, Екатерина Васильева, Наталья Рычагова, Валерий Рыжаков, Галина Микеладзе, Александр Стефанович… А с Екатериной Васильевой пришлось столкнуться на съемочной площадке, когда снимался фильм «Экипаж».

Но до этого нужно было еще дожить…

А тогда…

Настроившись морально, я вошел в аудиторию и с огорчением увидел молодого человека, принимавшего у меня документы: актриса, которую я мечтал увидеть, отсутствовала. За столом сидел еще один человек восточного типа.

Этим человеком оказался Тавризян, который в будущем сыграл в моей судьбе роль, не оставившую у меня приятных воспоминаний…

Я взял себя в руки и достаточно уныло прочитал басню Сергея Михалкова «Лев и ярлык», затем стихотворение Горького «Легенда о Марко». До показа сценок я не дошел: Тавризян поблагодарил меня и сказал, что я свободен…

Я чувствовал, что мне не удалось раскрыть в достаточной мере свои возможности, и потому был уверен в провале. Можете представить мое радостно-удивленное состояние, когда в списках, допущенных ко второму туру, я обнаружил свою фамилию. Моей радости не было предела. Вприпрыжку я добрался до общежития, бросил книги на кровать и пошел бродить по городу. Хотелось петь и танцевать, кружиться от радости. Все люди вокруг казались удивительно прекрасными и милыми…

С большим нетерпением я дождался второго тура, который так же легко миновал, потом третьего. С каким-то особым внутренним подъемом и воодушевлением я предстал пред взором Мастера.

Во мне все заходило ходуном, коленки подгибались, я не знал, куда деть руки. Наверное, Мастер все это прочитал в моих глазах, а потому улыбнулся и сказал:

— Да не волнуйтесь вы так, молодой человек! Вы представьте себе, что находитесь в теплой компании, что вас окружают близкие люди: вам сразу же станет легче и появится уверенность… Кстати, мне понравился ваш рассказ: у вас хорошее видение материала…

Сначала я не заметил его похвалы: изо всех сил пытаясь мысленно представить то, что советовал Мастер, но ничего не получалось. Мне казалось, что время летит ужасно быстро и вот-вот у Мастера лопнет терпение и он прикажет выйти вон, а может, и того хуже. Вдруг, не знаю почему, я вообразил, что я нахожусь не в аудитории, а в римской бане. Почему-то именно в римской, а не турецкой или русской, но я представил всех сидящих напротив меня преподавателей в белоснежных тогах, с полуобнаженными торсами.

Мне стало так весело, что я улыбнулся и начал читать. Мастер не прервал меня ни разу, а когда я закончил, попросил показать сценку, которую предложит сам, и задание дал довольно пространное. Примерно оно звучало так:

— Молодой человек, представьте, что в этой аудитории никого и вообще — эта аудитория не аудитория вовсе, а больничная палата, в которой, кроме меня, совсем больного человека, никого нет. Представили?

— Вроде бы да, — не очень уверенно кивнул я.

— С минуты на минуту меня должна навестить моя жена, — он кивнул в сторону своей соседки, — а вы несколько минут назад вышли от меня и оставили на тумбочке нечто такое, как, например, вот этот листок, который никоим образом не должен попасть на глаза моей супруги. Начнется скандал, который больному, то бишь мне, совсем не полезен…

— То есть мне нужно забрать его до прихода вашей супруги? — уточнил я.

— Не просто забрать, но забрать так, чтобы я этого не заметил: начну интересоваться, почему забираешь, а тут войдет моя жена, все узнает, и начнется буря… Вопросы?

— Вопросов нет, — заверил я и задумался.

Задание казалось мне не только, мягко говоря, странным, но и трудновыполнимым. Я мысленно поставил себя в назначенные Мастером обстоятельства и понял, что все не так просто, как может показаться.

— А вы спите? — спросил я.

— Скажем, чутко дремлю, — с улыбкой ответил он, разгадав мою уловку.

В этот момент я понял, что нужно предпринять нечто совсем неординарное. На меня вопросительно и нетерпеливо смотрели пять пар преподавательских глаз. И я решился: зачем-то сунул руку в карман, вытащил авторучку и быстро подошел к столу:

— Профессор, я не могу выполнить ваше задание! — совершенно серьезным тоном проговорил я, затем взял тот злополучный листок и протянул Мастеру. — Прошу вас, поставьте свой автограф, чтобы я мог когда-нибудь показать его своим детям и внукам! Умоляю вас! — на полном серьезе взмолился я, заметив его удивленную нерешительность.

— Хорошо! — неожиданно с улыбкой согласился Мастер и расписался.

— Спасибо огромное! — поблагодарил я.

Затем взял листок, повернулся и спокойно направился к выходу. Никто не проронил ни слова: все молча наблюдали за мной, и некоторым, надеюсь, было меня жалко. Сделав несколько шагов, я остановился, вновь подошел к столу и молча протянул листок Мастеру.

Он долго и внимательно смотрел на меня, затем погладил подбородок, покачал головой и тихо, словно про себя, произнес:

— А что, это может быть весьма забавно… — и вдруг весело рассмеялся и сквозь смех добавил: — А ты, брат, хитер, однако… весьма…

Я прожил достаточно много лет, но тот день был самым счастливым в моей жизни! Осталось сдать экзамены, но они меня не волновали: написать сочинение, сдать историю, английский и еще что-то там, кажется, устную литературу… Какая ерунда, тем более что бывалые студенты меня заверили, что экзамены — это проформа: главное, что Мастер курса меня выбрал…

Однако… По всей вероятности, я был слишком счастлив, чтобы это могло продолжаться слишком долго…

Оставалось полтора месяца до начала занятий, когда мои сбережения, с таким трудом собранные на поездку в Москву, были украдены. Кем, выяснить не удалось…

Представляете мое состояние? Мне и так-то было, мягко говоря, не по себе, а точнее сказать — стыдно: это произошло, когда я впервые обратил внимание на то, как были одеты большинство абитуриентов.

Я смотрел на свои вздувшиеся на коленях брюки, на дешевенькую курточку, изрядно поношенную рубашку, на стоп-танные ботинки, и иногда, особенно при знакомстве с девушками, мне просто хотелось провалиться сквозь землю. А тут еще и последние деньги, таким пґотом доставшиеся, стянули…

Всеми правдами и неправдами я пытался устроиться на временную работу, чтобы хоть что-то добыть себе на пропитание, но все попытки были тщетными: никто из кадровиков не хотел нарушать правила прописки…

Положение стало совершенно безысходным! В отчаянии я попытался связаться с Мастером, но тот, вместе со своей супругой, уже уехал на съемки нового фильма. Исчезла последняя надежда! Три дня я питался исключительно кипятком, правда, иногда находились наблюдательные студенты, замечавшие, что я ничего не ем, и выделяли мне кусок хлеба: из гордости я старательно скрывал причину своего голодания.

Конечно, дотошные читатели могут задать вопрос:

— Почему вы, Виктор Николаевич, находясь в такой экстремальной ситуации, не продали хотя бы один из подарков рижской бабушки?

Резонный вопрос! Но дело в том, что для меня в то время такие понятия, как драгоценности, золото, их денежный эквивалент, не существовало. Это во-первых. А во-вторых, если честно, в то время я и понятия не имел, что эти подарки обладают какой-то ценностью. И наконец, в-третьих, для меня эти подарки почему-то были очень важны, и я ни за что не хотел бы с ними расстаться: тем более когда узнал правду о своем рождении…