Биография отца Бешеного
Биография отца Бешеного читать книгу онлайн
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Она не оттолкнула меня и как будто ответила на поцелуй, но когда я выпустил ее из своих объятий, Лариса взглянула на меня в упор, и я вновь почувствовал себя виноватым. С ней в то время я довольно часто чувствовал себя виноватым, и совершенно по разным поводам. Но теперь в ее глазах я снова увидел слезы, однако глаза смотрели столь печально и укоризненно, словно я только что лишил ее девственности…
Это потом, встретившись лет через тридцать и вспомнив давний эпизод, я поинтересовался, что произошло, и Лариса рассказала, что она тоже довольно часто вспоминает тот вечер, свою дурость с сигаретой, от которой на бедре осталось пятно на всю жизнь, а по поводу поцелуя и последующих действий пояснила следующее. Она, несмотря на свое не по годам раннее развитие, ум и начитанность, по существу, была еще совсем девчонкой, а тут ее целует совсем взрослый парень, а поцелуй этот, ко всему прочему, был ее первым опытом. У нее даже голова закружилась от моего поцелуя, и она, вместо того чтобы броситься мне на шею, поступила, вопреки своим ощущениям, импульсивно: просто испугалась.
Потом жалела об этом и переживала до тех пор, пока не получила от меня письмо. Мы начали переписываться, а позд-нее Лариса приехала ко мне в гости во время летних каникул…
Но это случилось через год, а в тот момент…
— Дурак! — беззлобно, но мне тогда показалось как-то презрительно, бросила Лариса, повернулась и решительно пошла прочь.
В такие моменты остающийся почти всегда чувствует, когда уходящий хочет, чтобы его окликнули, остановили, попросили прощения, но я этого не почувствовал и дал ей уйти…
В студенческие годы она приезжала ко мне в Москву, но потом мы расстались…
Встретившись через три десятка лет, я узнал, что она была замужем за американцем, от которого родила сына. Сейчас ее сын оканчивает Бостонский университет, женился на американской девушке, и у него все тип-топ.
У Ларисы тоже более-менее все в порядке: она с головой ушла в бизнес, открыла несколько торговых фирм, одна из которых находится в Софии…
Однако продолжим…
С небольшим коричневым фибровым чемоданчиком с железными углами, забитым под завязку моими любимыми книгами, и восьмьюдесятью пятью рублями в кармане, я вышел из вагона поезда «Омск — Москва» на Казанском вокзале…
Прямо с вокзала я отправился на Ленинские горы, чтобы подать документы в приемную комиссию МГУ. Можете представить мое отчаяние, когда обнаружилось, что я приехал на целых полтора месяца раньше и что сейчас у меня не только не примут документы: их просто некому принимать, но и никто не даст разрешение на проживание в студенческом общежитии.
Мне как-то и в голову не пришло узнать, когда подаются документы в приемную комиссию и когда сдача экзаменов.
Возвращаться в Омск? С какими глазами? Тратить деньги на билеты? Этого я вообще не мог себе позволить. Что оставалось делать?
В растрепанных чувствах я брел по московским улицам, пытаясь найти выход. Знакомых — никого. Чтобы устроиться на работу, нужна прописка: в это меня посвятил комендант студенческого общежития университета, к которому я обратился с просьбой поселить меня хотя бы на одну ночь.
— Понимаю тебя, сынок, но не имею права… Вот если бы ты справочку какую принес из деканата или приемной комиссии… но кто ж тебе даст такую?
— Он выразительно развел руками.
— Что же мне делать? — растерянно спросил я. — Может, где-то возьмут на временную работу?
— Эх, милай, рабочие руки всюду нужны, но у тебя же нет московской прописки, а без нее кто ж тебя возьмет? Разве только на разгрузку фруктов и овощей… — Он задумчиво потер в затылке. — Но тебе ж жить где-то надо… Да-а-а, — протянул он, — дела…
— А где происходят эти разгрузки? — на всякий случай поинтересовался я.
— Сейчас напишу… — Он быстро набросал два адреса на листке и протянул мне.
Нужно сказать, что позднее эти адреса меня часто выручали во время моей учебы в Москве…
Иду я, значит, по улицам Москвы, и вдруг меня словно осенило: Господи, я же столько времени мечтал стать «великим артистом»! И зачем я ввязался в это негласное состязание с Аркадием поступать в университет? И все дурацкий, упрямый мой характер!
Сколько было разговоров о моем артистическом будущем в нашем драмкружке! А наша руководительница, Зинаида Осиповна, настаивала на том, чтобы я поступал во ВГИК: верила, что у меня есть талант… Более того, она даже написала мне рекомендательное письмо с таким хвалебным отзывом, что, прочитав его, мне просто сразу можно было вручать если не Оскара, то присвоить звание «Народный артист СССР» — уж точно…
Смеха ради вспомню, что свою первую роль в драмкружке Дома пионеров я сначала начисто провалил! Получив роль Кая в «Снежной королеве», я честно разучил ее. Но, как оказалось, разучил чисто механически, совершенно не вдумываясь в суть истории. И вот, когда я вышел на первую генеральную репетицию, и неожиданно что-то в моей голове заклинило: мое собственное «я» взбунтовалось против очевидной несправедливости. Впервые я видел перед собой не выученный текст пьесы, а самого героя.
Для меня это стало таким потрясением, что, не выдержав слез девочки, игравшей роль Герды и очень натурально плакавшей на сцене, я забыл, что мое сердце «заледенело», и совсем не по тексту пьесы сказал:
— Милая Герда, неужели какой-то осколок зеркала, хоть и принадлежащего Снежной королеве, заставит меня забыть тебя, мою сестру и нашу любимую бабушку?
Раздались бурные аплодисменты присутствующих на репетиции зрителей и даже участников спектакля, занавес закрылся и открылся лишь через час, который потребовался Зинаиде Осиповне, чтобы убедить меня в том, что я не имею права вмешиваться в авторский текст и что мое сердце именно по воле автора должно растаять от любви Герды, а не по собственному разумению Виктора Доценко. Именно тогда я, во-первых, не только понял, что такое система Станислав-ского, но и безоговорочно принял ее, хотя и не читал тогда ни одной его книги, во-вторых, и это главное, я понял, какой магической силой обладает автор произведения!
Наверное, именно в тот день во мне и родилось еще не осознанное желание стать писателем…
История моего сценического дебюта долгое время была притчей во языцех в Доме пионеров городка нефтяников.
После неудачного визита в университет все сомнения развеялись. Узнав в справочной адрес ВГИКа, я уверенно поехал до станции «ВДНХ»…
К счастью, на первый тур я успел: до него оставалось еще несколько дней. Документы принимал молодой невысокий паренек, который впоследствии стал не только преподавателем ВГИКа, но и долгие годы был правой рукой Сергея Аполлинариевича Герасимова. Этим молодым пареньком был Георгий Игоревич Склянский. Тогда он еще учился на четвертом курсе, в мастерской Сергея Аполлинариевича и принимал документы у абитуриентов в порядке общественной нагрузки.
В тот тысяча девятьсот шестьдесят третий год мастерскую набирал признанный классик нашего кино — Михаил Ильич Ромм, что, конечно, удесятеряло мое волнение.
Изучив мои документы, будущий педагог ВГИКа спросил, почему я не представил сценарий или рассказ. Для меня это было новостью, но я не подал виду и заверил, что подготовил одну небольшую историю, но она в чемодане, который в камере хранения на вокзале. Склянский поверил мне, дал направление в общежитие и расписание туров, но попросил принести в ближайшие день-два мое сочинение.
У меня было несколько дней на подготовку, и первым делом я уселся за рассказ. Сначала я не знал, о чем писать, но потом решил написать лирическую историю, где доминировали ощущения и настроения. Почему-то, чисто интуитивно, я старался все описать наглядно — что и как мне виделось. Писалось так легко, что я закончил свой труд за пару часов. Старательно переписал его начисто, выводя каждую букву, а после стал лихорадочно обновлять свой репертуар…
Помню, нисколько не волновался и был уверен в том, что не провалюсь…
Однако известие о том, что актерскую мастерскую набирает известнейший кинорежиссер, несколько пошатнуло мою уверенность, и я, несмотря на мою природную смелость, сильно мандражировал. Лихорадочно перебирал в памяти все подготовленные стихи, басни, отрывки. В моей голове настолько все перемешалось, что казалось, начни я читать — и сам себя не пойму, а уж кто-то другой…