Биография отца Бешеного

«То, что нужно!» — промелькнуло у меня в голове, и я принялся за изготовление своеобразных мини-гранат.

Процесс происходил на кухонном столе. Прямо на клеенку я высыпал из кулечка «бертолетову соль», туда же — кулечек «красного фосфора» и тщательно смешал. Взрывная смесь для начинки мини-гранаты была готова, и дело оставалось только за оболочкой. Пассатижами я оторвал с одной стороны клемму-крышку конденсатора, вытащил из фарфорового цилиндрика рулончик промасленной фольги, проложенной полоской вощеной бумаги, после чего засыпал внутрь приготовленную «гремучую смесь» и, не подумав, что крупинки смеси могут прилипнуть к промасленным фарфоровым краям конденсатора, принялся закрывать его снятой клеммой-крышкой.

Вдруг прогремел взрыв. И первая мысль, посетившая мою бедную головушку, была такая: «Почему перестало играть радио?»

У нас в коридоре висел радиотранслятор, который работал с шести часов утра до двенадцати часов ночи, то есть с того момента, когда раздавался Гимн Советского Союза, открывая новый день для всей страны, и до того момента, когда гимн оповещал, что день закончился.

Я подумал, что взрывом повреждены провода радиотранслятора: мне и в голову не могло прийти, что взрывом меня просто оглушило. Тут я взглянул на свои руки, залитые кровью. Когда раздался взрыв, я инстинктивно закрыл лицо руками, и это спасло глаза, в основном пострадали руки, частично задело лицо…

Разорвавшись, фарфор конденсатора разлетелся на мелкие осколки, и многие впились мне руки. Взорвалась и кучка смеси на столе: этим взрывом мне сильно опалило лицо. А одна из клемм-крышек, к счастью не задев меня, словно пуля, продырявила стекло окна в ванной. Скорость полета была такой сильной, что отверстие получилось идеально круглым.

Пока я смотрел на руки, меня посетила вторая мысль: «Господи! Через две недели первенство района!»

Нужно что-то делать… Вспомнив про пузырек с йодом, я бросился в ванную комнату и полил йодом прямо на раны. Я не знал, что на открытую рану йод лить нельзя, и кровь, естественно, пошла еще обильнее. Я вспомнил, что прямо над нашей квартирой проживает докторша, и бросился к ней за помощью. Когда она открыла дверь, то едва не бухнулась в обморок:

— Боже мой! Что случилось, Виктор?

— Реактивы в руках взорвались, — не вдаваясь в подробности, ответил я, и она принялась обрабатывать мои раны перекисью водорода, потом вызвала «скорую помощь»…

Когда мама вернулась с работы, я лежал в своей комнате на спине. Мои руки были по локоть в бинтах, а лицом, обработанным йодом, я смахивал на настоящего негра. Войдя в комнату, мама тоже едва не лишилась чувств и принялась причитать, благодаря Бога, что я не лишился зрения…

Выслушав мои объяснения о причине пропуска тренировок, Владимир Семенович так рассвирепел, что собирался на полгода исключить меня из секции, но потом смягчился и выработал систему моих индивидуальных тренировок.

В день соревнований на первенство района бинты с рук еще не были сняты, и меня с трудом допустили до старта. В тот день я первым пришел к финишу, и для меня эта победа стала одной из важнейших в моей жизни.

Да, это был драматический опыт в моей жизни, но я успокаиваю себя тем, что все могло закончиться еще трагичнее, если бы мне удалось создать эти опасные игрушки. Любое их испытание могло привести к самым тяжелым последствиям для тех, кто оказался бы рядом…

Однако продолжим…

Аркадий, мой соперник по спорту, лелеял мечту, которую поклялся воплотить в жизнь. Во что бы то ни стало он жаждал поступить в Московский государственный университет. После окончания школы он действительно отправился в Москву, но вернулся ни с чем. Поработал год, снова поехал — и снова неудача. Провалился Аркадий и на третий раз.

К моменту его третьей неудачи я окончил вечернюю школу, не дававшую таких солидных знаний, как дневная, но меня это нисколько не остановило. Глядя на его упорство, я твердо решил: Аркадий не поступил, а я поступлю! Не знаю, что вселяло в меня такую уверенность, но я ни секунду не сомневался в грядущем успехе.

Незадолго до окончания школы я вдруг серьезно влюбился — к тому времени мои отношения с Наташей Завальниковой перешли в фазу несбывшихся надежд и неосуществленных желаний, — и я считал себя свободным для серьезного чувства.

Мое новое увлечение училось в восьмом классе в другой школе. Звали эту девчонку Лариса Петрова.

Лариса была очень симпатичной и, несмотря на юность, имела женственную и весьма сексуальную фигурку с красивыми ножками. У нее был самолюбивый нрав и совершенно независимый характер. Очень начитанная, не по годам умная, она оканчивала в то время музыкальную школу и отлично играла на пианино, напевая красивым голосом популярные в то время песни. Любила при первом удобном случае подколоть собеседника, если чувствовала фальшь или обман в отношении к себе.

У нас с ней легко сложились очень нежные, романтические отношения. Впервые я дарил девушке цветы, тайком сорванные с какой-нибудь клумбы. Мы с ней много гуляли вечерами по пустынным улицам, разговаривали о литературе, искусстве, ходили в кино, на танцы, на школьные вечеринки. Я жадно запоминал ее мнение о просмотренных фильмах, прочитанных книгах. А когда был приглашен в ее дом и дружелюбно принят ее мамой, с удовольствием слушал ее игру на пианино.

Встреча с Ларисой помогла открыть в себе самом нежность, доброту, возбудить интерес к классической и эстрадной музыке. Лариса помогла мне не только развиться интеллектуально, но и возбудила во мне стремление стать умнее, грамотнее, и я буду благодарен ей за это всю жизнь.

Мы с ней встречались уже несколько месяцев, а я все еще никак не решался поцеловать ее, словно заранее боялся получить пощечину, но более всего я боялся потерять ее уважение. И вот настал день, когда я ей сообщил, что собираюсь ехать в Москву, чтобы там поступить в университет.

— Ну и уезжай! — неожиданно резко бросила она мне в лицо и отвернулась.

— Почему ты так, Ларчик? — с некоторой обидой проговорил я, не понимая столь странной реакции.

— Почему? — воскликнула она и повернулась ко мне: в ее глазах были слезы и даже отчаяние. — А как же я? Обо мне ты подумал? Я же люблю тебя!

— И я люблю! — подхватил я. — Ты тоже приедешь в Москву, когда окончишь школу… Будем учиться вместе…

— Но это же целых два года?!

— Что, боишься, тебе не хватит силы воли отбиваться от поклонников? — съехидничал я: за ней действительно многие пытались ухлестывать, и мне не раз приходилось вызывать таких ухажеров «на дуэль», если словесные внушения не давали результата.

— У меня? Силы воли? — взвилась Лариса.

Ее глаза мгновенно высохли и заблестели каким-то опасным огнем. Я уже знал этот взгляд и понял, что сейчас Лариса готова на любой самый сумасбродный поступок…

Спустя несколько лет, когда я приехал из Москвы в Омск на каникулы и мы с ней пошли в ресторан, чтобы отметить мой приезд, у Ларисы в глазах снова появился огонек, когда она приревновала меня к незнакомой девушке, бросившей на меня неосторожный взгляд. Лариса набросилась на нее с кулаками, и мне с трудом удалось оттащить ее, а затем пришлось улаживать инцидент с администрацией, чтобы та не вызвала милицию. Казалось, она успокоилась, но когда мы приехали к ее дому, она предложила зайти в квартиру и там ни с того ни с сего принялась швырять об стенку чешский хрусталь, таким образом, похоже, давая выход своему чувству ревности…

Да, импульсивности и эмоций ей было не занимать…

Когда я пошутил по поводу силы воли, Лариса вытащила из сумочки пачку сигарет: чтобы казаться старше, она иногда принималась дымить, не затягиваясь. Раскурила сигарету и вдруг приложила ее к ноге зажженным концом. Могу себе представить, как ей было больно, тем более что на ней еще были и капроновые чулки. Но на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Что ты теперь скажешь о моей силе воли? — с усмешкой спросила она и отбросила сигарету в сторону.

— Ты — сумасшедшая! — со злостью воскликнул я, обхватил ее лицо руками и впился в губы долгим, страстным поцелуем.