Григорий Шелихов

Незначительность собственных навигационных знаний не смущала

Шелихова.

"Куками не рождаются, а делаются!" - думал он, вспоминая рассказы

спутников английского мореплавателя. С "кукишами", как в шутку называл

их Григорий Иванович, он встретился лет пять назад в

Петропавловске-на-Камчатке, где Кук в 1778 году спас и привел в

порядок свои потрепанные странствованием корабли только с помощью

русских.

Шелихов поручил вычисление долгот и широт прихваченному из

Охотска штурманскому ученику Митьше Бочарову, а сам решил опереться на

заветную карту тестя и опыт подобранных в партию бывалых

промышленников и матросов. Он представлял себе трудности и опасности

предстоящей экспедиции и по секрету от компанионов дал обязательство

наиболее ценным и нужным людям выделить из своей доли некоторый пай в

добавку к жалованью. Поступясь долей гадательной прибыли, мореход

таким образом обеспечил заинтересованность и поддержку в деле наиболее

надежных людей.

Среди таких выделялись старый партовщик* Константин Алексеевич

Самойлов и бывалый матрос Прохор Захарович Пьяных - участники плавания

на Алеутские острова капитанов Креницына и Левашева. Эти капитаны еще

лет за двадцать до Шелихова возглавляли русскую правительственную

экспедицию в Америку. (* Начальник промысловой партии.)

Чтобы всегда иметь под рукой и Самойлова и Пьяных, Григорий

Иванович, для успеха в науке кораблевождения, поселил их в каюте,

которую занимал с женой. И не столько Григорий Иванович, сколько

Наталья Алексеевна женской заботой и ласковостью завоевала преданность

этих людей шелиховскому делу. Во время трехмесячного плавания она их

обшивала, штопала потрепанное платье, простирывала на стоянках

рубашки, а главное - всегда во-время умела вставить участливое женское

слово, слушая рассказы людей об оставленных дома семьях - женах, детях

и внуках.

К концу плавания сердца всех удалых и буйных зверобоев собрала и

завязала в своей шали Наталья Алексеевна, на ходу пособляя каждому в

замеченных трудностях и огорчениях. И если бы теперь "капитану"

Голикову вздумалось пророчить беду из-за того, что на корабле женщина,

- быть бы ему за бортом.

На втором году пребывания на Кыхтаке, уверившись в мире и

согласии между русскими промышленниками и воинственным племенем

алеутов-коняг, Шелихов пришел к выводу, что наступило время поискать

удачи на материке Америки.

Старый, бывалый охотник-коняга Ва-шели, переселившийся в избяную

деревню, которая возникла на месте временной стоянки русских

добытчиков в Трехсвятительской гавани, завоевал доверие и дружбу

Шелихова. Ва-шели питал искреннюю приязнь к русским и отличался

способностью внятно изъясняться на полуусвоенном русском языке. Он

настолько обрусел, что перестал откликаться на свое туземное имя и

только тогда с достоинством и солидно отзывался, когда к нему

обращались как к "лусу" и "по-луски".

Но, перейдя в деревню, он не хотел перебираться в избу и упорно

оставался в своем шалаше.

- Вот она, вот Васили! - осклабился он в добродушной усмешке,

едва заслышав веселый голос "великого тойона", вползавшего на карачках

в шалаш. Шалаш был раскинут на огромных китовых ребрах - трофеях

Василия в морской охоте.

- Когда ты, Василий, по-людски жить начнешь, в избу переселишься?

Даже за малиной не полез бы в твою берлогу, кабы не дело, - кряхтел и

шутил Шелихов, пользуясь любым поводом донять алеута.

Но Василий лишь смеялся.

Алеуты быстро оценили огнестрельное оружие и бытовые преимущества

жизни русских: пуля догоняла и укладывала недосягаемого для стрелы

зверя; русские прядевые неводы извлекали из океана и рек горы рыбы, -

алеуты ее прежде ловили примитивной удой с костяным крючком, или били

острогой, или вылавливали плетенной из веток ивняка волокушей.

Китайский прессованный чай с леденцами, привезенный русскими, пришелся

алеутам необыкновенно по вкусу. Покуривая русскую махорку, можно было

спокойно обдумывать мысли, а "вотка", чудная водка - хлебнуть ее,

правда, удавалось редко и не всем - казалась напитком богов! Была еще

баня - баня "касяков", - когда попадешь в ее жаркую паровую стихию

после дня и ночи, проведенных в холодном тумане на волнах океана, все

забудешь! И русские не запрещали входить в нее, наоборот - зазывали и

уговаривали бывать в этой бане почаще. Все у "касяков" было чудно и

приманчиво, и только их жило-изба противна алеутам.

- Везде твердо - дерево, много пустоты - до потолка головой не

достанешь, а воздуху нет - не провевает... Не подходит нам ис-ба! -

отрицательно мотали они головами, отказываясь покинуть свои глубокие

зимние землянки и летние шалаши.

Шелихову никак не удавалось переселить алеутов в избы, но он и не

торопился с этим, ждал - сами убедятся в удобствах деревянных изб. А

пока без смущения заползал в их грязные, убогие норы и с завидной

легкостью и ловкостью, усвоенными в разъездах по глухим дебрям Сибири,

приспособлялся здесь к обычаям первобытных людей. Сидя на корточках и

даже не морщась от смрада и грязи туземного жилья, он часами вел с

ними разговор.

- Ну, повтори, Василий, еще раз то, что намедни рассказывал ты о

кенайской стороне, о кенайцах и о русских, кои там жили и нашли конец

своего живота, - сказал Шелихов, отведав рыбьего жиру с кислой ягодой

шикшей, этого первого угощения, которым встречали почетного гостя.

- Васили будет сказать, но слова здесь... прилипли слова, не

могут выходить, - еще раз осклабился алеут и помял себе пальцами

горло.

- А-а, - понимающе отозвался Шелихов, - прилипли, говоришь? Ну,

так на, возьми, опрокинь и выпусти слова! - Григорий Иванович вытащил

из-за пазухи штоф, налил объемистую раковину-чашку и протянул ее

алеуту.

После повторного прополаскивания горла водкой Ва-шели без труда

стал находить русские слова. Он рассказывал о сильном племени

индейцев-тлинкитов. Тлинкиты появились на берегах океана в давние

времена, придя откуда-то из глубины материка. Они осели на выбежавшей

в море земле Кенайского полуострова, а коняг согнали в море, на остров

Кыхтак.

- Отец моего отца рассказывал нам о кровавых войнах с кенайцами,

но вот уже сколько лет назад море легло между нами и смыло кровь и

вражду... В Кенайской земле много черного камня, камень этот горит в

огне и становится желтым, как солнце в зимний день. Только солнце, ты

знаешь, зимой не греет, а черный камень дает тепло...

- Уголь, земляной уголь?! Ты не врешь, Василий?! - воскликнул

Григорий Иванович, не выдержав роли бесстрастного собеседника.

Шелихова давно пленяла мысль о приспособлении угля - земляного

топлива - к рудоплавлению. Он еще на Камчатке слышал от спутников

морехода Кука, будто добротные железные и чугунные части в оснастке

кораблей выплавлены именно на земляном угле, они так называли эту

штуку - coal.* Шелихов не знал, верить или не верить "мошенникам"

англичанам, пока не доведался, что до этого дошли и в России - на

Урале и в Колывани, на Алтае. (* Уголь (англ).)

- А золото, золотишко у них есть? - нетерпеливо спросил Шелихов,

весь подавшись к Ва-шели.

- Золото? Какое оно, зо-ло-то? - осторожно переспросил алеут. -

Его пьют, едят?.. Оно греет?

- Э-эх... моржовая голова! Не понимаешь? - досадливо поморщился

Григорий Иванович. - Золото... желтое, сверкающее, как солнце зимой...

- Не греет?! - пренебрежительно протянул алеут, но тут же, чтоб