«Муромцы» в бою. Подвиги русских авиаторов

борьбы с «Цеппелинами». Но — увы! Как оказалось впоследствии, «Цеппелины» быстро перестали ходить

днем, так что ни одному «Муромцу» не пришлось сражаться и даже встретиться когда-либо с одним из них; а

жаль, картина могла бы быть весьма поучительная и грандиозно красивая. Во всяком случае, проба орудая в

воздухе выглядела страшно эффектно и красиво. Уже слегка вечерело, с ревом и гулом по небу несся

воздушный корабль и палил из пушки: выскакивал огонек, клубочек дыму, и раздавалось «бум!», через 5—6

секунд опять огонек, опять «бум!». Я наблюдал картину с земли, и многое тут подумалось о торжестве

человеческого гения, о воздушных кораблях и броненосцах будущего, одним словом — картина феерическая.

НАШ «МУРОМЕЦ»

Наконец, собирают и наш, одновременно с третьим, первый уже почти готов. Первым командует

штабс-капитан Руднев, помощник — штабс-капитан Ильинский. Второй: поручик Панкратьев, помощник —

штабс-капитан Никольской. Третий: штабс-капитан Бродович5, помощник — поручик Спасов. Учебный

«Киевский»: штабс-капитан Горшков. Решено, что аппараты по мере готовности выступают на фронт, идя

перелетом во Львов для действия по Перемышлю.

У нас уже другие моторы: «Аргусов» не достали, а потому ставят «Сальмсоны» — крайние по 130

сил, средние — по 200. Меня сажают за штурвал на учебном «Муромце». Впечатление оригинальное, но

быстро осваиваюсь и никаких «гафов» не делаю. При повороте крен надо давать очень слабый, не давать ему

увеличиваться и ворочать больше ногами (рулем поворотов), на малых же аппаратах ворочают, больше давая

крен, и только добавляют, сколько нужно, ногой.

Формируем отряд. Он так и называется — Отряд аэроплана «Илья Муромец» номер два. Нас —

четыре офицера, один механик и сорок человек солдат, все специалисты: мотористы, пулеметчик, слесаря,

столяры, шоферы, фотографы. Я вытащил из полка (3-го Лейб-гвардии Стрелкового. — Прим. ред.)

артиллерийским офицером к нам поручика Звонникова6. Заведующий хозяйством и базой — поручик

Колянковский7, механик — вольнонаемный Н. Кулешов, старшие мотористы из Гатчинской школы — Ушаков,

Чучелов и Кениг, фельдфебель Дудкин и прочая команда. Получены четыре легковых и три грузовых автомо-

биля — обоз отряда. Все готово, за исключением аппарата. Даже пулеметы и бомбы получены, а аппарат все

не готов, и нас к нему не подпускают.

Летаем на учебном, я еще два раза посидел за рулем. Вылезали на верхнюю площадку, а Бродович

даже решил испробовать «все удобства», когда «Муромец» был далеко в полях, но при окончании пробы, в тот

момент, когда в приспособлении открылся маленький люк, конфуз и смущение Сергея Михайловича были

крайне велики: оказалось, что в люк видны крыши домов и какая-то улица — «Муромец» за это время успел

повернуть и теперь преспокойно летел над Петроградом. Выйдя, Сергей Михайлович долго смотрел сквозь

двери вниз и покачивал головой. Мы, конечно, не преминули поднять его на смех.

А время все шло да шло, работа наша подвигалась из рук вон туго. Балтийский завод оказался

преизрядной лавочкой, рабочие еле ворочают руками, завинчивают один шуруп чуть ли не два часа. Наконец,

рудневская машина готова — тут всякие молебны, смотры, и Руднев улетает. У нас все не ладятся моторы,

Панкратьев с Сикорским пробуют машину. Игорь Иванович взлетел, потом передал Панкратьеву и показал

рукой, чтобы садиться. Я стал на рукоятках газу, дал малый газ, мы пошли вниз. Подходим к земле,

Панкратьев скомандовал: «Газ!» Я дал почти полный, в этот момент Панкратьев выключил контакт, и «Му-

ромец» стал делать нормальную «муромскую» посадку. Бедный Игорь Иванович здорово зашевелился,

бросился к контакту, но Панкратьев остановил его движением руки, взял сильно на себя, и корабль, став на

колеса, прокатился немного и остановился. Посадка вышла великолепная. «Ну что же, Игорь Иванович, и так

можно садиться на «Муромце», — говорит Панкратьев.

Наконец, теряем терпение. Переговорившись с механиком Н.С. Кулешовым, решили балтийцев

выгнать, корабль принять условно, а вернее — вовсе не принимать, своими силами наладить моторы и дунуть

на фронт. Отряд грузится на железную дорогу. Отправили Звонникова во Псков и Двинск оборудовать места

посадки, туда же отправили баллоны со сжатым воздухом для запуска моторов. Нижнюю площадку обнесли

рамкой, а верхнюю наполовину спилили.

24 сентября все моторы заработали отлично, я подвязал сзади еще большой русский флаг, и в 9 ч 10

мин утра мы покинули холодный Петроград. Нас на борту четверо: Панкратьев, я, механик Кулешов, старший

моторист Ушаков. Бежали через весь аэродром и насилу оторвались. Оказалось потом, что нагрузка наша была

не менее 110—115 пудов (1800—1880 кг). Кулешов с Ушаковым набрали запасу несосветимое количество:

бензину сколько влезло — на шесть часов полета, масла тоже, баллоны с воздухом, целую мастерскую:

проволоки, цилиндры, какие-то стойки — в общем, так завалили фотографическую комнату, что я, ткнув туда

свою фуражку, нашел ее только после поломки.

Имеем легкий попутный ветер и постепенно набираем высоту. За Пулковом я сажусь за штурвал, что

до сего времени на «Муромце» делал всего три раза, и то на учебном. Управляется великолепно, никуда не

валится — стараюсь постичь душу корабля. Попробовал, хорошо ли идет на поворот — все хорошо, стал

опять на курс. Подходим к Гатчине, вон и аэродром; за нами вылетел «Моран». Управлявший им А.А. Казаков

(будущий русский ас. — Прим. ред.) долго гнался за нами, обошел кругом и улетел. Высота уже 1000 м, я

сменился и пошел высчитывать наш ход по карте: относительно земли бежим около 108 верст в час.

Скоро Луга. Написал три письма, записку, что подобравшего прошу наклеить марки и бросить в

ящик, приложил на марки немного мелочи и, проходя Лугу, сбросил в трубке с длинной трехцветной лентой.

Письма дошли по назначению!

Владимирский лагерь решили обойти стороной: оттуда, неровен час, какой-нибудь шут догадается

запалить — войска там много, и всегда может найтись любитель дешевых лавров. Около Луги мы имели 1400

м высоты. Я предложил сбавить чуть газ, машина не будет лезть вверх, скорость останется та же самая, а мы

будем иметь экономический ход. Сказано — сделано, все так и получилось. Таким образом, уже выведены

первые законы «Муромца» — автоматическая устойчивость, как у «Вуазена»: сбавить газ — идет вниз,

прибавить — сам идет вверх, великолепно! Для перелетов есть экономический ход, а надо поторопиться —

можно добавить газу и прижать штурвал, не давая лезть вверх, вот и скорость увеличится.

Все шло прекрасно, но в районе Владимирского лагеря встречаем мы в воздухе на разных высотах

небольшие облачка типа «кумулюс», небольшие, кругленькие, и главное — много. Как только первое из них

оказалось под нами, аппарат вдруг как качнет, и пошла потеха: оказывается, они были связаны с сильными

потоками воздуха. И начало нас валять, качать, как пароход в море. То задирается кверху, то падает носом

вниз, то качнет направо, то налево, а то и все вместе — и вверх и налево и, наоборот, вниз и направо, вниз и

налево. Гимнастика управлением пошла вовсю, да еще когда штурвала не хватает, помогай ногой. Корабль

точно кряхтит, переваливаясь из стороны в сторону, а главное — иногда размахи столь велики, что дал все, а

он еще валится. Мелькает мысль — выровняется или нет? Но вот — нет, кренится медленнее, вот задержался,

вот пошел обратно — тут уже не зевай, быстро крути штурвал, отдавай все. Жутко было смотреть.

Панкратьев взмок, хоть выжми, и устал. Говорит: «Сменяй!», я говорю: «Алексей Васильевич,

боюсь!» Качнул головой, вертит дальше, только смотрю я — не то что побледнел, а какой-то серый весь