А. П. Бородин

А мы, кроме того, еще заметим, что Бородин, во всех иных случаях не слишком склонный к «строгим соблюдениям», свято выполнял закон «чистоты сосудов и приборов» с самых своих первьк опытов. Он с жадностью читал все журналы для просвещения юношества, он узнавал жизнь и обычаи далеких стран и народов, читал о чудесах земли, неба и воды, изучал «Краткое понятие о химии» Владимира Федоровича Одоевского. Наконец* Александр овладел секретом «тысячи маленьких чудес для домашнего круга». В теплой комнате он окутывал ветки инеем, заставлял воду кипеть от холода, демонстрировал несгораемые нитки. Старые устричные раковины превращались в его руках в таинственные драгоценности: они начинали светиться радужным цветом. Дальше — больше. «Добывание подземного огня» — и в саду извергается крошечный Везувий. «Превращение металла» — и вот медные монетки получают серебристый вид. «Магический ландшафт» — удивительное зрелище, когда на бумаге то проявляются, то исчезают краски, изображая смену времен года. Впереди — заманчивые «опыты цветных огней».

На именины Мари у меня был задуман грандиозный спектакль с фокусами и фейерверком. Конечно, фейерверки продаются на Выборгской стороне. Мне уже хорошо знакома там «Лаборатория», с Воскресенского моста — прямо. Но покупные огни не идут ни в какое сравнение с тем, что можно приготовить дома. Так. Главный и любимый фейерверочный огонь, конечно, красный. Беру сорок частей азотнокислого стронция, серного порошка тринадцать частей, еще сурьма, угольный порошок. Ни в коем случае не толочь пестиком, смешать руками. Так. Зажигать на железном листе или кирпиче. Посмотрим дальше. Ух, сколько смесей! «Зеленый огонь», «малиновый», «синий», «белый», «желтый». Вот это будет роскошь! Только одними химическими веществами тут не обойтись. Пойду просить у «тетушки» лавандного масла, драгоценной амбры и обыкновенной муки.

Все получил с самым добродушным воркованьем.

Я думаю, что Александр — самый удивительный из всех мальчиков на свете. Во-первых, он очень добрый и никогда меня не дразнит. Во-вторых, ужасно умный и нисколько этим не кичится. А уж веселиться так, как он, думаю, редко кто умеет. Теперь, я вижу, идут какие-то таинственные приготовления к моим именинам. Я — вся любопытство, хоть и делаю вид, что ничего не замечаю… И вот этот день наступил. Саша ужасно волнуется. После вечернего чая он требует всех в сад. Как только гости выходят, раздается его громкая команда:

— Огненное торжество в честь Прекрасной Астраханки, именинницы Мари Готовцевой!.. Пли!

Как полководец в сражении, он взмахнул рукой, мальчишки-ассистенты кинулись поджигать веревочные жгутики. Что тут началось! Треск, вой, в воздух взвились картонные трубки, рассыпались искры белого огня… А в это время наш чародей колдует над большой жаровней с углями. Его движения быстры, он кидает щепотку то одного, то другого порошка, и разноцветные огни пробегают по краю жаровни. Как же уследить за всем сразу? Я, право, в растерянности. Какое великолепие! Саша, милый Саша…

Я волнуюсь. Румянец жжет щеки. Только бы ничего не перепутали мои ассистенты, только бы не вышло конфуза! Как блестят глаза у Мари, как хорошо она радуется.

Теперь зажжем цветные смеси в плошках. Вот так! Весь сад полыхает. Все кругом сверкает, трещит, шипит. Пока фейерверк догорает, я сочиняю себе восточный костюм. Поверх праздничной курточки накинут плащ со звездами, на голове — тюрбан. Полузакрыв глаза и пританцовывая, пою в такт что-то восточное. Мне приносят две алые розы. В маленьком фарфоровом тигле уже зажжена нужная смесь. Как должен говорить восточный принц? Прикладывая руку попеременно ко лбу и к сердцу? Да.

— Мадемуазель Мари, я желал бы подарить Вам белую розу, коей подобна Ваша красота. Но, увы…

Теперь я держу алые розы над курящимся тиглем.

— Увы, в моем саду растут лишь эти.

Пока я говорю, мои розы все больше и больше бледнеют. Зрители поражены. Мари от изумления даже рот приоткрыла. Цветы уже совсем белые! Лепет Мари:

— Ах, Александр…

В душе моей прыгают ликующие чертики, но я со всем возможным изяществом проделываю несколько восточных па и с низкими поклонами передаю имениннице белоснежную розу. Это еще не все! Спектакль продолжается. Вторая бледная роза летит в фаянсовый таз с водой. Что там подсыпано в воду, зрителям знать не положено. Бормочу заклинания, машу растопыренной пятерней, а самого так и подмывает расхохотаться. Спокойнее. Гости замерли в ожидании. Еще мгновение… Я извлекаю из воды цветок. Роза снова ярко-алая и будто только что срезана с куста. Под крики «браво» этот прекрасный розан я вручаю «тетушке».

Господи, чего не вытерпишь ради науки. Химия Са-шурина расселилась по всему дому. Началось-то с каморки для опытов, а теперь, куда ни глянь, везде что-нибудь булькает, шипит да пыхтит, а то и полыхнет вдруг. Страсть как боюсь пожара! А уж запахи такие иногда по дому плавают, хоть святых вон выноси. Одно слово — наука есть жертва бесконечная. Да. А жаловаться мне грех. Другой бы настоящим недорослем сделался. Уж очень его балую. Ан нет. Входит в отроческий возраст — совсем серьезный, на двенадцатом году — совсем «как большой». И положиться на него всегда можно. Одна есть слабость, в одном ребенок: никогда перед сладостями не устоит. Сколько лежит в ящике, все понемножку перетаскает. Да и пусть, было бы на здоровье только. Уж больно много умственной работы себе задает. Хорошо хоть музыку да танцы не забывает.

Попробуем, однако, представить себе, хоть в малой степени, какова же музыкальная атмосфера Петербурга во времена детства и отрочества нашего героя. Процветает итальянская оперная труппа. Русская опера существует гораздо скромнее; по сути, ее настоящая жизнь вся еще впереди. Отрада и утеха — волшебный петербургский балет. В доме расточительного богача Василия Васильевича Энгельгардта, на Невском проспекте у Казанского моста, роскошная зала. Здесь, в зале, вмещающей до трех тысяч человек, устраиваются публичные маскарады, балы, музыкальные вечера. Здесь звучит серьезная немецкая музыка, известная всей Европе. «Реквием» Моцарта, оратории Гайдна, симфонии Бетховена. На Михайловской площади построен торжественный белоколонный зал Дворянского собрания. Здесь будут выступать чуть ли не все знаменитости второй половины столетия. Здесь явится публике множество новинок отечественной музыки. Кроме того, в течение Великого Поста всегда происходят духовные концерты в Певческой капелле у Певческого моста, на Мойке. Не забудем и о Павловском вокзале. В Павловске построен нарядный павильон, где играет то «хор духовой музыки», то оркестр под управлением Гунгля. Гуляет, чтобы себя показать и на людей посмотреть, чинная публика, а между тем музыка оказывает свое благородное влияние на сию публику. Некоторые приезжают и вовсе только из-за музыки. Играют и Мендельсона, и модные пьесы Иоганна Штрауса (отца), и особенно любимый публикой «Вальс-фантазию» Глинки, и много, много еще другого, что ласкает слух истинного любителя.

Надлежит сказать и о домашнем музицировании, ведь это непременная принадлежность повседневного бытия. В каждом хоть сколько-нибудь имущем семействе на чем-нибудь играют, а уж поют непременно. Музыка живет повсюду, от самых скромных комнаток до великосветских гостиных и салонов. Здесь собираются по определенным дням. Славятся «понедельники» такого-то, «вторники» такого-то, «среды»… и так до конца недели. По понедельникам у князя Владимира Федоровича Одоевского собирается цвет литературного, художественного, музыкального круга. Это самые замечательные и громкие имена XIX столетия. А каков хозяин? Энциклопедическая ученость сочетается с редкой сердечной добротой, прямота души и примерная честность — с самой огненной фантазией. Прекрасное владение древними и новыми языками, знание родного русского — во всех тонкостях. Его ученый кабинет напоминает пещеру алхимика, головокружительные проекты и мечтания осуществляются им одним и более, кажется, никому не доступны. Превосходный литератор, автор фантастических повестей. Умнейший педагог, предлагающий свою систему нравственного воспитания. Наконец, незаурядный музыкант, страстный поклонник Себастьяна Баха (надо заметить, в то время порядком позабытого). Изобретатель и создатель невиданных музыкальных инструментов, одному из которых дает в честь Баха имя «Себастианон». В молодости — друг Михаила Глинки, а на склоне своих лет — заботливый опекун нового таланта, Петра Чайковского. Много добрых зерен посеял на ниве отечественного музыкального просвещения Владимир Федорович Одоевский, скольким талантам оказал помощь! Талантами Россия никогда не оскудевала. Однако настоящего, хорошо поставленного музыкального образования пока нет. Считается, что серьезно можно выучиться только за границей.