Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

1770.

Этой зимой я опять началъ немного болтать по-итальянски съ неаполитанскимъ посломъ въ Даніи, который былъ родомъ изъ Пизы, графомъ Катанти, шз’риномъ знаменитаго маркиза Тануччи, перваго министра неаполитанскаго короля, бывшаго профессора Пизанскаго з’ни-вереитета. Я поддался очарованію тосканскаго нарѣчія и произношенія, особенно сравнивая его съ тягучимъ и гнз^г-савымъ датскимъ языкомъ, который принз'жденъ былъ слушать, къ счастью, ничего въ немъ не понимая. При

разговорѣ съ упомянутымъ графомъ Катанти мнѣ было трудно со стороны словоупотребленія, краткости и выразительности языка, столь высоко стоящей у тосканцевъ; что же касается произношенія моихъ итальянизированныхъ варваризмовъ, оно было довольно чисто и близко къ тосканскому. Такъ какъ я привыкъ насмѣхаться надъ всѣми остальными итальянскими діалектами, которые, по правдѣ сказать, оскорбляли мой слухъ, я пріучилъ себя какъ можно лучше произносить звуки — „и“, „г“, „сі“,

однимъ словомъ, всѣ тѣ особенности, которыми отличается тосканскій выговоръ. Итакъ, побуждаемый графомъ Катанти, я пересталъ пренебрегать этимъ великолѣпнымъ и, въ концѣ концовъ, роднымъ языкомъ (я ни за что не хотѣлъ быть французомъ) и принялся опять за чтеніе нѣкоторыхъ итальянскихъ книгъ. Я прочелъ, между прочимъ, діалоги Аретино, которые возбуждали во мнѣ отвращеніе своей непристойностью, но восхищали оригинальностью, разнообразіемъ и удачнымъ выборомъ выраженій. Эти занятія развлекали меня, потому что этой зимой я нерѣдко принз'жденъ былъ оставаться въ комнатахъ и даже въ постели изъ-за частаго нездоровья, которое происходило отъ моей слишкомъ воздержанной въ извѣстныхъ отношеніяхъ жизни. Я опять съ удовольствіемъ въ третій-четвертый разъ перечитывалъ Плутарха. Мон-тэня же читалъ всегда. Такимъ образомъ, въ головѣ моей была странная смѣсь философіи, политики и распз'т-ства. Когда здоровье позволяло мнѣ это, однимъ изъ любимыхъ моихъ удовольствій подъ сѣвернымъ небомъ было катанье на саняхъ: поэтическая быстрота движенія сильно возбуждала меня и восхищала не менѣе быстрзчо фантазію.

Въ концѣ марта я выѣхалъ въ Швецію. Хотя Зз^гндъ былъ зоке вполнѣ свободенъ отъ льда, также, какъ и Сканія отъ снѣга, но не дальше какъ при выѣздѣ изъ Норкопинга я снова очз’тился въ царствѣ глубокой зимы: повсюдз⁷ сугробы снѣга и замерзшія озера. Дальше невозможно было ѣхать на колесахъ и мою карету пришлось

поставить на полозья, какъ здѣсь обычно дѣлаютъ; и только такимъ образомъ я добрался до Стокгольма. Новизна зрѣлища, дѣвственная и величественная природа, эти большіе лѣса, озера и пропасти наполнили мою душу восторгомъ. Я еще не читалъ Оссіана, но, тѣмъ не менѣе, множество образовъ, родственныхъ его поэзіи, предстали здѣсь предо мной и глубоко запечатлѣлись въ душѣ; и впослѣдствіи, когда я изучалъ Оссіана въ неясномъ переводѣ знаменитаго Чезаротти, я з’знавалъ въ нпхъ свои собственныя впечатлѣнія.

Пейзажъ Швеціи, какъ и ея обитатели, мнѣ очень понравился; можетъ быть, потому, что я всегда любилъ крайности, а можетъ быть и безъ опредѣленной причины; но, во всякомъ слзшаѣ, если бы я захотѣлъ провести жизнь на сѣверѣ, то предпочелъ бы этз^т дальнюю окраин5' Европы всѣмъ дрзъимъ извѣстнымъ мнѣ странамъ. ІІолз'-конституціонная форма правленія Швеціи, допускающая нѣкоторзчо степень свободы, возбз'дила во мнѣ желаніе ознакомиться съ ней подробнѣе. Но я не былъ способенъ къ серьезнымъ, усидчивымъ занятіямъ и изучалъ ее лишь поверхностно; несмотря на это, понялъ ее настолько, что составилъ себѣ слѣдующее представленіе; бѣдності. четырехъ избирающихъ сословій и крайняя развращенность дворянъ и буржз^азіи содѣйствовали тому, что Россія и Франція цѣною золота пріобрѣли вредное для госз'дар-ства вліяніе. Вслѣдствіе этого въ Швеціи не могло быть ни единообразія въ управленіи, ни дѣятельной администраціи, ни законности, ни прочной свободы. Я продолжалъ кататься на саняхъ въ глз^бинѣ мрачныхъ лѣсовъ по замерзшимъ озерамъ и это увлеченіе продолжалось до 20-хъ чиселъ апрѣля, когда, меньше чѣмъ въ четыре дня, растаяла съ невѣроятной быстротой вся толща льда подъ настойчивымъ солнцемъ и при тепломъ морскомъ вѣтрѣ. По мѣрѣ того, какъ таяли громадные снѣжные сзтробы, появлялась свѣжая зелень; зрѣлище по истинѣ изз'мительное, которое вдохновило бы меня писать стихи, если бы мнѣ знакомо было это искусство.

Глава IX.

ПРОДОЛЖЕНІЕ ПУТЕШЕСТВІЙ: РОССІЯ, СНОВА ПРУССІЯ, СПА, ГОЛЛАНДІЯ И АНГЛІЯ.

Я хорошо чувствовалъ себя въ Стокгольмѣ, но, постоянно преслѣдуемый страстью къ передвиженію, рѣшилъ покинуть Швецію въ половинѣ мая и черезъ Финляндію направился въ Петербз’ргъ. Въ концѣ апрѣля я совершилъ небольшую экскурсію въ З^гпсалз', знаменитз’ю своимъ З^тниверситетомъ, и по дорогѣ посѣтилъ нѣсколько желѣзныхъ рзщниковъ, гдѣ видѣлъ много интереснаго. Но изъ-за поверхностности осмотра и нотомз^т, что я ничего не записывалъ, посѣщеніе это прошло для меня безслѣдно. Добравшись до Гриссельхамна, маленькаго порта на восточномъ берегз^г Швеціи, противъ входа въ Ботническій заливъ, я снова 043'тился среди глз'бокой зимы. Какъ 63’дто я нарочно гнался за нею. Значительная часть моря замерзла и переѣздъ съ материка на первый островокъ (у входа въ заливъ—ихъ пять) оказался невозможнымъ: вода совершенно застыла. Мнѣ пришлось задержаться дня на три въ этомъ скучномъ мѣстѣ; наконецъ, подъ вліяніемъ благопріятнаго вѣтра, плотная ледяная кора по-немномз^т покрылась трещинами, а затѣмъ раздѣлилась на огромныя пловучія глыбы, между которыми можно бы было проложить себѣ пз’ть на лодкѣ: но для этого требовалась отвага. Дѣйствительно, на дрз^тгой день въ Гриссель-хамну причалилъ рыбакъ, приплывшій въ маленькомъ челнѣ съ того острова, черезъ который лежалъ мой путь; онъ сказалъ намъ, что проѣхать можно, хотя это и нелегко. Я тотчасъ рѣшилъ попытать счастья.

Судно, въ которое должна была помѣститься моя карета, значительно больше маленькой рыбацкой лодки. Пробраться на немъ было трзщнѣе. но за то менѣе опасно; естественно, что болѣе крз'пное сзщно лз^тчше противостояло з'дарамъ льдинъ. Я не ошибся въ расчетахъ. Ледяные плавз^чіе островки придавали необычный видъ гроз-

ному морю, которое скорѣе походило на растрескавшуюся и покоробленную землю, чѣмъ на водный просторъ. Къ счастью, вѣтеръ былъ очень слабъ и льдины скорѣе ласкались къ моему судну, чѣмъ стремились раздавить его. Все же, благодаря ихъ подвижности и многочисленности, онѣ нерѣдко сталкивались передъ носомъ нашей барки и, сцѣпляясь, заграждали путь; къ нимъ присоединились все новыя и, нагромождаясь другъ на друга, казалось, намекали мнѣ, что слѣдуетъ вернуться на материкъ. Мнѣ оставался только одинъ выходъ—прибѣгнуть къ помощи топора. Не разъ моимъ матросамъ и мнѣ самому приходилось выпрыгивать на льдины, разрубать ихъ и отталкивать отъ бортовъ судна, чтобы дать проходъ его носз^г и весламъ. Потомъ мы бросались обратно въ судно и з^тже нѣсколько свободнѣе плыли дальше. Понадобилось болѣе десяти часовъ, чтобы при этихъ условіяхъ проплыть разстояніе въ семь шведскихъ миль. Необычность такого пз^тешествія сильно меня развлекала; но, можетъ быть, разсказывая его съ такими подробностями, я плохо развлекаю читателя. Здѣсь я поддался искушенію описать нѣчто совершенно неизвѣстное итальянцамъ. Послѣ перваго переѣзда остальные шесть, болѣе короткіе и менѣе загроможденные льдомъ, казались уже гораздо легче. Изъ европейскихъ странъ Швеція, съ дикой сз'ровостыо своей природы, лучше всего подходила къ складу моего з^ма и мысли, рождаемыя ею во мнѣ, всегда носили фантастическій, меланхоличный и даже величественный характеръ; я дзчаю, что это происходило подъ вліяніемъ безграничнаго молчанія и тишины, царящей здѣсь, гдѣ такъ легко повѣрить, что находишься уже за предѣлами земного шара.

Высадившись, наконецъ, въ Або, столицѣ шведской Финляндіи, я продолжалъ путешествіе по прекраснымъ дорогамъ, на отличныхъ лошадяхъ, до Петербзфга, і<з^тда пріѣхалъ въ концѣ мая. Не сз'мѣю сказать, днемъ или ночью пріѣхалъ я туда, такъ какъ, съ одной стороны, ночей почти не сущеетвз’етъ на сѣверѣ въ это время года, а