Какая она, победа?

подъемников. Скребут о камень гусеницы бульдозеров и передвижных

бурильных установок, пронзителен вопль сирен, глохнут человеческие

голоса, люди, разговаривая, стукаются краями касок и, не слыша друг друга,

108

переходят на язык жестов.

— Слушай, откуда берутся такие? — сквозь рев надвигающегося КрАЗа

кричит начальник Управления механизированных работ Казбек Хуриев. —

Кончил бетон в тоннеле и хоть бы шампанское поставил! Откуда такие

берутся?!

Рослый, ладный, в щегольской каске без полей, в туго подпоясанной

меховой тужурке, Саша Мальцев добродушно посмеивается Его участок и в

самом деле кончил свою долю в тоннеле, так и не дав обогнать себя главному

сопернику — Гидроспецстрою. А те уже на пятки наступали. МАЗы шли

один за другим, блок сдавался за блоком, не ожидая, когда бетон схватится,

люди перекрывали только что забетонированный участок специальными

мостками и шли дальше вперед, такие единые, слитные в своем стремлении к

победе!

В одну из самых «пиковых» ночей, когда работы в тоннеле достигли

предельного размаха, на бетонном заводе сломался пневмоподъемник

цемента. Завод стал. В ту же ночь за сломавшейся деталью ушла экстренно

снаряженная машина в далекий Шамалды-Сай. В ту же ночь она вернулась

обратно. В ту же ночь бригадой Николая Максина был собран новый

пневмоподъемник, собран и поставлен на место, не дожидаясь подъемного

крана, хотя весит эта штука шестьсот килограммов.

А сейчас «пик» для заводчан прошел, можно помечтать о командировке

в Москву или Красноярск, можно спокойно встречать товарищей из тоннеля

и не без подначки допытываться у них:

— Ну что вы там, скоро кончите? Где думаете Новый год встречать? На

створе? Или все-таки дома?

А на створе по-прежнему напряженно, по-прежнему не до Нового года.

Здесь все еще кладут бетон, строят объезд над выходным порталом, здесь все

еще в разгаре работы по цементации стен и лотка тоннеля.

Еще предстоит закрыть бетонными пробками устья подходных штолен,

демонтировать, убрать прочь десятки тонн металлоконструкций, управиться

109

с массой всяческих недоделок, работы неблагодарной, расхолаживающей и

потому требующей до конца сохранить наступательный порыв штурмующих

бригад.

У дверей кабинетов Серого, главного инженера стройки Леонида

Азарьевича Толкачева, заместителя начальника стройки Петра Федоровича

Шинко несменяемые засады корреспондентского корпуса. «Охотятся» за

Хуриевым, за Татаровым и Бушманом. Но точного срока нет, да и не может

быть. Ясно одно: все теперь измеряется днями. Подстегивает конец года,

необходимость успеть к весеннему паводку отсыпать верховую перемычку,

подстегивает, наконец, обещание — перекрыть Нарын в 1965 году!

Над Токтогульским створом гудит обжигающий ветер. Он стелет по

земле пламя костров, у которых наскоро отогреваются люди, он мечет в лица

вихри белой каменной пыли и уносит голоса. В вагончике участка освоения

склонов сидят его начальник Дмитрий Бушман, начальник участка

механизированных работ Александр Пятерев и Казбек Хуриев, с трудом

удерживающий в еще не отошедших с мороза пальцах черный карандаш. Все

работы по осуществлению перекрытия поручены им, и сейчас надо думать,

кому из людей можно доверить эту честь.

— Начнем с первых. С тех, кто пробил сюда бульдозерную тропу, кто

ставил здесь первые палатки, кто встречал здесь первую зиму памятного 1962

года. Пиши Сеяра Феттаева, Анатолия Курашова. . Давайте распишем буль-

дозеры. . В каждой кабине трос. Два троса. Давайте распишем остальных

людей. . Давайте сделаем все лучше, чем это было в январе 1959-го, чем в

октябре 1961 года. Сегодня мы встречаемся с Нарыном в третий раз. Давайте

распишем, как все будет выглядеть!

В тот вечер Толя Балинский добрался до дому позже обычного. С

трудом стащил заляпанные окаменевшим раствором спецовку и ботинки,

мельком глянул в зеркало на свое обожженное постоянным холодом, серое от

каменной пыли лицо.

Эля включила газ, разогрела ужин.

110

—Ты чего так поздно?

—Собрание было.

—А чего сияешь?

—В список попал.

—Ох, Балинский, вечно ты куда-нибудь попадаешь, в какой список-то?

—Участников перекрытия реки Нарын.

—Рад? Можно поздравить?

—Ну... Подъемчик есть.

С ПЕРЕКРЫТИЕМ ВАС, БРАТЦЫ!

Будильник изобретен для строителей. Иначе как проснуться в

назначенное время, если со створа вернулся только в час ночи? Если через

каждые пятнадцать минут приходилось вскакивать к телефону, потому что

звонки могли быть только со створа? Бушман и на этот раз поднялся к

телефону, но телефон молчал — звонил будильник. Несколько минут

одеться, несколько минут разогреть вчерашний борщ и уже на ходу выпить

чашку крепкого чая. Бриться некогда, сунул электробритву в карман. И еще

несколько минут искал очки, которые куда-то сунул перед сном.

А под окном уже нетерпеливо пофыркивал «уазик», и, когда начальник

участка освоения склонов рывком распахнул дверцу, его встретил

приглушенный голос Казбека Хуриева, с головой закутавшегося в белый

полушубок:

— Ну и горазд ты спать, Бушман!

Было три часа сорок пять минут.

Машина взяла с места, унеслись в ночь спящие дома Кара-Куля,

замельтешили в свете фар бетонные парапеты на серпентинах перевала

Торпу. И всю получасовую дорогу до створа в «уазике» молчали, потому что

все было давно сказано и сегодня нужно было только действовать. Так

начинался для них этот день — 6 января 1966 года.

111

Впрочем, для «уэмэровцев» этот день не имел начала. Так смешались

границы дней и ночей, границы суток и смен, что, когда прораб заказывал

диспетчеру машину на день перекрытия, он просил ее на завтра, хотя это

«завтра» уже давно наступило. И когда первая из машин, проехавших в этот

день из Кара-Куля на створ, — «уазик» Хуриева — вырулила на залитую

слепящим светом прожекторов шестнадцатую площадку, день перекрытия

Для бригады Юрия Аникеевича Новожилова был в самом разгаре.

К машине вышли прораб Кайрат Умралин и мастер Владимир Гребенюк.

Никаких приветствий: они, собственно, не расставались, было только

несколько отрывочных и лишь им до конца понятных фраз. И снова «уазик»

срывается с места, и шестнадцатая площадка с ее нагромождениями

заготовленных для перекрытия скальных глыб и застывшей в ожидании

приказа колонной тяжелогруженых самосвалов уходит за поворот.

Впереди, выхваченный из мрака сильными прожекторами, возникает

банкет верховой перемычки. Над прораном портрет Токтогула и красно-

белая полоса лозунга. Выше скальная стена уходит в непроницаемую темень,

из-за нависшей глыбы которой едва-едва выглядывают залитые белой луной

скалы отметки «1300». Проран освещен, вода в нем как зажатая в спираль

стальная пружина, несущаяся со скоростью одиннадцати метров в секунду.

Сразу за прораном, за его перепадом эта литая пружина словно взрывается,

она образует безумно ревущий, грохочущий котел, дрожь его каменных стен

передается банкету, и тот подрагивает, настолько силен напор рвущейся из

плена реки.

Хуриев хлопает дверцей, идет к тоннелю. А его ствол все еще забит

машинами, там все еще устанавливают датчики контрольно-измерительной

аппаратуры, режут торчащие из стен пеньки стальных балок.

— Елкин к двум часам должен был уйти из тоннеля,— докладывает

вынырнувший из-за экскаватора Саша Пятерев. — А сейчас сколько? Пятый!