Какая она, победа?

они рождаются. Угловатые, шершавые, отнюдь не сбалансированные по всем

статьям, как часовой механизм, они так сподручны всему тому, чем живет

створ, так помогают Толе Балинскому или кому еще приноровиться,

приспособиться к делу, которое подчас может показаться не по плечу

человеку, даже привычному ко всему. Спуск занял два с половиной часа.

Ноги не держали, и Толя, отстегнувшись от «беседки», в которой спускался,

сел прямо на землю, на мерзлый щебень, не чувствуя ни жесткости его, ни

холода. С отдыхом пришла радость. Ага, что-то можем все-таки, так или нет?

И принимая скупые поздравления товарищей, и уезжая со створа, он все

смотрел на каменную вертикаль, словно стараясь убедить себя в том, что был

там, что все это им пройдено.

На следующий день надо было спустить трос по стене правого берега с

отметки «940». Так все осмелели, с такой скоростью пустили лебедку, что он

почти падал, благо вскоре на пути оказался пешеходный трап. Отстегнулся,

бегом поднялся к лебедке:

— Вы что, братцы?

Так пришла настоящая работа. Подчас она была слишком «настоящей»,

могла бы чуточку быть и полегче. Как говорили ребята, «шефы обнаглели»:

101

уверовав в то, что скалолазы все могут, они уже не размышляли долго, стена

перед ними или не стена, можно пройти или нет. Они просто рисовали: здесь

нужно проложить нитку водопровода, здесь телефон, а здесь линию

электропередачи. А как уж это сделать на стене подчас с отрицательными

углами, решать предоставлялось самим скалолазам. И они решали. Порой

случались какие-то накладки, и тогда надо было снова и снова призывать

к внимательности, к осторожности. А это не очень легко — быть всегда

настороже. Не так уж просто не раз, не два, а изо дня в день испытывать себя

на крутизне, отнюдь не считая это занятие чем-то исключительным. Не у

всех выдерживали нервы. Не всем хватало терпения. Люди увольнялись,

уезжали. О них думали без упрека. Что могли, эти люди сделали. Были и

утраты.

Разбился Юра Ратушный, Его смогли научить самым сложным приемам,

а вот простой аккуратности не успели. Парень куда-то бежал по узкой

скальной полке, не подумав, наступил на плиту, а трикони плохо держат на

гладком камне. . И некого винить. Разве что самого Ратушного. А Бушман

винит себя. Недосмотрели. Не научили.

Погиб Толик Охрименко. Погиб в котловане, под шатром, а под шатром

ничего не увидишь, откуда камень летит, куда ударит. Говорили, что камень

прилетел со стороны сорок шестого массива. Спецы утверждали, что такого

не могло быть. Могло, не могло, а только камешек слетел, небольшой такой,

срикошетил от скалы у подножия. И... все.

Толя Охрименко тоже скалолаз, рядом работали, а толком поговорить

все не успевали. Так, переглядывались друг с другом, перебрасывались

приветами, какими-то словами. Чем-то нравились, видно, друг другу, даже

зажигалками поменялись. Часами не успели.

В ту неделю, когда погиб Толя Охрименко, зарядили обложные осенние

дожди. Пошли камнепады, створ для всех работ был закрыт, дни

актировались, бригады сидели по домам и ждали погоды, как ждут только

летчики и хлеборобы. Балинский смотрел в окно на ползущие по мокрым

102

склонам разбухшие клочья облаков, вновь и вновь возвращал на начало

истертую, изорванную магнитофонную ленту с песней о танкисте, которому

не повезло в бою.

Звезд этих в небе, как рыбы в прудах,

Хватит на всех с лихвою...

Песня Балинскому явно по душе, он снова вспоминал своего тезку,

Толика Охрименко, вспоминал мокрые плиты створа, истерзанный

камнепадами, светящийся, как звездное небо, брезентовый шатер над

бетонными блоками, вспоминал лица «уэмэровцев», сосредоточенно, с мно-

готерпением марафонцев делающих свое нелегкое дело.

Впрочем, шатер появился много позже, после перекрытия, после первого

бетона. Балинский нередко отлучался со стройки то в экспедиции, то в

командировки и некоторые эпизоды токтогульской эпопеи пропустил.

Перекрытие он пережил вместе со всеми. От начала и до конца.

ТОННЕЛЬ

Октябрь 1965 года кончался дождями. С дождями ожили склоны. Около

Кызыл-Бейта один из «камешков» попал в шедший из Таш-Кумыра бензовоз,

вышиб из-под мчавшейся машины задний мост с колесами и рессорами, как

нитку порвал кардан Днем раньше на выходном портале, там, где у подножия

крутой осыпи сооружалась подпорная стена, несколько таких же «гостинцев»

сорвали и отбросили прочь целый блок каркасной арматуры, полностью

подготовленной к бетонированию. И все эти дни к подпорной стене не

сунуться, там постоянно по кожухам механизмов, по опалубке и арматуре

щелкали камни, они самым натуральным образом выбивали строителей из

графика, потому что никакими графиками, никакими нормативами поправки

на камнепады не предусмотрены.

— Аналогов нет.

Начальник строительства Зосим Львович Серый смотрит в захлестанное

103

дождем окно прорабской. Наверное, это привычка — вдруг отстраниться от

собеседника, от факта, чтобы увидеть панораму в целом, разом охватывая

всю проблему. Привычка, рожденная необходимостью. Пусть даже всего

лишь повседневным исполнением служебных обязанностей. Это давным-

давно не первая его стройка, пришлось на своем веку и поездить и

посмотреть, но Токтогульская и самая длительная, и самая сложная, и потому

самая дорогая, одна такая на всю жизнь. Что ни вопрос — проблема, звено

вяжется за звеном, и первое среди них — перекрытие Нарына. Стройке

нужен котлован, котлована не будет без перекрытия, для перекрытия нужен

тоннель, а тоннель нужно еще довести до ума. Но это всего лишь

сегодняшние заботы. А дальше?. Как будет осуществлена врезка в борта

громадного каньона? Проектировщики ломают головы над освоением

склонов до отметки «1300». Но ведь над уступом отметки «1300» еще тысяча

метров потенциально неустойчивых пород! Как будут они вести себя во

время врезки и сооружения плотины? Как поведут, когда у их подножия

возникнет море, рожденное умом, дерзостью, а главное, нуждами человека?

Снимать эти массивы? Но ведь и самая минимальная врезка обойдется в

колоссальные объемы дорогостоящих скальных работ! А до каких пределов

снимать? Разведочные выработки показали, что известняки и на значитель-

ной глубине остаются такими же разрушенными, как на поверхности, с

межпластовыми пустотами и кавернами.

Не трогать совсем? Но в районе створа проходит тянущийся на сотни

километров Таласо-Ферганский разлом, стройка находится в зоне

повышенной сейсмической активности. Как не помнить об этой реальности,

если плотина гидроузла будет удерживать целое море, если ниже по течению

густонаселенный оазис Ферганской долины?

— Аналогов нет.

Конечно, так можно сказать о любом створе. Так и говорят. Убежденно,

не лукавя. Каждый строитель, каждый пишущий на эту тему журналист

начинает со слов, что «его» станция уникальная, одна такая на весь земной

104

шар. И это, в общем-то, правда. Ведь любое, самое заурядное

гидротехническое сооружение «привязывается» к «натуре», к очень

конкретным природным условиям, которые, вне всякого сомнения,

единственны и неповторимы.

И потому истинный гидротехник считает свою профессию лучшей, а

участь свою, несмотря на катастрофический иной раз расход нервных клеток,

завидной. Не может не являться предметом гордости и то обстоятельство, что