Какая она, победа?

неизменно вводили в соблазн немедля сесть за письменный стол и написать. .

Повесть? Роман? Конечно, книга — это сложно. А для него так и вовсе

мечта. И пока лучше об этом помалкивать. И так подшучивают над ним, и

так косятся, дескать, вместо того чтобы заниматься исполнением прямых

служебных обязанностей, Шинко информашки в газеты пишет, интервью сам

у себя берет.

А как он может не писать, если все новости через него идут? Сколько

потом было написано о скалолазах, Аксенове, но самые первые строчки ему,

Шинко, принадлежат. Он и о Балинском одним из первых узнал, может быть,

позже только Аксенова и Бушмана...

К скалолазам, а тем более к альпинистам у Шинко было вполне

определенное, раз и навсегда сложившееся отношение. Для этого ему

понадобилось всего лишь раз попытаться подняться по лесенке, навешенной

возле входного портала. Из попытки этой ничего не вышло, но то, что нужно

было узнать, Петр Федорович узнал. Он понял, что прохожий, глядя на

скальный отвес с асфальтированной дороги, никогда не почувствует того, что

чувствует человек, находящийся на этом отвесе. Он никогда, даже при всем

97

желании не осознает до конца, что стоит за словами «стена», «отвес»,

«склон», сколько бы раз эти слова ни повторялись. А значит, не поймет и

самого человека. Дело вовсе не в том, что человек, которому приходится

работать на стене, ничего не боится. Он боится. Но он все-таки находит в

себе силы преодолеть эту естественную реакцию на высоту, а как уж это

удается изо дня в день, из месяца в месяц и даже из года в год — вот этого

Петр Федорович не знает.

И потому для Шинко эти люди — боги. Он согласен, сравнение не ахти

какое, но лучшего пока не придумал. И когда в дверях его кабинета впервые

появился Балинский, когда Толя, сославшись на Бушмана, справился насчет

жилья, Петр Федорович поднялся навстречу, протянул руку, сказал, что

знает, что рад познакомиться, что придумают что-нибудь с жильем, а пока,

наЧ^рвое время, ничего, кроме гостиницы «Люкс», предложить Толе не

может.

— Бывают в жизни огорченья, — не удержался от шутки Балинский.

Шинко смотрел ему вслед, а сам видел то, что предстояло этому

человеку в самые ближайшие дни. Там, на створе.

ПРЫЖОК С 1300

Толя глянул под ноги. Прямо под ним по правобережной дороге ползли

едва различимые человеческие фигурки, в глубокой тени каньона тускло

поблескивала сизая лента Нарына, отбитая от берега прерывистой каймой

грязно-белых наледей. Шума реки слышно не было, и это лишний раз

напоминало о том, какой долгий спуск его ожидал, какой небывалый «гвоздь

программы» предстояло ему, Толе Балинскому, сейчас выполнить.

Очень хотелось курить. Наверное, он все-таки нервничал. Наверное,

что-то похожее испытывают и парашютисты, когда им нужно сделать

решающий шаг в пустоту. . Что ж, сам напросился. Сам подсказал идею. Сам

отстаивал ее, убеждая, что простейший способ сбросить с 1300 трос — это

98

спуститься на нем, привязавшись к концу. И вот этот стальной

одиннадцатимиллиметровый трос в руке. В другой — пять кабелей

телефонного провода, которые тоже нужно спустить к правобережной

дороге, к створу. Толя еще раз проверил грудную обвязку, кивнул ребятам,

изготовившимся у лебедки:

— Можно.

Первая серьезная работа. . Когда прибыл в Кара-Куль, когда 9 декабря

1964 года пришел оформляться к Бушману на участок освоения склонов,

думал, сразу начнутся такие задания. Не зря же Бушман зачислил его по

шестому разряду. Толя не был ни плотником, ни монтажником, а самая

высокая ставка за красивые глаза не дается, ее отработать надо.

— Условие одно, — жестко сказал тогда Бушман, — делать все, что

скажут. Без разговоров.

Что ж, Толя для этого и приехал. А получил распоряжение учить

оборщиков. Вместо сверхсложных заданий, стенных маршрутов к

недоступным пока точкам изо дня в день терпеливо показывать случайным

для гор людям, как правильно вязать узел проводника, как страховать товари-

ща через выступ, как по звону металла определить, надежно ли забит крюк.

А только подготовил несколько групп, получил другое задание. И опять

не лучше. Ехать в Ташкент, по альпинистским лагерям, куда угодно и

доставать, доставать, доставать снаряжение, без которого на створе, как на

хорошем восхождении, в общем-то, нечего делать.

Нужно добыть сотни метров веревки и репшнура, скальные крючья и

карабины, страховочные пояса и горные ботинки, молотки, блоки, даже

светозащитные очки, настолько слепили в солнечный день белые

известняковые плиты. Веревка о камень быстро истиралась, а в сорока-

градусную жару намного теряла в прочности. Трикони из подметок вылезали

«с мясом» через несколько дней работы, пришлось изобретать собственные

способы крепления триконей, переделывая рабочие ботинки на свой, кара-

кульский, лад. Наладили производство крючьев. Даже карабинов. И все же

99

их не хватало, и товарищи, к которым приходилось обращаться за помощью,

недоуменно пожимали плечами.

—Что вы там, едите их, что ли?

—Скалы едят.

Конечно, это были временные поручения. Бушман ничуть не собирался

использовать Балинского только в роли инструктора и «толкача» — у

начальника участка освоения склонов имелись на этот счет свои планы.

Несколько категорий рабочих сложилось на створе. Первая — кадровый

строительный люд, привычный к самой нелегкой работе, имеющий по

нескольку специальностей и теперь под руководством Володи Аксенова

овладевающий навыками оборки и скалолазания. Вторая категория — это

«пацаны». Так называли молодых ребят, приехавших по комсомольским

путевкам, зачастую сразу после школы или армии. В большинстве своем они

не имели специальности, и учить их приходилось не только обращению с

веревкой, но и тому, как держать топор, пилу, каким концом забивается в

доску гвоздь. Третья категория окончательно сложилась с приездом Толи.

Это альпинисты. Их собрали в одну бригаду, командовать предложили

Балинскому. На оборку их не ставили, это было бы не по-хозяйски. Им

поручалось только то, что оказывалось не по силам другим.

На голове каска и вязаный подшлемник. Под ногами пятьсот метров

стены и река Нарын. Операция обеспечивается усилиями бригад верхолазов

Анарбаева и Абрамова, Андреева и Петрова, хозяином отметки «1300» Бе-

ником Майляном.

— Может, вечерком кофе организуем, — кричит Беник, — как

настроение?

— Нормально, — отвечает Толя, — возражений нет.

— Тогда поехали! До вечера?

Толя кивает головой, монтажники Вадима Гришаева взялись за рукоятки

лебедки. Трос ожил, подался, Толя оттолкнулся от скалы. Снова и совсем

некстати захотелось курить. Только сейчас курить! Ребята осторожничают,

100

спускают медленно, и он подолгу застревает в воздухе, как нарочно, в самых

неуютных для ожидания местах. Да и ждать-то, собственно, нельзя, трос

может лечь на уступ, накопить слабину, а потом выдать такую порцию

свободного падения, что и костей не соберешь. Надо уходить в сторону от

полок, на отвес, но трос не очень позволяет разгуливать, это не веревка. А

еще он может зацепить дурной камень, столкнуть на голову. А еще ветер!

Свитер, пуховка, штормовка — и насквозь!

Я уж решил, миновала беда.

И удалось отвертеться.

Вдруг подкатила шальная звезда

Прямо под сердце...

Спасибо, что есть такие песни. Спасибо, что есть люди, в душах которых