Опусы или опыты коловращения на двух континентах

С тех пор я и пытаюсь его вызволить. То Хочака нету, то он мне нагло врет, что паспорт закрыт у кого-то в сейфе, а у него нет ключа. То есть, наглядно демонстрирует, как плохо жить человеку, если он не понравился участковому. Вот теперь эта крыса в отпуске до какого-то там октября.

Конечно, приложи я побольше энергии, давно бы уже вызволил заветную свою красно-кожую паспортину. Ну, помурыжит, помурыжит и все равно ведь отдаст. Но во все мои планы ко-варно вклинивается зеленый змий. Только в оче-редной раз соберешься идти выручать заколдо-ванный документ, а оказывается, что пить надо или, вообще, что ты уже давно пьяный и идти тебе, как раз-таки, никуда не следует.

Ну, ладно, живы будем, одолеем и это.

В Адлере Юра расклеился окончательно. Оказалось, что многочисленных друзей его нет, а есть только одна бывшая подруга, к которой нам неудобно заваливать вдвоем. Ладно, хрен с ним, выручил меня в Сочи и на том спасибо.

От конечной остановки городского авто-буса прохожу с полкилометра по дороге на Красную Поляну. Здесь буду ловить попутку. Пока мотались с Юрой по Адлеру в поисках его исчезнувших друзей, день прошел. Вечереет. Устал, как собака, и ломает всего, и спать хо-чется. Если до темноты не поймаю машину, за-берусь повыше по склону и залягу на ночлег прямо в кустах. Ведь это наши горы, они помо-гут нам. А утром видно будет.

Останавливается грузовик.

- Тебе куда? - высовывается водитель.

- Вообще-то в Эстонку, но подбрось хоть до Красной Поляны, - я знаю, что до Эстонки почти никто не ездит.

- Садись, я в Эстонку еду. -

Во, повезло. Собрав последние силы, весело болтаю с водителем. Описываю свою ситуацию. Веселье дается с трудом, во рту пересохло, голова тре-щит и трясет всего.

Водитель знает нашу партию. В Эстонке в порыве добрых чувств он покупает мне пачку сигарет и две бутылки пива. По братски проща-юсь с ним. Дойду до базового лагеря, переночую в пустом домике, а утром на штурм горы – пеш-ком до самой партии. Эх, тернистый, мать чест-ная, путь!

Иду по Эстонке. Неожиданно вижу ГАЗ-66 с московскими номерами. Это же наши сосе-ди-геофизики! Здесь их базовая точка. Сворачи-ваю во двор. Слышен шумный разговор, хохот и звяканье посуды. Передо мной возникает пья-ненький лаосец Леша. А с ним мой приятель Са-ша Питерский.

- Юрок, здорово! Ты чего здесь, змей? -

- Да вот, завершаю пробег по хлябям и весям. А вы что, в баню спустились? -

- Да нет, братан. Все, отработали! Конец сезону. Гужуем. Давай к нам. -

В доме дым коромыслом. Все пьяные и добрые. Лаосец Леша протягивает мне полный стакан портвейна.

На следующий день вечером, шатаясь, бреду к нашему базовому лагерю. С помощью местного милиционера затянувшуюся гулянку разогнал начальник московской партии, когда его подчиненные окончательно пошли вразнос. Расползлись, кто куда.

С упорством муравья, спотыкаясь о кам-ни, продираюсь в темноте через какие-то кусты, пытаясь сообразить, в какую же сторону мне нужно идти. До невероятности хочется спать. Размахиваю сумкой, чтобы не упасть. Сумка цепляется за кусты. Потом цепляюсь за что-то я и валюсь на землю. Бормочу: "Спокойно, бабка, наши в городе". Могучим усилием преодолев путы земного притяжения, неверным шагом двигаюсь дальше. Слышно журчание руки. Из темноты вырисовываются какие-то крыши.

Ну, надо же! Наш базовый лагерь. Добрался. Завтра мне два километра пешком в гору пилить, но это будет завтра, а сегодня мы добились большой и заслуженной победы.

Распахнув дверь, вваливаюсь в пустой темный домик. Из последних сил швыряю в угол сумку. Падаю на нее и отрубаюсь.

Миннесота

2001 г.

Серпухов

В

охранники ВОХРа я попал по той же железной закономерности, которая дик-товала каждый шаг в моей жизни.

Вернемся, однако, к предыстории. В фев-рале восемьдесят шестого года закончилось мое алкашество - внезапно, будто выключателем щелкнули. Осенью того же года я вернулся из Краснодара в Центральную Россию и поселился в Серпухове.

Почти полгода я штурмовал иностранный отдел ВСЕХБ - Всесоюзного Совета евангельс-ких христиан-баптистов.

Зачем мне это было нужно?

Вынырнув опять в белый свет из пучин, я отдышался, поснимал с ушей водоросли и ра-кушки и стал озираться, прикидывая, что же мне теперь с собой делать и куда подаваться в этой новой ситуации. Ну и, естественно, напрашива-лось решение, что если уж вопреки всякой логи-ке мне вернули нормальную жизнь, значит нуж-но возвращать и профессию.

Но идти с моей пестрой биографией в советскую контору было бы просто смешно. Любого начальника отдела кадров увезли бы в больницу в приступе неудержимого хохота, явись я к нему с намерением устроиться на ра-боту переводчиком - с моей-то трудовой книж-кой. Точнее, истинную свою трудовую вообще показывать никому нельзя. На фоне разнообраз-ных работ ярким созвездием сверкают три трид-цать третьих подряд (для непосвященных - 33 статья КЗОТ гласит: "Уволен с работы за нару-шение трудовой дисциплины". Это волчий би-лет. С такой статьей можно воткнуться только на кирпичный завод или в геологоразведку). Есть у меня и другая трудовая, где записи по-вествуют о карьере пусть более скромной, но достаточно пристойной. Трудовая липовая и последним местом работы там оказалась зага-дочное вечернее профтехучилище, в котором я якобы трудился учителем английского языка. Естественно, там нет работ, связанных с пе-реводами - все остались в моей родной, навеки изгаженной трудовой.

Оставались только церковные организа-ции, которые традиционно широко использова-ли внештатных переводчиков и где никому не нужна моя трудовая. Отделенные от государства и ничем не привлекательные в смысле карьеры для широких масс переводчиков, они вполне устраивали меня. В "Журнале Московской Пат-риархии" мне холодно дали от ворот поворот, даже не расспрашивая.

Оставались баптисты. Где находится их молельный дом я знал еще с начала семидеся-тых. Тогда, в бурные годы, я иногда приходил на их служения и, забравшись на бельэтаж, ти-хонько сидел сзади, не вслушиваясь, в общем-то, в проповеди или ход служения. Просто сидел и наслаждался необъяснимым состоянием по-коя.

Меня привлекало красивое пение и не-обычность всей атмосферы протестантского бо-гослужения, так не похожей на обстановку пра-вославного храма. Не то, чтобы я имел что-то против православия, нет. Просто, когда мне бы-ло семнадцать лет, мы с моим другом Жекой ре-шили зайти в огромный Красный собор в Крас-нодаре, просто из любопытства, посмотреть. Не дали даже войти. Злобные старухи набросились на нас с таким азартным остервенением, что да-же страшновато стало. За что? Да я и по сей день не пойму. Вообще-то в то время было при-вычно, что взрослые смотрят на нас с нена-вистью. За музыку, которую мы слушаем, за брюки, которые мы носим, за прически. За то, что мы - это мы.

Одним словом, после такого неудачного посещения храма к православным конторам я несколько охладел, а когда, все же, сталкивался с ними, они своим высокомерием подтверждали, что действительно делать мне там нечего.

А поэтому направился я в баптистскую церковь, что в Малом Вузовском переулке. Там же находился Всесоюзный Совет евангельских христиан-баптистов.

Как ни странно, международный отдел ВСЕХБ не имел своих переводчиков, а пользо-вался услугами внештатников.

Как у меня вообще хватило нахальства искать работу переводчика, после стольких лет беспробудного пьянства? Дело в том, что воп-реки всякой логике и совершенно иррациональ-но все эти годы я судорожно цеплялся за анг-лийский язык, как за единственную ниточку, ко-торая связывала меня с внешним миром. Я пос-тоянно слушал Би-Би-Си и "Голос Америки", читал английские и американские книги в ори-гинале. Поскольку читал я всегда - будь то пья-ный или трезвый - в самом факте ничего не-обычного не было. Но такое упрямство позволи-ло сохранить уровень, приемлемый - хотя бы для начала - для переводов.