Заседание рейхстага обявляю открытым

«Женщинам,

школьникам и ученикам...»

Эссен, Штральзунд, Нюрнберг, Фюрт, Мюнхен, Рейнская область, Тюрингия, Саксония — преследования, запреты, роспуск собраний, ликвидация союзов, судебные процессы, тюрьма. Постоянные полицейские репрессии и продолжающиеся на протяжении ряда лет гонения на газету «Гляйхайт» требовали от Клары Цеткин огромного мужества, энергии и находчивости, чтобы каждый раз вместе со своими ближайшими помощницами находить выход из труднейших положений, закалили ее боеспособность, укрепили волю к победе.

Враждебные силы поставили перед собой задачу задушить молодое пролетарское женское движение. Реакция, которая и после отмены чрезвычайного антисоциалистического закона не отказалась от своих планов, направленных против социал-демократической партии, еще менее была склонна допустить беспрепятственное развитие социалистического женского движения. Согласно старому прусскому закону о союзах и обществах, было запрещено принимать в эти организации женщин и учащихся. Они не могли присутствовать на собраниях и заседаниях, где обсуждались политические вопросы. Аналогичные законы и постановления действовали в большинстве германских земель.

Правда, против буржуазных женских союзов они почти пе применялись. Ведь эти организации официально объявляли себя стоящими вне политики. Да и кому пришло бы в голову обвинять в «политической деятельности» так называемые отечественные женские союзы, которые всеми имеющимися в их распоряжении средствами, в том числе путем материального и морального воздействия, помогали распространению шовинизма, всячески возвеличивали кайзера, рейх и армию. Так, на рубеже нового века Всеобщий союз немецких женщин обратился к женщинам с призывом организовать сбор средств на постройку германского военного флота, а буржуазные женские организации всячески поддерживали и восхваляли германский колониализм. Они сохраняли верность кайзеру и рейху, были зачислены в разряд «благонамеренных», и, конечно, никто их не трогал.

Зато на социалисток закон обрушивался со всей жестокостью. Он открывал безграничные возможности для расправы реакции с прогрессивным движением. Действительно, чего только нельзя подвести под «политическое выступление»! Каких только издевательств не придумывала кайзеровская полиция! Они были столь многочисленны и применялись с такой необычайной «изобретательностью», что Клара Цеткин ввела в «Гляйхайт» специальную постоянную рубрику: «Как власти воюют с пролетарскими женщинами» .

Представители власти не ограничивались тем, что запрещали женские агитационные комиссии, социалистические объединения женщин и налагали штраф на активных деятельниц этих организаций. В Оттензепе, Нюрнберге и многих других городах перед судом предстали целые женские союзы. С профсоюзных собраний женщин удаляли силой. Разве не совершали политического преступления портнихи и портные, когда опи собирались вместе, чтобы поговорить

6 Луиза Дорнемани

об условиях оплаты своего труда? Или рабочие и работницы табачной и кожевенной промышленности, желающие побеседовать на ту же тему? Рабочим запретили даже собираться на танцевальные вечера, ибо в них должны были принимать участие женщины. В Магдебурге, например, женщины не могли посещать театральные представления, организуемые рабочими. В районе Берлина Вейсензее власти дошли до того, что запретили устроенный социал-демократами рождественский вечер с раздачей подарков, так как на нем должны были находиться и женщины. Действительно, зачем работницам танцевальные вечера или театр? А женам «красных» и вовсе пе пристало устраивать вечера и раздавать своим детям рождественские подарки!

Запреты на проведение женских собраний сыпались как из рога изобилия. Партия или профсоюзы добивались организации агитационных мероприятий для жепщии в тяжелой борьбе, которую вели женщины-организаторы собраний, женщины-докладчики, женщины — участницы собраний. Каждому такому мероприятию предшествовали бесконечные переговоры с властями. Представителей рабочих подвергали всяческим оскорблениям. Власти ставили множество предварительных условий. Как только на трибуну выходила докладчица, появлялся полицейский, и собрание закрывалось. Часто полиция так запугивала хозяипа кафе или пивной, что он отказывался предоставить свое помещение для проведения рабочего собрания. В результате добрая половина намеченных собраний, а то и больше оказывались сорванными. Если докладчице и удавалось выступить, это происходило под бдительным оком полиции. Одно неосторожное или просто не понравившееся полицейскому стражу слово — и он надевал на голову каску. Это означало, что собрание закрывается. Как правило, после этого докладчица представала перед судом в качестве обвиняемой.

Но если представители реакционных сил полагали, что с женщинами им будет справиться быстрее и легче, нежели с мужчинами, то они жестоко ошибались. Не было ни одного выступления реакции, которому социалистки не дали бы решительного отпора, ни одного приговора, ни одного запрета женского союза, который они бы не обжаловали в судебных инстанциях, обоснованно и решительно защищая свои права. В этой борьбе участвовали не только активистки движения, но и рядовые члены женских союзов. В От-тензене, близ Гамбурга, 141 женщина обжаловала решение суда, в Нюрнберге, где был вынесен суровый приговор членам местного социалистического женского союза, 59 женщин подали кассационную жалобу, дела 56 из них рассматривались вторично (три жепщины были больны). Судья, оказавшись перед настоящим женским собранием, не ожидал такой реакции и был изрядно напуган.

Если не удавалось проводить работу на легальной, «законной» основе, женщины продолжали ее нелегально. В Берлине и других городах им удавалось длительное время собираться нелегально в подсобных помещениях трактиров, владельцами которых были верные люди, умеющие держать язык за зубами.

Если оказывалась под запретом женская агитационная комиссия, ее члены обращались к испытанпой во времена действия исключительного закона полулегальной форме работы. Они официально избирали пользующееся доверием лицо, представлявшее движение во внешнем мире, главным образом перед властями, полагая, что «одно лицо нельзя ни распустить, ни запретить». Естественно, этот человек был тесно связан и постоянно встречался с руководящими товарищами, проводившими нелегальную работу. Встречи происходили тайно — на квартирах у рабочих, при свете керосиновой лампы, за плотно зашторенными окнами. Соблюдались все меры предосторожности, чтобы маячившая на углу «остроконечная каска» их не увидела и до ушей болтливой соседки не дошло ничего, что говорилось на собрании.

И все же, несмотря ни на что, жепщины не прекращали — каких бы жертв им это ни стоило — публичных выступлений в защиту своего права на участие в политической жизни страны. На всех демонстрациях — например, 18 марта, памяти павших в дни мартовской революции 1848 года, 1 мая или во время избирательной кампании — обязательно, к великому неудовольствию полиции, появлялись и женщины. Они принимали участие и в предпринимаемых партией крупных акциях: в сопротивлении принятию проекта закона 1894 года, враждебного социал-демократической партии, и нового издания закона против социалистов, который реакция безуспешно пыталась протащить в 1895 году; в акциях солидарности с бастующими рабочими и работницами швейной промышленности в феврале 1896 года и с бастующими докерами Гамбурга в конце 1896 и начале 1897 года и других.

Женщины приходили на собрания своего профсоюза, хотя рисковали быть выброшенными оттуда полицией. Если опи не могли проникнуть в зал, где происходило какое-либо важное собрание, они слушали речи докладчиков из соседней комнаты, со двора, прильнув к окнам. Чтобы поговорить с докладчицами, которым но дали возможности выступить, они следовали в гостиницу или на квартиру, где те остановились.