Летим на разведку

Весь вспотевший, покидаю кабину, подхожу к командиру полка и докладываю:

- Товарищ гвардии подполковник, пришел на одном моторе. Только допустил промашку. Нужно было убирать газ после выравнивания, а я действовал, как в обычных условиях. И вот получилось то, чему и сам не рад.

- Как так? На одном моторе, говоришь? - переспрашивает Валентик.

- Да, на одном.

Валентик, не сказав ни слова, поднялся в кабину и запустил правый мотор. Так и есть: двигатель работает, а газ из-за сильной тряски дать нельзя.

В следующем полете приключилась еще одна история. В механизме винта моей машины поломались сухарики: все три лопасти самопроизвольно установились на разные углы атаки, образовав невероятную тряску.

Ах, "пешка", "пешка"!

* * *

17 марта эскадрилья Вишнякова дважды бомбит переправу через Южный Буг у Николаева. Во втором вылете прямым попаданием зенитного снаряда повредило правый мотор машины гвардии младшего лейтенанта Василия Голубева. Осколками была разорвана обшивка кабины и отбита опора правой педали ножного управления. Голубев и штурман Адам Ткаченко получили ранения. Но экипаж продолжает полет к цели и вместе с эскадрильей сбрасывает бомбы. Правда, положение его очень тяжелое. Оно усугубляется и тем, что до линии фронта еще семьдесят километров, а высота не превышает тысячи метров. Превозмогая боль, Голубев принимает все меры к тому, чтобы дотянуть до своей территории. Ткаченко вначале накладывает жгут на раненую ногу летчика, а затем себе перевязывает руку. Левому мотору дан полный газ, установлены взлетные обороты винта, но потерявшая аэродинамические качества машина идет со снижением. Высота девятьсот, восемьсот, семьсот метров... Уже Голубев тянет на малой высоте, а затем идет бреющим. Уже совсем недалеко до расположения наших войск. Но... не долетев всего восемь километров до линии фронта, самолет падает в расположении вражеских артиллерийских позиций.

При ударе машины о землю Голубев и Ткаченко потеряли сознание, а Василий, кроме того, получил еще одно ранение. Быстро оставив покореженную кабину, стрелок-радист гвардии старший сержант Николай Загоруйко выхватил наган и смело пошел навстречу вражеским автоматчикам. Он в упор застрелил несколько фашистов, а последним патроном оборвал свою жизнь. Голубева и Ткаченко фашисты взяли в плен.

Так закончился двадцать пятый вылет экипажа Голубева...

Обо всем этом мы узнали намного позже, когда вызволенные из плена Голубев и Ткаченко возвратились в родной полк. Они рассказали о том, как издевались над ними на допросах, а затем в лагере, расположенном в украинском поселке Тимводы, о помощи русских пленных врачей, о старшей медицинской сестре городской больницы Лиде, помогавшей раненым...

И об утре 28 марта, когда в дверях их камеры вырос с автоматом на груди советский солдат и сказал:

- Здорово, братцы! Поздравляю с освобождением!..

Мы стоим на аэродроме Шотово у По-2 и слушаем рассказ Голубева и Ткаченко.

- Кто бы мог подумать, что в тихом и молчаливом Николае Загоруйко столько мужества, воли и ненависти к врагам Родины, - сказал, сдвинув брови, штурман эскадрильи Рипневский.

- Братишки, вот так надо сражаться! - восклицает стрелок-радист Монаев.

...Когда прилетели в Шотово, было уже тепло. Потом вдруг внезапно похолодало, началась метель. Снегу навалило по пояс. Однако весна взяла свое, снова установилась хорошая теплая погода, снег сошел и кругом зазеленела трава. В весеннюю пору воздух на Украине особенно чист. Выйдешь в степь, посмотришь вдаль, и горизонт перед тобой словно колышется в прозрачном мареве.

Кажется, что там плещут морские волны... Весна - спутница хорошего, боевого настроения!

Мы едем на грузовике на аэродром и поем полюбившуюся нам песню "на позицию девушка провожала бойца...". Запевает флагманский стрелок-радист гвардии старшина Майзулис.

Война и песня... Эти понятия кажутся несовместимыми. На самом деле мы, авиаторы, в мирное время не пели столько песен, сколько на фронте. Они согревали душу, поднимали боевой дух, усиливали ненависть к врагу.

8 апреля в полк поступил приказ войскам 4-го Украинского фронта о переходе в наступление. Во всех эскадрильях прошли митинги, были выпущены специальные боевые листки. Авиаторы клялись еще беспощаднее уничтожать фашистскую нечисть, гнать ее с родной советской земли.

...19 апреля 1944 года. Раннее утро. Полк, расположенный на аэродроме Шотово, готовится к нанесению бомбовых ударов по скоплениям живой силы и техники противника у совхоза № 10, что под Севастополем. После выполнения задания - посадка на новом крымском аэродроме - Веселое.

Сегодня погибнет любимец полка, защитник Сталинграда командир Евгений Сергеевич Вишняков.

Сегодня погибнут штурман эскадрильи Вячеслав Рипневский и начальник связи Михаил Сторожук. Но никто еще не знает об этом. Они живут, о чем-то беспокоятся, хлопочут, улыбаются и сердятся, как подлинные хозяева ходят по зеленому ковру Шотовского аэродрома, по освобожденной украинской земле, с которой поднимутся в свой последний полет и шагнут в бессмертие.

Вот Вишняков, Рипневский и Сторожук идут с командного пункта. Сейчас они будут ставить боевую задачу первой эскадрилье. Евгений Сергеевич в хорошем настроении. Он высок, строен, энергичен - прирожденный летчик. На ходу Вишняков отдает распоряжение:

- Бондаренко, в полк прибыл оператор кинохроники. Возьмешь его на борт. Будет снимать нашу шестерку. Отбомбишься по цели с пикирования одиночно. Понял?

- Товарищ гвардии капитан, освободите меня, пожалуйста, от фотографа. Я - не суеверный человек. Но... Ведь боевой полет...

- Вот тебе, здравствуйте!.. Довоевались!

- Товарищ гвардии капитан, когда человек просит... Евгений Сергеевич сердится. Но - знаю - он отходчив.

- А ты, лихой разведчик, еще не разучился летать в строю и пикировать? - спрашивает он строго.

У Евгения Сергеевича немножко выдается вперед подбородок, негустые, прямые волосы зачесаны на правую сторону. Нельзя сказать, что он красив, но в его волевом лице есть что-то привлекательное. А какая у него душа! Как его любят однополчане! Комэску всего двадцать девять лет, а все зовут Евгения Сергеевича батей.

- Товарищ гвардии капитан, летать в строю и пикировать не разучился. Как прикажете - так и выполню.

- Близко нужно идти, совсем близко. Понял?

- Понял, товарищ гвардии капитан!

- Пойдешь моим правым ведомым.

- Есть!

- Кинооператора повезет Панфилов. Понял, Панфилов?

- Так точно, - в тон командиру ответил тот.

Слушаем боевую задачу. Боевой порядок - две девятки, ведомые Валентиком и Покровским, шестерка Вишнякова и, как сразу же окрестили ребята, "гастролер" Панфилов с кинооператором. Удар по цели в десять двадцать пять. Прикрытие от 3-го истребительного авиационного корпуса генерала Савицкого. Мой экипаж: штурман гвардии младший лейтенант Виктор Мирошников и гвардии сержант Петр Баглай.

Проложены на картах маршруты. По фотоснимкам изучена цель. Все готово. Вскоре над летным полем взвилась зеленая ракета - сигнал "По самолетам!". Бегу с экипажем на семнадцатую машину. Ее механик смотрит, как я надеваю парашют, и спрашивает:

- Товарищ командир, скажите, страшно с парашютом прыгать?

- Потом, потом расскажу! Сейчас некогда. Ты лучше ответь: все струбцины снял с рулей?

- Все. Еще до восхода солнца.

- Рано! Нужно снимать перед вылетом, чтобы элероны и рули не трепало ветром.

Над КП взвиваются две зеленые ракеты. Летчики запускают моторы и вслед за Валентиком, Покровским и Вишняковым выруливают самолеты на взлетно-посадочную полосу.

Уходит в небо первая девятка, за ней вторая. Берет старт и наша шестерка, а справа от нее взлетает "пешка" Панфилова. Круг над аэродромом. Панфилов пристраивается к нам, и оператор начинает работу. Идем плотным строем. Нет-нет да и взгляну, как киношник крутит ручку аппарата.

- Если ему понадобится прыгать, то сначала он аппарат бросит, а потом сам выбросится, - шутит Мирошников.