Летим на разведку

- Понял. Приготовиться к пикированию!

Затяжеляю винты. Устанавливаю средний газ и, не выпуская тормозных решеток, круто бросаю машину вниз. Быстро увеличивается скорость. Земля стремительно летит на меня. С высоты восемьсот метров начинаю плавно выводить самолет из пикирования. Вывод закончен. Высота двести метров. Моя ласточка, попадая в потоки воздуха и резко вздрагивая, несется над степью на скорости семьсот километров в час в направлении Черниговки.

- Прощайте, "мессеры", - иронизирует Зиновьев.

Выждав с полминутки, чтобы "отлетела" лишняя скорость, я снижаюсь на бреющий полет.

А вот впереди по курсу и Черниговка. Прохожу над стоянкой самолетов. Поднимаю вверх машину и качаю с крыла на крыло. Внизу, на аэродроме, машут нам руками. Многие бросают вверх пилотки.

- Люблю бреющий! - кричу я Зиновьеву.

- Америку открыл... А кто его не любит? Вишняков, тот после выполнения задания девяткой дует бреющим. Куры в деревнях в стороны разлетаются.

Мы - гвардейцы!

20 октября 1943 года наш Южный фронт переименован в 4-й Украинский.

23 октября освобожден Мелитополь. В этот же день 270-й бомбардировочной авиационной дивизии, 86-му и 284-му бомбардировочным авиационным полкам присвоено звание гвардейских и дано наименование Таганрогских.

6-я гвардейская Таганрогская дивизия! 134-й и 135-й гвардейские Таганрогские полки!

Мы - гвардейцы, мы - таганрогцы! Отлично! В этом есть маленькая крупинка напряженного труда, внесенного и моим экипажем. Капелька боевой работы, влитая звеном разведчиков, которым я командую.

- Экипаж гвардии лейтенанта Бондаренко для получения боевого задания прибыл! - докладываю теперь я гвардии майору Соколову.

В последней декаде ноября наш полк начал перебазирование на аэродром Астраханка под Мелитополем.

В самолетном парке у нас есть "кукурузник" и "коломбина" - старенький УСБ. На нем браво "пиляет" командир звена Владимир Пименов. "Коломбина" очень уж удобна для перевозки небольших грузов и людей при перебазировании полка. Вот и сегодня несколькими рейсами Пименов доставил с Астраханки экипажи для перегонки оставшихся самолетов.

Одиночно, с интервалами десять минут, взлетают и уходят на Астраханку наши "петляковы". Погода плохая: моросит дождь. К обеду он стал еще сильнее. Ответственный за выпуск самолетов гвардии капитан Забиворот подходит ко мне и спрашивает:

- Бондаренко, полетите, или будем ждать улучшения погоды?

В полетах на малых высотах и бреющем я, хотя и нелегально, натренировался неплохо.

- Товарищ капитан, что мне одному здесь делать? Полечу домой, - отвечаю ему.

- Вылетайте, Бондаренко. Смотрите повнимательнее за землей, пилотируйте аккуратно, - напутствует Забиворот.

- Есть!

Все время до Астраханки иду бреющим, точно выдерживаю курс, пилотирую машину так, чтобы не наскочить на встречающиеся преграды. Зиновьев держит в руках карту и ориентируется по быстро убегающим назад ручейкам, оврагам и небольшим населенным пунктам.

В Астраханке сильный дождь. С первого захода сесть не удалось, произвожу посадку со второго.

Заруливаю самолет на стоянку третьей эскадрильи. По лицам вышедших из кабины стрелка-радиста, техника и механика вижу, что они очень довольны полетом.

- Летели, как на глиссере, - говорят они, делая разминку.

- Значит, понравилось лететь бреющим?

- Очень!

Я тоже люблю такие полеты...

В Астраханке наш полк стоял недолго. Здесь мы часто собирались после ужина, становились в круг и, положив друг другу руки на плечи, пели песни. Руководителем этого своеобразного хора был летчик моего звена Николай Угаров.

Пели разные песни, в том числе и старую шахтерскую "Гудки тревожно загудели". Последнюю неизменно запевал адъютант 3-й эскадрильи Мирошниченко:

...Я был отважным коногоном,

Родная матушка моя.

Ребята дружно подхватывают припев. Высоко в красиво тянет штурман Иван Смородский:

Меня убило в темной шахте,

А ты осталася одна...

- Нужно прекратить это... - сказал однажды, проходя мимо, замполит Кантор Валентику.

- Молодые, пусть подурачатся! - услышал я ответ Валентика.

Все мы были горазды на разные шутки-"покупки". Как-то стрелок-радист Монаев в подтверждение своего несерьезного отношения к ранению и смерти разыграл врача полка Ануфриева.

Монаев после посадки самолета заявил, что он ранен. К самолету сразу же прибыли врач и санитары с носилками. Ребята осторожно положили на них двухметрового Володьку и... понесли в санчасть. По дороге Монаев. конечно, не выдержал и расхохотался. Помню, смеялся до слез и Ануфриев. За розыгрыш он нисколько не обиделся на Монаева.

Однажды после удачного вылета мы, сильно устав и проголодавшись, пошли сразу в столовую.

- Слушайте, о вас в газете пишут! - такими словами встретил меня Угаров.

- Знаю вас... Но я вам не Зленко, - отвечаю я, вспомнив, как адъютанту нашей эскадрильи Виктору Зленко кто-то из ребят при перебазировании из Люксембург-Розовки положил в матрац с бельем булыжник. И летчик целый день таскался с ним.

- Нет, правда. Честное слово. На, командир, почитай, - не отстает Угаров в протягивает газету.

Зиновьев берет из его рук "Сталинский сокол" и в статье Натана Рыбака "Воздушные следопыты" читает:

"...Есть еще один замечательный экипаж разведчиков. Их трое: летчик Бондаренко, штурман Зиновьев и стрелок-радист Баглай..."

- Ну что? - спрашивает Угаров.

- Действительно, неплохо, братцы, сказано!

Но дальше Рыбак загнул такое, что мы все дружно захЬохотали.

"...Не страшны им море зенитного огня и стаи истребителей".

- Вот это герои!.. - зашумели ребята.

- Никола, взял бы ты этого Рыбака с собой на разведку!

- Пусть попробовал бы "мессеров" на удочку!..

Следующий наш боевой аэродром - Розовка, на который мы перелетели 4 декабря. Он расположен восточнее Астраханки. Нам непривычно отступать, но так, в целях лучшей дислокации штурмовых, истребительных и бомардировочных полков, решил командующий армией Хрюкин.

Я летаю на разведку за Днепр и в Крым. Стоит облачная погода. Ясных дней почти не бывает.

10 января 1944 года у меня семьдесят третий вылет на разведку. Со мной летит штурман эскадрильи гвардии старший лейтенант Вячеслав Рипневский. Он воевал под Сталинградом, произвел около семидесяти боевых вылетов, успел насмотреться и хорошего и плохого. С началом боевых действий на Южном фронте он с командиром Звена Прониным летал в одном экипаже. Теперь его назначили штурманом 1-й эскадрильи вместо Александра Селедкина, убывшего в училище для овладения летной профессией.

В этом семьдесят третьем вылете у моего самолета оторвался винт левого мотора вместе с шестерней редуктора. Я уже сразу после взлета улавливал посторонний шум, но тяга тогда была нормальной, показания приборов тоже не внушали опасений, и я не стал возвращаться.

...И вот задание выполнено. На пленках двух фотоаппаратов, установленных в бомболюках, зафиксированы станции Геническ, Джанкой и Симферополь, аэродромы Веселое, Сарабуз и другие объекты. Пройдена линия фронта. Погода в Крыму неплохая. Правда, севернее Сиваша она стала портиться: появилась сплошная низкая облачность, ухудшилась видимость. Иду под нижней кромкой на высоте сто метров. Слева тянется на Мелитополь полотно железной дороги. Мелькают телеграфные столбы. Впереди показалась железнодорожная станция. Я поворачиваю голову к Рипневскому и спрашиваю:

- Это Акимовка?

И вдруг слышу необычный резкий звук: р-р-р. Инстинктивно перевожу взгляд на моторы. На левом нет винта. Тут же, чтобы двигатель не пошел вразнос, убираю газ. Капоты мотора разворочены: на глушители течет масло и начинает гореть. Устанавливаю режим одномоторного полета. Сознание работает усиленно: высота, конечно, мала, но машина - "сибирячка" - легкая, летучая. Бензин выработан больше чем на половину. Значит, полетный вес невелик. Да к тому же оторвался винт, который без шестерни редуктора весит ни много ни мало сто тридцать два килограмма. Правда, развороченные капоты создают дополнительное сопротивление. Принимаю решение идти на свой аэродром. Вдруг штурман громко и протяжно кричит: