Смейся, паяц!

А Маша заново окапывалась в новой стране. Там, в Канаде, в неё влюбился Тони, тоже певец и музыкант, сицилиец по происхождению. В прошлом богатый и известный (владел самым престижным итальянским ночным клубом и много лет был ведущим популярной телепередачи), он попал в какие-то неприятности, был судим, продал клуб, отдал все деньги адвокатам. Будучи оправданным, потеряв все деньги, но сохранив популярность, Тони зарабатывал на жизнь своими выступлениями. Это был красивый, сильный человек, вспыльчивый, отчаянный, готовый убить за обиду, и в то же время, нежный, заботливый, трогательно-наивный, как ребёнок. В Канаде он принимал нас искренне, от всей души, а когда мы улетали, расставаясь, плакал, приговаривая: «Я вас полюбил на всю жизнь. Даже если у нас с Машей ничего не получится, вы останетесь для меня родными и близкими».

Это были не пустые слова: на протяжении долгого времени он звонил нам каждую неделю, говорил, что очень скучает, переживал из-за наших неприятностей, приглашал в Канаду.

Отец его, в прошлом префект полиции в Милане, мать – дочь известного сицилийского мафиози. Между ними возникла страстная любовь, отец похитил её, увёз в Милан и там они поженились. И мать и отец молили Бога, чтобы Маша вышла замуж за Тони, но ничего не получилось: однажды Маша собрала чемоданы, взяла детей и прилетела в Израиль. Свой поступок объяснила так: «Не могу там жить – очень сытая и скучная страна. Чтобы войти в их бизнес, надо потратить годы. И так далеко от вас всех. Иногда проснусь ночью и становится жутко: одна, с детьми! А вдруг что случится – до вас двенадцать часов лёту!».

– Ну, а Тони?

– Тони – добрый, хороший, но – типичный левантинец: незаменим в праздниках, в застольях… Умеет красиво тратить, но не зарабатывать – ежедневная работа не для него. Живёт, как бабочка, сегодняшним днём. Недавно наши последние деньги отдал какому-то приятелю – мне пришлось одалживать на перелёт…

В Израиле Маша долго не задержалась: пошла работать в очень мощную фирму на хороших условиях. Рассчитывая на оговоренную зарплату, сняла большую квартиру, обставила её шикарной мебелью, но её тут же стали обманывать и не додавать обещанное. И тогда она заявила: «Всё! Хватит! Я устала от израильских жуликов – возвращаюсь в Москву!».

– Ты уверена, что там не встретишь жуликов? – спросил я.

– Конечно, встречу. Но там они более предсказуемы.

Она вернулась в Москву, как и улетала: с двумя детьми и двумя чемоданами. Но уже одна, без мужа и без денег. Бросила квартиру, мебель, ковры, телевизор, холодильник и прочую только-только купленную утварь. Конечно, всё это можно было бы продать и вернуть хоть какую-то часть потраченных денег, но это уже была бы не Маша. После её отъезда стали приходить счета за аренду квартиры, за электричество и телефонные переговоры, штрафы из полиции за нарушение дорожных правил, счета из магазинов… Майя много лет оплачивала страховку на Шурочку – скопилась довольно большая сумма, которую мы и истратили на покрытие всех этих долгов.

В Москве Маша пыталась вернуться к своему первоначальному бизнесу: разводить и продавать собак, но требовался первоначальный капитал, которого у неё не было. Надо было оплачивать съёмную квартиру, содержать себя и детей – она барахталась в долгах и никак не могла выплыть. Мы очень переживали, но не могли ей помочь – у нас и в лучшие времена никогда не было накоплений. А ей, для начала дела, требовалась довольно приличная сумма: ферма для разведения собак, машина для их перевозки, водитель, ветеринар… И тут, как всегда в моей жизни, помог друг – мне всегда везло на хороших людей!

Самуил Ройтман, выходец из Молдавии, организовал в Израиле авиакомпанию «Молдова», которая перевозит пассажиров из Тель-Авива в Кишинёв.

Когда мы с ним познакомились, возникла взаимная симпатия. С годами она окрепла и переросла в дружеские отношения. Он совершенно не соответствовал образу современного «деловара»: добрый, интеллигентный, честный, отзывчивый. «Ты не похож на бизнесмена, – говорил я, – ты слишком порядочный человек». Все годы существования «Балагана» он помещал там рекламу своей авиакомпании, хотя, по правде, спокойно мог обойтись без неё – он делал это, чтобы помочь мне. И я был не единственный, кому он помогал, поддерживал и поддерживает по сей день.

Как-то, когда я был у него в офисе, он стал расспрашивать о Маше, которую очень уважал и всегда отзывался о ней с восклицательными знаками. (Он только не мог понять, как она могла растратить все свои деньги, не оставив хоть какую-то часть на жизнь. «Она испорчена театральным образованием», – объяснил я.)

Когда я рассказал о её проблемах, он спросил: «Сколько ей нужно, чтобы раскрутиться?». Я назвал сумму, которую слышал от Маши. Он немного подумал и произнёс: «Пусть пришлёт мне свой бизнес-план». Через несколько дней вручил мне всю требуемую сумму. Когда я хотел написать расписку, обиделся: «Что я тебе не верю?! Даст Бог, это ей поможет, тогда отдадите». Когда Маша позвонила поблагодарить и заговорила о процентах, он прервал её: «Я даю деньги, чтобы тебе помочь – я не собираюсь на этом зарабатывать!».

С его лёгкой руки, с помощью этих денег, Маша стала раскручивать свой бизнес. На это ушло три года – Самуил ни разу не напоминал о долге. Наоборот, когда я передавал ему Машины извинения за задержку, даже сердился: «Прекрати! Когда сможет, тогда отдаст!». Недавно был один из самых счастливых дней в моей жизни: Маша вернула свой долг. Когда снова заговорила о процентах, он снова оборвал её.

По дороге домой, Маша произнесла:

– Папа, ты прав: с его порядочностью трудно быть бизнесменом. – А потом добавила. – Но как хорошо, что такие, как он, есть!

Окопавшись в Москве, Маша попыталась вытащить туда и нас всех. Мы с Майей сразу же объяснили ей, что из Израиля не уедем. Тогда она попыталась действовать через Мишу и Иру, но и это ей не удалось: Ирочка уже много лет работала по своей специальности – детским врачом. Их дочь Поля училась в художественном училище. Миша, давно и успешно работал врачом в «Скорой помощи», а затем – в большом медицинском агентстве, где к нему очень хорошо относились и предоставляли разные льготы.

А через год после Машиного отъезда, его пригласили на работу в психиатрическую больницу в Беэр-Шеве. Он сперва колебался, не хотелось так далеко ездить, но и Майя, и я, а главное, и Ира, убедили его, и он принял это предложение.

НЕ УДЕРЖАЛ!

В предыдущей главе о Майе я остановился на том, что она, помимо работы в министерстве образования, преподавала ещё и в колледже «Семинар Киббуцим», где за шесть лет выпустила шестьдесят специалистов для работы с русскими семьями. Конечно, это было тяжело! Не только физически, но и душевно. Потом уже, поминая её, директор этого колледжа признался: «Даже между нами, коренными израильтянами, всё время шли внутренние войны. А тут появилась «русская», новенькая, да ещё привела своих учеников!.. Конечно, все наши сразу же объединились и набросились на неё. Как же ей было трудно, бедненькой! Но она всё выдержала и выстояла. Через полгода мы все её полюбили. Но в начале ей было, ой, как тяжко!..»

Майиной мечтой было открыть всеизральский центр семьи и она готовила для этого почву: оснастив своих учениц дипломами, помогала им устроиться на работу, создавая по всей стране сеть русскоязычных психологов. Для этого постоянно встречалась и с чиновниками своего министерства, и с членами Кнессета, и с мэрами городов, «выбивая» новые рабочие места и деньги на зарплаты… Понять, как в Израиле это сложно, могут только злокачественные оптимисты, которые когда-то пытались это проделать и сейчас безуспешно восстанавливают свою нервную систему. Но Майя не сдавалась. На своей маленькой машинке она носилась по всей стране, возвращалась усталая, измотанная, но счастливая: чего-то добилась, что-то двинулось, кто-то уже работает. Кроме всего этого, она читала лекции, писала статьи, выступала на конгрессах и симпозиумах. И при всей безумной занятости, находила ещё время и силы кого-то утешить и успокоить, или встречаясь, или по телефону. Телефоны звонили беспрерывно, взывая о помощи – я психовал и кричал, что не могу больше жить в центре психологической поддержки, и требовал прекратить вечерние и ночные консультации. Но это было единственное, в чём она никогда не уступала: «Шурик, я им нужна!».