Элеонора Дузе

обязательство погасить его долги и заботиться о содержании малень¬

кой дочери, которая осталась на ее попечении.

В начале 1886 года перед Дузе встала новая проблема — необходи¬

мость оставить труппу Чезаре Росси *. Такое решение, трудное само

по себе, оказалось для Дузе вдвойне тягостным. Она была глубоко

привязана к Росси и благодарна ему за его непрестанную отеческую

заботу, за чуткое отношение к недавно разыгравшемуся сугубо лич¬

ному конфликту с мужем. 26 ноября она ему писала в Буэнос-Айрес;

«...Ваши слова доставили мне сегодня... большую радость. Они осво¬

бодили меня от упреков совести, от мыслей, которые тяжелым моло¬

том бились у меня в мозгу, и от тоски... безысходной тоски, терзавшей

меня. Что вы хотите! Когда я в театре... среди чужих, я заставляю се¬

бя быть сильнее, чем на самом деле, и притворяюсь беззаботной... что¬

бы стать еще сильнее, но сейчас, когда я одна дома, наедине со свои¬

ми мыслями, со своей ответственностью перед моей девочкой, которая

находится на моем попечении... мне захотелось поблагодарить вас за

сегодняшние слова утешения. Спасибо вам за то, что вы принесли

успокоение моей душе и мыслям. Порой я совсем теряю голову, ста¬

новлюсь, как помешанная... А как тяжело мне тогда бывает. Я благо¬

дарю вас за добрые слова... Я обращаюсь к вам, словно к своему от¬

цу... если бы мне посчастливилось иметь наставника, человека умно¬

го, доброго, который оберегал бы мою юность... мою жизнь...»

Она была благодарна Росси за то, что он понял ее с самого начала

их знакомства, и подтверждение этому мы находим хотя бы в воспо¬

минаниях Розаско. «...Однажды,—пишет он,— тридцать пять лет то¬

му назад, мне написал из Турина Чезаре Росси: «Объяви, пожалуй¬

ста, всем друзьям и, если хочешь, также и в газетах, что я напал на

золотоносную жилу. Я хочу сказать, что открыл одну молодую актри¬

су, обладающую врожденными задатками и талантом новой форма¬

ции». Этой «золотоносной жилой» была Элеонора Дузе.

* Несколько лет назад я присутствовала при разговоре, во время которого

Ольга Оссани Лоди (Фебеа) рассказывала писателю Рейпгардту, как антрепре¬

нер Чезаре Росси, глубоко веривший в исключительную талантливость Элео¬

норы Дузе, приняв ее в свою труппу, продолжал о пей отечески заботиться.

Лоди добавила, что именно затем, чтобы защитить ее от неизбежных пресле¬

дований поклонников, он одобрил ее брак с товарищем по искусству Тебальдо

Кекки. Позднее в книге Рейнгардта я прочитала, что Дузе будто бы вышла

за Кекки, чтобы спастись от преследований старика Росси. Ошибка, по-види¬

мому, произошла либо из-за недостаточного зпапия Рейнгардтом итальянского

языка, либо просто из-за невнимания. Тем не менее это суждение было сохра¬

нено в различных переводах книги и в некоторых статьях. Будучи свидетель¬

ницей разговора, о котором я упоминала выше, я могу судить, сколь опасным

оружием является слово. Подумать только, что по-отечески добрый Росси пре¬

вратился в некоего перезрелого Дон Жуана (прим. автора).

В миланском театре «Мандзони» на одном из спектаклей «Памелы

в девушках» Гольдони я услышал интонации, увидел жесты, был сви¬

детелем слов, которые отличались такой неподдельной искренностью

и непосредственностью, с какими я никогда не встречался на сцене.

Это и была та золотоносная жила, на которую напал Чезаре Росси.

Однако фортуна всегда заставляет себя ждать.

Сейчас мне вспоминается одно суждение и совет, которые в моем

присутствии высказал Дузе не какой-нибудь профессиональный кри¬

тик, а простой неграмотный человек, впрочем, одаренный огромным

талантом.

В первые годы своей деятельности в качестве руководительницы

в труппе Дузе была ангажирована сперва в генуэзский театр «Дже¬

новезе» , затем в «Андреа Дориа» («Маргериту» ).

Владельцем их был Даниэле Кьярелла, который по своему обык¬

новению прибегал к моей помощи и к помощи других журналистов в

том случае, когда хотел сделать немного рекламы для своих «теат¬

ров», включая «Альказар», и привлечь публику из нового городка,

расположенного вблизи от Камальдоли, где находится вилла Эрмете

Новелли.

Как-то я заглянул в «Дориа, чтобы познакомиться с очередной,

не знаю уж какой по счету жалобой Кьярелла, с которой он собирал¬

ся обратиться к зрителям, абонировавшим ложи в его, как он выра¬

жался, «триатро» *.

Там на собственный страх и риск каждый вечер чуть ли не перед

пустым залом выступала Дузе. Пока я переводил на понятный всем

язык жалобу Кьярелла, мимо прошла Дузе, возвращавшаяся с репе¬

тиции. Заметив Кьярелла, который стоял рядом со мной очень просто

одетый, она подошла к нему и с горечью сказала:

— Мы работаем только для того, чтобы как-нибудь протянуть, до¬

рогой импрессарио!

— Знаете, что я вам скажу? — проговорил Кьярелла, пристально

глядя на знаменитую актрису.

— Что же вы хотите мне сказать?

— Что вы — первая актриса мира, это я вам говорю. Но надо, что¬

бы вы знали себе цену. Надо, чтобы вы разъезжали с импрессарио, ко¬

торый умел бы сделать вам рекламу. Чтобы он показал вас во всех

уголках земли, чтобы заставил публику платить за вход не гроши, а

хорошие деньги. И чтобы вы не играли каждый день, а выступали

только в особых случаях. Вот тогда, чтобы увидеть вас, люди ничего

не пожалеют.

— Ну что ж, я воспользуюсь вашим советом,— ответила Дузе.

Не знаю, помнит ли сейчас замечательная актриса советы Даниэ¬

ле Кьярелла, которые, повторяю, я привел буквально.

Конечно, потом у нее не было недостатка ни в ловких импресса¬

рио, ни в счастливых турне, и она уже знала себе цену» *.

Дузе испытывала постоянную потребность чувствовать себя со¬

вершенно свободной в выборе репертуара, и происходило это, конеч¬

но, вовсе не потому, что она помнила старые советы Кьярелла, нет,

причиной было то, что она постепенно и все в большей степени осозна¬

вала свою ответственность — ответственность художника перед ис¬

кусством. Чтобы спасти в себе актрису новой формации, в которую

когда-то поверил Росси, Дузе пришлось причинить ему боль — рас¬

статься с его труппой, становившейся все более неорганизованной,

игравшей такой старый репертуар, что ей не удавалось выступить да¬

же в «Даме с камелиями».

«Росси все тот же — боится себя, боится других... никогда он не

хотел понять, что я не товар, а человек»,— греша против справедливо¬

сти, писала она в начале 1886 года Д’Аркэ.

В марте произошел окончательный разрыв. «Ну, теперь я сожгла

за собой все мосты и больше уже не могу возобновить отношения с

Росси. С будущего сезона буду работать по-своему и для себя. Это

решение стоило мне тяжелых переживаний. А я ведь ничего лучше¬

го не желала, как, помня успешные результаты нашей совместной ра¬

боты, чувствовать руку Росси, добрую и относительно дружескую. Но

он не пожелал сделать хотя бы малейшей уступки, и паши интересы,

расходясь сперва в пустяках, потом в крупной, привели к разрыву...».

Узнав об уходе Элеоноры из труппы Росси, актер Франческо Гар-

цес78, муж Эммы Гарцес, лучшей подруги Дузе, тотчас написал ей,

приглашая как компаньона вступить в труппу, ставящую своей целью

обновление театра.

4 февраля 1886 года Дузе ответила ему, полностью переписав его

же собственное письмо, дополнив его лишь короткими комментария¬

ми и поставив под ним свою подпись, что свидетельствует о том, на¬

сколько идеи, вдохновлявшие Гарцесса, были созвучны идеям, кото¬

рые уже давно воодушевляли Дузе.

«Моя мечта, мой идеал заключается в том, чтобы иметь возмож¬