Реплика в зал. Записки действующего лица

Никаких приглашений "выпить-закусить" не последовало. Даже вода не была предложена, ничего. Тем не менее, в дальнем углу разглядел крутую горку, уставленную бутылками. В течение следующих полутора часов ее покой так и не был потревожен.

Автор "Ста лет одиночества" и "Осени патриарха" имел право беречь свое время. Сразу приступили к делу. Начали с того, что оповестили Маркеса об официальном приглашении быть гостем XI Московского международного кинофестиваля, который, между прочим, еще и совпадает с празднованием 60-летия советского кино. Вручили ему соответствующую бумагу. Принимая, он даже встал и так, стоя, принялся внимательно ее разглядывать: "Спасибо! Передайте в Москве мою искреннюю благодарность!.."

Он, действительно, был тронут. Он признался, когда с официальной частью было покончено, что поехать в Москву - его давняя мечта. Получал приглашения и раньше, но все не складывались обстоятельства. Он всегда искал возможность путешествовать по свободному графику, как бы импровизируя, ибо, окажись, скажем, в дружеских объятиях только коллег-писателей, то, как ни прекрасен будет круг общения, а все-таки будет ограничен... А хочется встречаться с разными людьми, как можно больше увидеть, хочется получить по возможности полное представление о жизни в СССР. Так что, кинофестиваль - это, наверное, то, что надо. Оказывается, один раз он уже был в нашей стране - в 1957 году на Всемирном фестивале молодежи и студентов. Столько лет прошло! Интересно теперь вспомнить, сравнить, проверить впечатления...

Так что, уверил Маркес, обязательно прилетит. Даже дату назвал - 13 августа, рейсом из Вьетнама, где он месяц пробудет с женой и двумя сыновьями. "Мы всегда путешествуем вместе. Вам это не будет обременительно? Нет? Отлично!.. Знаю, что мои книги у вас хорошо расходятся, встречусь с коллегами, с читателями. Мечтаю, кстати, побывать в Ленинграде..."

Я спрашиваю его об отношениях с кино. Известно, что в свое время Габриэль Гарсиа Маркес закончил в Риме сценарные курсы при Экспериментальном кинематографическом центре.

Он задумался, потом улыбнулся:

- У меня с кино брак долгий, да все какой-то неудачный... И вместе мы быть не можем и отдельно тоже. Кажется, куда как спокойнее просто писать книги и не думать о кино, где каждый шаг стоит неимоверных трудов. Но я люблю кино! Каждый раз все заканчивается тем, что я оказываюсь в числе создателей очередного фильма. Иначе не получается. Для писателя экран - незаменимое средство общения с людьми. Да и в самом процессе кинематографической работы есть нечто меня покоряющее. Когда ты автор художественной прозы, то здесь практически все принадлежит тебе, только тебе подвластно. Когда же ты писатель в кино, то с удовольствием ощущаешь себя хоть и важной, и незаменимой, но только частью большого механизма.

Сколько им создано фильмов, он ответить затруднился. Сложно припомнить все названия, связанные с его, как он сказал, "подпольной" работой, когда приходилось писать сценарии для коммерческих фильмов, переделывать и переписывать за других авторов. Для него это был один из путей обеспечивать себя средствами к существованию, авторство свое в подобного рода лентах ("Я всегда боялся их смотреть и не смотрел!") он не обозначал. Официально им подписаны только сценарии мексиканских фильмов "Золотой петух" - по рассказу Х.Рудольфо, "Время умереть" режиссера Артуро Рибштейна, "Предчувствие" режиссера Луиса Аркоиса и только что законченная лента, которую он еще не видел, - "Год чумы" сценарий которого создан по мотивам дневника Даниэля Дефо, а поставил фильм Филиппе Казальс. На днях, кстати, сказал он, вернулся со съемок фильма "Вдова Монтьель", который ставит чилиец Мигель Литтин, а главную роль играет Джеральдина Чаплин. Сценарий по моему рассказу Литтин делал сам и вот пригласил посмотреть, что получается. Мы потом с ним славно поработали - за 24 часа все переписали...

Мысленным взором, как говорят в таких случаях, я уже видел полосу "Советского экрана" с репортажем об этой встрече. Автограф Маркеса был бы на ней не лишним. И вот мэтр склоняется над журнальным столом и фломастером пишет на чистом листе: "Двум миллионам моих друзей - читателям "Советского экрана" самый сердечный привет и цветок, который я нарисовал для них. Габриэль. 1979".

...Вышли на зеленую лужайку, прощаемся. Корреспондент АПН В. Травкин, который нам переводил, теперь нас фотографирует.

Маркес терпеливо позирует, чуть расставив ноги и слегка выпятив грудь, коренастый, широкоплечий. Тут я и выражаю, довольно, надо сказать, пышно свой восторг от самого факта нашей с ним встречи. А он в ответ произносит фразу, которая так мне запомнилась - в ней то ли ирония, то ли серьезная эзотерика: "У вас мистический склад ума..."

Потом он интересуется, много ли будет в Москве протокольных встреч, какими костюмами запасаться - для него это всегда проблема. Успокаиваем: в случае чего что-нибудь официальное можно подобрать на "Мосфильме". Он смеется. По очереди показывает на каждого из нас пальцем:

- Встретимся обязательно в Москве!..

В Москве, куда он приехал, как и собирался, с женой и сыновьями, я направил ему два номера журнала со своей публикацией, с его фотографией и автографом с цветочком. Новой встречи искать не стал. Все было сказано на улице Огня.

И вот другой адрес в том же Мехико, и снова мы стоим у ворот, точнее у железной калитки рядом с задраенными воротами. Наш звонок явно услышан, потому что из глубины невидимого двора раздается суматошный собачий лай. И почти сразу калитку распахивает средних лет женщина, она улыбается, жестами приглашает войти и произносит с акцентом, но различимо по-русски: "Я вас люблю!"

Наверное, это все, что она по-русски знает, но этого вполне достаточно, чтобы мы могли оценить радушие хозяйки.

А Бунюэль стоял в прихожей, на верхней площадке короткой лестницы и всем своим худым, если не сказать изможденным, старым обликом воплощал гостеприимство. Он был в просторной рубашке, ниспадавшей с острых плеч, улыбался во весь большой рот, огромные глаза казались еще больше за толстыми очками, и еще глаз невольно задерживался на невероятно больших его ушах - словно две ладони врастопыр были приставлены к лысому черепу.

- Что будем пить? - сразу спросил он. - Водку, виски, текилу? Текилу? Тогда сюда!.. - И он показал в сторону ближней комнаты, как будто для других напитков в доме предназначались другие помещения.

- Говорите громче, он плохо слышит, - подсказала хозяйка.

Комната, в которой мы устроились, была невелика, в три узких окна с подобранными жалюзи. За окнами - кусочек сада. В простенке повешен темный картон с изображением женского профиля, на стене за нашей спиной - взятая в раму большая карта Парижа. В жаркой Мексике, глядя на нее, он, наверное, путешествует по ней, вспоминая молодость...

Едва хозяин присел на узенький диванчик у стола, как тут же к нему примчалась и расположилась рядом толстая на тонких беспородных ножках собачка. Нам пояснили, что кличут ее Тристана. Собственно, могло ли быть иначе в доме создателя "Тристаны"!

Пока выясняли, на каком языке будем говорить - французском, английском, испанском, хозяйка расставляла бокалы, орешки в вазочках, картофельные хлопья, лимонные ломтики в блюдцах. Выбрали испанский, благо Ветров из АПН его знал и мог переводить.

Все это происходило, напомню, весной 1979 года. Тогда отмечалось 60-летие советской кинематографии, и предполагалось , что Бунюэль в числе одиннадцати крупнейших кинематографистов мира будет награжден памятным призом "за вклад". Для этого было желательным его присутствие на Московском международном фестивале, когда бы вручение и состоялось.

Выслушав нас, автор "Назарина", "Андалусского пса", "Виридианы", "Млечного пути", "Скромного обаяния буржуазии", той же "Тристаны", мягко, мне даже показалось, чуть застенчиво улыбнулся: