Заседание рейхстага обявляю открытым

В Объединенной коммунистической партии распространилось мнение, писал в своих воспоминаниях Фриц Гек-керт, что «пришло время отомстить буржуазии и социал-демократии за все удары прошлого». В наличии таких взглядов не было ничего удивительного, если учесть, что в ту пору молодые революционеры повсюду мечтали о наступлении в ближайшее время мировой революции.

Но Клара Цеткии помнила острую внутрипартийную полемику 1919 года, чуть было не поставившую партию на грань катастрофы. Настроения, получившие распространение в партии и проникшие даже в ЦК, были предметом ее тревог, приводивших порой в отчаяние, а затем толкнувших на роковой шаг, который, как она надеялась, образумит товарищей по партии. Однако последствия этого шага оказались тем более тяжелыми, что в вопросе, ставшем предметом ожесточенных споров, Цеткин была не права. Осуждение взглядов итальянского центриста Сер-рати, который после основания Итальянской коммунистической партии вместе со своими приверженцами перешел в лагерь правых социал-демократов, было совершенно необходимым.

И очень скоро ей пришлось убедиться, что своими действиями она лишь нанесла ущерб движению и добилась результатов, противоположных тем, к которым стремилась.

Уже в марте 1921 года Генрих Брандлер, избранный в феврале председателем партии, на заседании расширенного руководства КПГ впервые выступил, не встретив серьезного сопротивления, с теорией, получившей впоследствии название «теории наступления». Клара Цеткин, не являясь более членом ЦК, не могла выступить на этом заседании и вынуждена была ограничиться личной полемикой с Брандлером, оказавшейся безрезультатной.

Через два дня после заседания, 19 марта, реакция начала ту заранее и тщательно подготовленную провокацию, которая до сего дня сохранилась в памяти рабочих Лёйны и Мансфельда.

Сильно вооруженные полицейские отряды заняли весь Среднегерманский промышленный район. Еще до того,¹ как вспыхнувшая в Мансфельде всеобщая забастовка охватила всю Среднюю Германию, дело дошло до столкновений с полицией, и 28 марта доведенные до крайности рабочие Мансфельда взялись за оружие. Вступили в борьбу и рабочие заводов Лёйна.

ЦК Объединенной коммунистической партии не был готов к борьбе столь большого масштаба и не имел опыта в руководстве ею. Он призвал рабочих страны не к солидар-пости с рабочими Мансфельда в защите ими своих демократических прав, а к всеобщей забастовке, целью которой должно было явиться свержение правительства.

Рабочий класс в целом не был готов следовать за этим лозунгом, который облегчил распространение влияния анархиствующих элементов на борьбу в Среднегерманском промышленном районе. Таким образом, рабочие и Мансфельде и Лёйпе оказались изолированными и, несмотря на героическое сопротивление, потерпели тяжелое поражение.

Буржуазия мстила свирепо и беспощадно. Немедленно начались жестокие пытки и массовые расстрелы. Огромное число людей было брошено в тюрьмы, заключенные содержались в условиях, вызывавших всеобщее возмущение.

Эти события вызвали в Кларе чувство возмущения, гнева, боли, обострявшееся поведением партийного руководства. Потерпев тяжелое поражение от промышленных магнатов и юнкеров, оно не только не извлекло никаких уроков, но, более того, пыталось представить его как успех.

Фриц Геккерт пишет в своих воспоминаниях: «Вначале мы думали, что поражение в Средней Германии играет второстепенную роль и в конечном счете приведет даже к усилению нашер. партии. Этот свой взгляд мы обосновывали в сборнике под названием «Теория наступления»: поскольку наша партия теперь является подлинно массовой партией германского пролетариата, мы, мол, обязаны сами «всюду находить врага и наносить ему удары»».

В этих условиях Кларе Цеткин, надо полагать, пришлось провести немало жарких дискуссий, пока удалось добиться согласия на то, чтобы на заседании ЦК 7 и 8 апреля кроме доклада председателя партии Генриха Бранд-лера был заслушан и ее содоклад об итогах мартовских событий.

_гг Доклад, в котором она подвергла анализу работу партии за период после объединительного съезда и пыталась помочь найти выход из создавшегося положения, свидетельствует о ее выдающихся способностях партийного руководителя. Наступление — да, действия — да, возражала Клара сторонникам «теории наступления», но отнюдь не наступление любой ценой, а лишь тогда, когда массы трудящихся готовы следовать за партией, и призывать надо к борьбе за такие требования, которые будут поддержаны трудящимися массами.

«Нас разделяет не вопрос о том, что предпочтительнее — наступление или оборона,— сказала она в заключение,— нет, каждый непредубежденный сторонник революции, не испытывающий страха перед ее наступлением, тот, кто страстно, всем своим существом, умом и сердцем приветствует революцию, тот горячо стремится к действиям и еще раз к действиям, но к действиям в определенной, правильно понятой ситуации, к действиям, осуществляемым в теснейшей связи с массами и имеющим строго определенные цели, борьба за достижение которых прочно связывает нас с массами, действия, в которых мы... преследуем нашу собственную историческую тактику, как она изложена d директивах Третьего Интернационала».

Каждый, кто знал Клару Цеткин, историю ее долгой жизни, всегда наполненной борьбой, наблюдал за ней в период после Ноябрьской революции, не мог ей не верить. Но своим добровольным выходом из ЦК Клара закрыла себе путь к сердцам своих товарищей. Она, которую на объединительном партийном съезде чествовали так торжественно, как не чествовали ни одного партийного руководителя, теперь встречала — не только в ЦК, но и в округах, и в местных партийных организациях — стену холодного недоверия, порой даже враждебности и должна была сама считать себя оппортунистом, даже ренегатом. Последнее в особенности потому, что Пауль Леви, о своей солидарности с которым Цеткин заявила во всеуслышание, уже непосредственно после мартовских событий перешел к враждебным партии действиям.

Предложенный Кларой проект резолюции, в которой высказывалось отрицательное отношение к позиции, занятой ЦК во время мартовских событий, и содержалось требование возвратиться к работе с массами, получил всего шесть голосов. 43 голосовали против, трое воздержалис>ь.

Клара Цеткин чувствовала себя совершенпо одинокой, страшно одинокой, как никогда до этого за всю свою жизнь. Никогда еще опа не переживала так остро и болезненно отсутствие своих самых близких друзей, злодейски убитых врагами. Но Клара держалась, мужественно боролась — со стиснутыми зубами, вместе с немногими товарищами. Ей было тем трудпее, что сердце не лежало к тем, с кем она временно была связана, а было отдано храбрым молодым сорви-головам, которые так резко на нее нападали.

На всех партийных заседаниях и собраниях, где Клара Цеткин могла получить слово для выступления, с каждым товарищем, с которым ей представлялась возможность обстоятельно побеседовать, она дискутировала упорно и терпеливо, так, как должен защищать свое мнение каждый коммунист. Да, забота о создании новой, большой, подлинно массовой партии, с которой Клара связывала так много надежд, делала ее сейчас более воинственной, чем когда-либо. Так, ветеран труда Гертруда Моргнер рассказывала, что однажды она оказалась в гостинице в одном номере с Кларой Цеткин и та всю ночь убедительно доказывала вред «теории наступления». Ее разъяснительная работа привела к тому, что ведущий партийный активист Эрвин Хёрнле, принадлежавший к самым близким друзьям Клары, одним из первых выступил на страницах «Роте фане» с критикой «теории наступления».

Но Клара Цеткин не ограничивалась дискуссиями, она выступала с предложениями о повышении качества партийной работы. Это оказало влияние на деятельность коммунистической фракции рейхстага. И прежде всего Клара сделала то, о чем думала давно. Она долго не решалась па этот шаг. Клара Цеткин информировала В. И. Ленина о положении дел в партии, послала ему и свой проект резолюции, предложенный на апрельском заседании ЦК.