Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)

У второй избы спешились. Идут на крыльцо мимо часового. Тот даже не останавливает их.

Шагнул Санька через порог и — замешкался. За столом Орлов. Секретарь райкома… Вместо шелковой голубой рубахи на нем бойцовская гимнастерка. На столе карта. Над ней склонились еще двое. Тоже во всем военном. Тычут карандашами в какие-то отметины…

Алексей Петрович усадил Саньку за стол рядом с собой. Налил в стакан молока. Потчует. Про «музыкальную» школу выпытывает. Санька рассказывает, а Орлов записывает в блокнот. Про Зорге, про Вальтера… А «Рыжего» красным карандашом подчеркнул.

— Поведешь разведчика в Дручанск, к деду Якубу… — Орлов бросил на Саньку строгий взгляд. — Затаись где-нибудь — у старика или у бабки Ганны. Потом тебе скажут, что делать.

Разведчиком оказалась пожилая женщина — невысокая, худощавая, с голубыми задумчивыми глазами. На ногах лапти. Жакетка домотканая. На голове зеленый полинявший платок. Повязан по-деревенски: над лбом шалашик, концы под подбородком… А говор не деревенский. Слушает она наказ Алексея Петровича, сама вставляет словечки. Мудреные… Санька никак не может понять их.

— Вот, Наталья Ивановна, твой поводырь, — Орлов подтолкнул Саньку к женщине. — Парнишка смышленый. Пулей меченый, шпионом битый. Аккурат приведет куда надо…

На исходе дня они были на лесной тропе. Шли весь вечер, не остановились на отдых и ночью. Санька с завистью поглядывал на Наталью Ивановну: она легко разбиралась в запутанных лесных тропинках. Если встречалась развилка, не мешкала в раздумчивости, а уверенно шла влево или вправо.

Утром они очутились в пугливом осиннике, где беспечно ворковал лесной ручей. Неподалеку шумел на ветру матерый лес.

— Тут отдохнем. — Наталья Ивановна зачерпнула пригоршню звонкой воды, напилась. — Ишь, как балагурит! Говорун…

Отошли от дороги, залезли в кучерявый вербнячок. Наталья Ивановна сняла жакетку, кинула на траву.

— Подремли покуда. Умаялся небось. Как раз половину отмеряли…

После короткого отдыха вышли на лесную тропу. За спиной сомкнулась угрюмая чаща. Вверху — лохматая хвоя, а внизу — нелюдимый папоротник. Хватает за плечи длинными шершавыми лапами. Дохнула низина сырой угарной прелью. В сумеречные лесные глубины, куда робко заглядывало утро, ползла вихлястая тропа.

Санька шагал впереди. Над тропой, вверху, краснолобое солнце раздвигает колючие ветки, плещется в зеленых волнах, роняет на голову Саньке теплые оранжевые брызги.

Глядит Санька на солнечные блики, и на душе у него становится теплее. Нынче ночью он увидит бабку Ганну. Нет теперь у Саньки никого на свете дороже… Небось заплачет, если узнает, в каких опасных делах побывал Санька.

Внезапно на тропе возник десантник. Санька остановился. Обшаривает глазами тропу. Вон еще выходят из зарослей… На каждом новая десантная куртка. Видно, этой ночью сбросили их на подмогу партизанам.

Передний десантник уже шагах в десяти. Санька чуть не вскрикнул от неожиданности: опять Рыжий! Уже десантником прикинулся! Гадюка!

А следом за Рыжим идет сухопарый. Что-то знакомое в его облике. Таращит Санька на него глаза. Что это? Уж не мерещится ли ему? Гауптман Вальтер — помощник начальника дручанского гестапо. На пилотке у него тоже красная партизанская лента.

И вдруг догадка обожгла Санькину душу:

— Бегите! — крикнул он Наталье Ивановне. — Гестаповцы переоделись!..

Она метнулась с тропы в кусты. Ей наперерез — Вальтер. Еще два гестаповца бегут. Наталья Ивановна швырнула гранату. Вздыбилась земля под ногами у Вальтера. Упал он окровавленным лицом на землю под корявой осиной, сгреб скрюченными пальцами прошлогодние сухие листья и — притих. Из кустов летит еще одна граната…

Рванул Санька из-за пояса револьвер — подарок Шульги, выстрелил в рыжую ненавистную харю.

Рыжий всем телом дернулся назад и широко открыл рот.

— А-а-ы-ы-ы! — заревел по-звериному.

Тесак, которым Рыжий замахнулся на Саньку, упал в траву.

Дрожит у Саньки рука, но палец нажимает на курок. Еще раз, еще… В упор дырявят гремучие молнии Рыжего. А Рыжий все стоит перед Санькой с открытым ртом, растопырив длинные ноги на тропе. После шестого выстрела качнулся назад и вдруг повалился к Санькиным ногам…

Прыгнул Санька от него в кусты как заяц. А над головой чей-то мосластый кулак. Сразу в глазах потемнело…

Щуплый, с желтым лихорадочным лицом ефрейтор (он уже снял десантную куртку) сидит на телеге, то и дело стегает Саньку по голяшкам. А Санька, привязанный к оглобле за руки сыромятным чересседельником, сучит босыми ногами и обезумевшим взглядом ищет в толпе «десантников» Наталью Ивановну. На душе вдруг потеплело: нет ее… Убежала…

Остались без главарей «десантники» — гестаповцы. Не удалась вылазка. Возвращаются в Дручанск. Санька и Наталья Ивановна сорвали их планы: убили Вальтера и Рыжего. Лежат два трупа на телеге…

В середине села остановились. Немцы и полицейские сгоняют людей на площадь. Бьют прикладами.

Гестаповец отвязал Саньку от оглобли, намотал чересседельник на кулак, тянет пленника к толпе.

— Чей мальчишка? — визгливо выкрикивает он и стегает Саньку кнутом по спине.

Люди угрюмо молчат. Полицейские подталкивают их к исхлестанному парнишке.

— Чей?

В толпе нарастает ропот.

— Измываются над мальчишкой!

— Нелюди!

— Привязали к оглобле…

— Будто собаку…

Ефрейтор что-то крикнул своим солдатам, и те шарахнули из автоматов над гудящей толпой. Люди кинулись с площади в разные стороны.

Снова привязали Саньку к оглобле. Тешится ефрейтор: все по голым пяткам норовит стегнуть Саньку.

На шоссе, за пригорком, наткнулись на столбик. На дощечке черные буквы: «Ахтунг, минен!»  13. Свернули в объезд. Рядом с кюветом протоптана новая дорога. Смотрит Санька на дощечку, и в груди у него теплится радостное чувство: вернулись партизаны на Друть…

Навстречу по шоссе движется толпа. Волокут что-то. Бороны тянут люди по дороге. Сзади, поодаль, идут немцы. Дымят сигаретами. В промежутке едет телега с пулеметами. Гонят людей на мины…

Когда поравнялись, Санька содрогнулся: переднюю борону волочит дед Якуб с двумя женщинами. Старик узнал Саньку, кинул борону, семенит мелкими шажками к подводе. Женщины тоже остановились. Смотрят на мальчишку скорбными глазами.

— Саня! Что они над тобой вытворяют? — От ярости у старика трясется сивая борода. — Живодеры!

Ефрейтор спрыгнул с телеги, кинулся к деду Якубу. Тычет в лицо автоматом.

— Твой мальчишка?

— Наш он, наш! — выкрикивает дед Якуб, все больше распаляясь. — С одной улицы мы! С Советской…

Ефрейтор, будто оглушенный, глотает ртом воздух, силится что-то сказать.

— Совиетишь?

Он замахнулся автоматом, но не успел ударить: дед Якуб схватил руками ремень оружия и рванул к себе с такой силой, что ефрейтор не удержался на ногах, упал на колени. Старик тузает немца, силится вырвать черную кривулину. Свалил чахлого гестаповца в кювет. Волочит на шоссейку. К ефрейтору на подмогу бегут «десантники». Насели на старика, как коршуны…

И вдруг там, где над дедом Якубом взмахивали кулаки, страшный громовой удар вздыбил землю. На миг ослеп Санька, а когда открыл глаза, ни деда Якуба, ни ефрейтора, ни других «десантников» не было на дороге. Там чадила глубокая яма. На обугленных, рваных краях дымились клочки какой-то одежды…

…Саньку привезли в «музыкальную» школу и втолкнули в подземелье. Сидит он на полу, трет распухшие пальцы. Онемели. Сняли чересседельник, а на руках рубцы болючие…

Рыкнула ржавая дверь, в подземную комнату шагнул Зорге, а с ним Эрих и еще два немца. Зорге ядовито ухмыляется:

— Наконец-то я дождался тебя… Ну, голубчик, начинай рассказывать! Где Орлов скрывается? Куда увел отряд Максим Максимыч?

Санька пятится к стене.

— Молчишь? Взять! — науськивает Зорге гестаповцев, словно овчарок.

Его волокут к козлам, прикрутили веревками. Эрих взял в руки молоток, гвоздь, вколачивает его Саньке в пятку… Санька безумеет от боли: