Чей мальчишка? (илл. В.Тихоновича)

Но Кастусь уже не чувствовал боли.

Генерал фон Таубе догадался, какая угроза нависла над автострадой Минск — Могилев. Партизаны оседлали магистраль между Друтью и Ольсой, и войска вермахта продвигаются по ней на фронт с большим уроном. Дручанск остался единственным гарнизоном в междуречье, который кое-как еще сдерживал натиск партизан. Если партизанские отряды разгромят его, то автострада будет окончательно парализована. А ведь она после магистрали Минск — Смоленск вторая по значению на этом участке фронта.

Чтобы ликвидировать опасность, фон Таубе решил уничтожить партизанские отряды в междуречье. Он настойчиво требовал подмогу себе. В шифровках признавался, что теми силами, которые находятся в его распоряжении, может только обороняться. Причем свои «совершенно секретные» донесения в Берлин генерал сдабривал баснословными цифрами насчет численности партизан: мол, накопилось их в лесах за Друтью десятки тысяч.

Генеральный штаб вермахта срочно отозвал с фронта две дивизии с устрашающими названиями «Волчья пасть» и «Мертвая голова» и направил их в распоряжение фон Таубе, назначив его обер-группенфюрером карательной экспедиции. В Могилеве и в Быхове эсэсовские дивизии спешно переформировались, заполнили поредевшие ряды солдатами РОА  11.

Третьего мая 1942 года тридцатитысячная армия с танками, с артиллерией, с самолетами двинулась на Друть.

Батальон Фока пробирался на Друть ночью на машинах, в составе подразделений «Мертвой головы». За пять месяцев, которые Фок провел на фронте, он сумел завоевать доверие к себе. В первые же дни опальный майор сделал две вылазки в тыл наших войск, и его сразу заметило фронтовое начальство. А после того как под Новым Осколом Фок вынес из-под артиллерийского огня раненого командира дивизии, ему вернули погоны майора, а вместо отобранного «Железного креста» на грудь повесили новый.

Батальон получил приказ: занять на левом берегу деревню Селибу и, форсировав реку, прочесывать лес вдоль дороги, что вела на Глубокий Брод.

Командир батальонной разведки Шульц — вислогубый, пучеглазый обер-ефрейтор, носивший в нагрудном кармане, как святыню, выгравированный на медной бляхе портрет фюрера, трусливый в бою, зато всегда первым в батальоне успевавший послать посылку награбленных вещей в Саксонию своей невесте — помчался с пятью разведчиками на мотоциклах в притихшую деревню. Через несколько минут он прислал оттуда своего помощника с донесением, что партизан на левом берегу нет, жители деревушки тоже куда-то попрятались.

Предусмотрительный Фок на всякий случай приказал солдатам оставить грузовики, построиться в походную колонну и двигаться в деревню пешим строем.

Первая рота уже поднималась по большаку на холм, к купине старых берез, под которыми приютилось в кустах деревенское кладбище. И вдруг откуда-то из-за могильных холмиков, из-под белых кустов черемухи, хлестнули по колонне огненные струи пулеметных очередей. Командир роты, который шел впереди, присел на колени и, взмахнув руками, ткнулся головой в кювет. Подкошенная свинцовой плетью свалилась на землю вся первая шеренга. Падали еще… еще… Это произошло так неожиданно, что оторопевшие солдаты несколько секунд стояли на большаке, не ломая строя и не снимая с плеч оружия. А невидимые партизаны продолжали выкашивать роту в упор — то длинными, то короткими очередями. Уцелевшие солдаты наконец-то опамятовались и кинулись назад, но их и бегущих настигали пули.

Фок развернул вторую и третью роты к бою. Но как только первая цепь поднялась над пригорком, ее тут же скосили бреющие пули. Вся дорога на бугре была завалена трупами. Оттуда ползли вниз, к большаку, раненые.

Лицо у Фока помрачнело. Вот она, партизанская война! Началась… Батальон еще не переправился через Друть, партизанские леса еще впереди, а от первой роты осталось не больше трех десятков солдат.

Вспомнил вчерашний приказ обер-группенфюрера. Зло засмеялся. Фон Таубе в своем приказе заявил, что с партизанами на Друти он покончит в трехдневный срок. Глупый боров! Это тебе не ячмень выгребать из дручанского элеватора!

В мыслях Фок метнулся к командиру разведки Шульцу. Негодяй! Подвел под партизанские пули батальон. Помчался как угорелый в деревню обшаривать сундуки. А на кладбище, небось, не заглянул! Отсиживается теперь где-нибудь за избой, скотина, пока нас колошматят…

«Там их не меньше взвода… — решил Фок, с опаской поглядывая на кладбище, где укрылись недосягаемые партизаны. — В лоб не возьмешь…»

Он приказал командирам рот оцепить кладбище справа и слева, а сам повел группу солдат вдоль берега к южному скату холма, чтобы отрезать путь партизанам к реке.

Когда запыхавшийся Фок прибежал на кладбище, командир второй роты обер-лейтенант Зингер стрелял в мертвое лицо партизана из парабеллума. Командир батальона оттолкнул офицера и строго спросил:

— Где остальные?

Обер-лейтенант сердито сунул дымящийся револьвер в кобуру, на крючконосом хищном лице появилась злая усмешка.

— Один был…

Около трупа сгрудились солдаты. Сзади напирали, расталкивали передних: каждому хотелось глянуть в лицо тому, от кого всего лишь минуту назад они шарахались по кладбищу. Он был для них необыкновенным человеком, этот русский парень с белоковыльным чубом: вступил в поединок с целым батальоном солдат! И умер с гранатой в руке… А ведь ему предлагали сдаться в плен…

— Один? — переспросил Фок, бросив опешивший взгляд на столпившихся автоматчиков.

Зрачки его вдруг расширились, а черные прямые брови от изумления взметнулись вверх.

Фок шагнул к кусту, где, распластавшись, лежал возле своего пулемета партизан. Пряди волос, упавшие на брови, густо покраснели от выступившей на лбу крови. К голове прильнули стебли травы, они тоже окрашены кровью. Ложе пулемета поклевано пулями.

— Пятый год носим в руках оружие! Европу прошли… А воевать не научились! — Фок швырял своим солдатам в лицо ядовитые фразы, повышая голос и все больше раздражаясь. — Учитесь у русского партизана воевать! Если бы наши солдаты дрались так, как этот русский, мы завоевали бы весь мир!

— Герр майор, зачем такое преклонение? Все-таки он русский…

Фок повернул голову, и его глаза встретились с выпученными глазами Шульца. Обер-ефрейтор стоял на правом фланге и ехидно ухмылялся. У Фока от злобы искривилось лицо. Чего доброго, этот пройдоха может состряпать донос в гестапо. А там ни на что не посмотрят…

Фок выхватил из кобуры револьвер.

— Я не виноват! — завопил Шульц, тараща вы-пученные глаза на командира батальона. — На кладбище заезжал Глобке…

Вздрагивающими пальцами Шульц ищет застежку на кобуре, силится расстегнуть. Фок выстрелил ему в переносицу, и тот опрокинулся навзничь. Звонко бряцнула каска обер-ефрейтора и покатилась с бугра…

После того как похоронили в общей могиле своих солдат, Фок остановил батальон на большой привал в деревне. В батальоне оказалось немало раненых, их надо было отправить в тыл.

Был полдень, а Фоку вовсе не хотелось есть. После такого необычного боя, после похорон, после расстрела обер-ефрейтора кружилась голова и клонило в сон. Ему вынесли из избы кровать, поставили под березой на дворе, и он, отказавшись от еды, уснул.

Какая-то властная грохочущая сила швырнула кровать на середину двора и шмякнула Фока обземь. Однако он тут же пришел в себя. Сверху тугими волнами скатывался на землю вой пикировщиков. Это удивило Фока: у партизан есть бомбардировщики?..

Фок вскочил на ноги, бросил взгляд вверх и — опешил. На деревню пикировали самолеты с желтыми крестами. С ума сошли! Неужели не могут отличить своих солдат от партизан? Идиоты! Пять пикировщиков навалилось…

Бомбы рвались всюду: на огородах, на улице, на подворьях. Горели избы. Вверх взлетали обломки построек, орудийные стволы, кузовы грузовиков. Над деревней поднялся черный столб дыма с раскосмаченной макушкой.

— Ракеты! Ракеты! — кричал Фок, выбегая на улицу. — Бросайте этим олухам ракеты!