Легенды и сказы лесной стороны

запевайте! Дело с божьим словом, с молитвой надо

вести!

И вот с божьим словом да с молитвами подослан-

ных молодцов-сторожей очистил атаман Позолота все

кладовухи, укладки тайные богатейших нижегород-

цев за одну ночь. Завопили ограбленные бояре и тор-

говые люди:

— За одну ночь, самую короткую и светлую! Кто

бы подумал в такую ночь править дела разбойные?

Не бывало такого с той поры, как пропал незнамо

куда злодей Сарынь Позолота! За одну короткую

ночь и светлую как день!

На торжищах и перекрестках досужие люди днем

подсчет вели, кто из богачей своим добром поплатил-

ся:

— У боярина Толстогуба ларец с серебром да зо-

лотом почитай из-под гузна выдернули!

— Федула Носатого у причального столба встрети-

ли, с баржи как отца родного под руки свели, суму

с барышами подхватили и — прости Христа ради!

— Рысья шапка мурзы Хусаина по Волге уплыла,

а добро из посудины пропало. Да, видно, и сынок

вслед за отцом на дно пошел!

Теперь Сарынь Позолоте оставалось со всей добы-

чей вниз по Волге до побратима Макария прорвать-

ся. Но на такое дело надо было ждать ночей потем-

нее и подлиннее. А пока скрылся он с ватажниками

в Аксеновом гнезде на Узоле. Как тигр сибирский,

вышел из логова, потянулся, схватил добычу и снова

в логове залег. Ватажники тут отсыпались, после бес-

сонных дней и ночей силы набирались, рыбу лови-

ли, уху варили. И слушали бывальщины старого Ак-

сена. А сам он спал плохо. Все вокруг своей закутки

с посошком ходил, на берег Узолы выходил и глядел,

и слушал ухом привычным разбойничьим, не донесет-

ся ли с низовой стороны говор какой, али тихий плеск

весла, али стук в днище челна боярского. И радовал-

ся старик тому, что поплатились-таки нижегородские

богатеи, прихвостни басурманские, данью дорогой,

только не хану-басурману, а Сарынь Позолоте, ата-

ману волжской вольницы!

Вот дождутся ватажники ночей потемнее, в чел-

ны пожитки снесут и Аксена за собой позовут:

— Давай с нами, дедка Аксен! В челне места хва-

тит!

И скажет в ответ старый разбойник, вожак волж-

ской вольницы, о коем песни сложены:

— Куда мне старому до Макария! Налетят из-за

Волги вороги, а обороняться силы нету. Пусть уж я

здесь, на Узоле, помру, не от басурмана, а от своей

православной смертушки!

Последние короткие и светлые ночи стоят. Пробе-

гут еще две-три недели, и день быстрее на убыль пой-

дет, а ночи с каждым заходом солнышка темнее и

длиннее станут. Но невесело Сарынь Позолоте у моря

погоды ждать. А молодцы-ватажники день и ночь

лежали да раны свои потуже перевязывали. И все

были за то, чтобы до темных ночей подождать. Эх,

атаман Сарынь Позолота! Знал бы да ведал ты, что

вот в эту теплую ночь догорают последние головни от

келий инока Макария, твоего побратима! Половина

монахов порублена, другие с игуменом в полон захва-

чены и за Волгу переправлены до татарской орды.

Не ждал бы ты, атаман, темных ночей!

4

Всего-то три дня и три ночи довелось отдохнуть

молодцам атамана Позолоты, как вместе с передовы-

ми басурманами прилетела к Новгороду низовскому

недобрая весть о разгроме монастыря на Желтой воде.

В ночь тронулся в путь Сарынь Позолота. Молча гля-

дел старец Аксен вслед уходящим челнам. Нет, не

согласился он поехать ко Макарию. Ждал он этой бе-

ды, чудилось ему, что так будет.

Быстро неслись челны вниз по воде. К полуночи

под Дятловы горы приплыли и, крадучись, зашли в

тень от берега. Пусто и тихо было в ту ночь на ниже-

городском берегу. Только псы завывали на верхних по-

садах, чуя дикий басурманский дух. У Зачатьевской

обители придержали разбег челнов. Сарынь Позолота

на берег вышел и обухом бердыша постучал по днищу

монастырского челна. Гулко, как исполинский бара-

бан, загрохотало дно перевернутого челнока. И так

три раза пробарабанил атаман по днищу челна. И

стоял, прислушиваясь. Вот в сумраке чуть слышно

стукнула щеколда, скрипнули ворота. Вся в черном,

под черным платком-шалью быстро спустилась тро-

пинкой к берегу женщина. Подошла к атаману: «Вот

это на выкуп страдалицы Оганьки. Не пристало рус-

ской жене у татарина ноги мыть! — сказала и совсем

тихо, на самое ухо: — Ниже по берегу баржа бас-

кака ханского. Заглянул бы».

Устремились челны вниз по течению. Вот и бар-

жа чернеет, прижавшись к берегу. Позолота с пяте-

рыми молодцами прямо с челнов поднялись на нее.

Но чуткий баскак с двумя воинами были уже на но-

гах. В схватке скоро упали два воина, но храбро от-

бивался баскак Хайрулла. А как понял, что его жи-

вым взять хотят, в слепой ярости махнул за борт по-

судины. Однако достал его на лету бердыш ватажни-

ка. Скоро шапка рысья выплыла, но сам баскак так

и не показался. Соскочили тогда ватажники в челны

и поплыли вниз, вглядываясь в ночь. А как от зари

чуть посветлело, увидели все, что на песке у самой

воды человек лежит. Выскочили тут трое, подбежали

к нему, повернули вверх лицом, оглядели.

— Это он, наш татарин. Живой, тащи его, молод-

цы!

В нос челна бросили кошму, уложили вражину,

своей одежкой прикрыли и снова за весла взялись,

понукая челны вниз по реке. Уже пропали позади и

Дятловы и Беломошные горы, когда совсем рассвело.

А два челна все стремились вниз. И только когда на

Волге вдали показались первые рыбари, челны свер-

нули в старицу и затаились в кустах. Тут им пережи-

дать надобно было весь долгий день.

В полдень атаман Позолота хмуро взглянул на

басурмана, вспомнил свою последнюю схватку на

барже баскака Хайруллы, родного сына его старого

врага Хабибулы, и приказал ватажникам:

— Обрядите рану, перевяжите. Смените подстил-

ку да укройте. Берегите его пуще глаза, он нам при-

годится!

И другую ночь плыли, подгоняя челны. И только

успели с Волги в Желтоводье заплыть, как совсем

обвиднелось. Причалили, вышли из челнов, огляде-

лись кругом. Ничего не уцелело от гнезда инока Ма-

кария. Ни стены частокольной, ни церковушки, ни

келий, ни меленки. Остался только закут земляной у

воды во черемуховых зарослях, где рыбарь Варнава

с челноком приставал и ночевал, когда рыба в снас-

ти дуром шла. Чуть-чуть видна она была сквозь кус-

ты. Заглянули туда — и землянка пуста, только ды-

мился остаток костра, да висела на шестах мокрая

сеть. «Кто-то тут ночевал!» — поняли ватажники. И

негромко так позвали они тогда:

— Эй, кто тут есть? Покажись!

Но никто не откликнулся. Только с пожарища

вдруг ворон взлетел и на сосну уселся, встряхнув пе-

рьями. За Волгой конь заржал, визгливо, со злом.

«Басурманский конь, — подумали ватажники, — на-

ши кони ржут радостно!» И всем на сердце печаль

легла. Там, на Оленьей и Лысой горе, тоже чернели

головки. И безлюдно было, словно все вымерло. Встре-

воженный ворон снялся с сосны, стороной людей об-

летел и за Волгу направил полет, скликая товарищей.

А позади, из кустов черемуховых, вдруг послыша-

лось:

— Подумалось, опять басурмане, ан наши при-

шли!

Хорошее место выбрал рыжий Варнава для своей

закутки. Закопался в землю на крутом берегу, за че-

ремухой, как за темным пологом. По Волге близко

проплывут, а ее не увидят. И с речки Керженки не

разглядеть. А ему с крыши своей земляночки далеко

видать. А внутри ее и пол, и потолок, и стены сос-

новые тесаные, как в хорошей мордовской избе. И

нары широкие вдоль стен — и себе, и помощникам из