Легенды и сказы лесной стороны

кайте и обо всем Варнаве сказывайте. Он будет вам

и рыбку и дичину привозить, а вы с ним христарад-

ным хлебом делитесь. А что этот Варнава с басурма-

ном где-то на белом свете живут — о том для всех за-

будьте! Это я, Сарынь Позолота, вам наказываю! За

Волгу плавайте, и там молву по ветру пускайте, что

жив Макарий Желтоводский и не дальше как к по-

крову сюда, на Желтые воды, возвернется заново мо-

настырь отстраивать и лихоимца басурмана гневным

словом обличать. Чтобы не давали мужики ворогу

ни коня, ни скотины, ни хлебушка. Пусть приважи-

ваются сами для своего брюха еду припасать, кулиги

расчищать, хлеб растить!

6

В тот вечер Сарынь Позолота на берегу Волги на

холмике сидел, как ястреб нахохлившись, и в разду-

мье тихую песню пел. На том же месте, где ранней

весной перед походом в верховья задумывался. Но те-

перь не было за его спиной в дубняках келий и стены

Желтоводской обители, не маячила церковушка сво-

им дубовым крестом. Одни головни да пепел по пес-

кам остались, безмолвие и запустение. Все сожгла,

спалила рука басурманская. Быстро, за два лета по-

строился и ожил тут монастырь, чтобы часом сгореть,

дымом, пеплом развеяться. А не оправдалась ли тут

примета древняя народная: «Как в правую руку вой-

дет, так и из левой уйдет»? Это о добре, о богатстве

нажитом. Коли честно, кровью да потом нажито —

прослужит веки вечные, а злом да хитростью — все

как в трубу очага улетит.

Так думалось Сарынь Позолоте. Немало на монас-

тырь из его добычи отсыпано, у бояр, у торговых лю-

дей, у баскаков-ордынцев силой да хитростью отня-

той. Как нажито, так и прожито. Не впрок пошли

Макарию Желтоводскому дары Сарынь Позолоты. А

он как сокол, что не по себе добычу хватает. Уронит,

забьет, сердце с печенью выклюет, остальное бросает.

Теперь припас добычу дорогую на выкуп инока Ма-

кария. И, не жалея, отдаст все хану-татарину, все,

что за короткую ночь у бояр нахватано. А за Огань-

ку — полный Оленин ларец. И впридачу за все Хай-

руллу, баскака ханского.

Ах инок Макарий, непокорный твой нрав, честь

неистребимая! Живет на Желтоводье, под носом у ба-

сурман, на их главной дороге, и призывает простой

народ именем бога к непокорности врагу. И доходит

до хана молва без прикрас, что Макарий Желтовод-

ский и русских, и мордву, и черемис к православию

призывает и против орды наставляет, и призывы свои

именем бога православного подкрепляет!

Разве хан такую обиду снесет? Как можно тер-

петь гнездо Желтоводское, где оттачиваются мечи на

племя Чингисханово?

Направо, за волжским плесом, солнышко заходи-

ло, волну золотило и землю низовскую к ночному по-

кою звало, когда за Волгой на Лысую гору конный

ордынец вылетел и долго из-под руки вдаль глядел.

И был он с конем неподвижен, как дикий камень.

'Одинокие челны к своему родному причалу поспеша-

ли. А Сарынь Позолота все на своем холме сидел и

под раздумье свою тихую песню пел:

Сизый сокол, ты

Птица вольная,

Сердце смелое,

Своевольное!

Научи, скажи,

Как мне жизнь дожить,

Среди ворогов

Головы не сложить!

Чтоб от ворога

Никуда не бежать,

Храбрым воином

Под крестом лежать!

И перед тем как всем повалиться спать, атаман

сказал своим ватажникам:

— Завтра с зарей на низы поплывем. До устья

Суры. Там сходятся две главных басурманских до-

роги: вниз по Волге из низовской земли, и вниз по

Суре из орды. Будем там глядеть, слушать и ждать.

И нападать, коли нас к тому приневолят!

Поднялись затемно, челн на воду столкнули, на

Волгу выплыли и пропали в тумане утреннем. Было

самое начало жнитва. Из-за Волги доносился запах

спелых хлебов и дымных овинов. И совсем далеко

ржал одинокий басурманский конь. Ржал со злом,

визгливо...

7

Тихо жили рыбарь Варнава да ордынец Хайрул-

ла. И третий с ними сам Керженец. Над ними небо

синее, какое только в конце лета бывает. И небо, и

облачка, и прибрежный дубняк — все в плесо гля-

дятся как в зеркало. И уже первые желтые листья

по плесу под ветром бегут. Рыбарь Варнава только по

утрам да вечерам из землянки пропадает, а день да

ночь около бродит, снасти починяет. И Хайруллу на

путь православный наставляет. Не скучно с ним бас-

каку, только вот больная нога совсем не слушается.

Не стало тепла и жизни в ней.

Раз-другой в неделю Варнава на полдня отлуча-

ется. На Желтые воды послушникам рыбку везет, а

от них хлеб да ржаные сухарики, что из подаяния на-

сушены. Довольны послушники, но рассказать Вар-

наве пока нечего, нечем его порадовать. И, не задер-

живаясь, плывет рыбарь вверх по речке Керженке,

до устья ручья быстрого. Любит Варнава с Хайрул-

лой поговорить. Русское слово тот как свое понимает,

не зря среди русских в баскаках ходил.

— Вот когда перестанешь ногу свою волочить, как

ворон крыло перебитое, буду тебя за собой на рыбал-

ку брать, чтобы тебе тут одному не тосковать. Ну по-

терпи! Вот, чай, скоро ваши из орды придут и забе-

рут тебя, добра молодца, и за собой уведут. Дома-то,

чай, жена, либо не одна, да сыновья, да дочки. По се-

мье и затосковать не грешно. Семья — она у кого

хошь семья, самим богом дана. И беречь ее, и рас-

тить по конец жизни.

Тут Хайрулла задумывался. Жена у него одна.

Лет семь назад попалась ему на глаза одна полонян-

ка русская. Выкупил ее, к себе увел. Она ему сына

родила, а других жен приводить не позволила. «Коли

хочешь, чтобы с тобой жила и сына твоего пестовала,

так с одной живи, как наши православные. А приве-

дешь другую — меня не ищи!» Хайрулла о второй

жене не шибко задумывался, а после такого разгово-

ра и совсем забыл. Был он смелым и не вороватым

совсем, а роду именитого. И когда баскак низовской

земли Хабибула воды из Волги хлебнул, на его мес-

то поставил хан Хайруллу, из того же рода Хабибу-

лина. Немного было Хайрулле в том радости, но че-

стно хану служил и год, и другой, и третий, вот до

этой самой беды. Теперь остались у него из родни

младший брат, да дядя роду ханского, да мулла-кри-

кун. И жена с сынком-сорванцом.

— Напрасно ты на эту собачью службу пошел! —

пожалел как-то Варнава Хайруллу. — Баскаком

быть — все доброе забыть. Тебя хан с данью торо-

пит, ты трясешь боярина и всех имущих людей, а они

все смерда трясут дочиста, до последней крохи. Пос-

ледний хлеб, последнюю клячу, последнюю овчину —

все отдай хану-басурману. Ох, не по-божески и не по-

человечески!

В первые дни бабьего лета надумал Варнава свое-

го друга на рыбалку взять. Помог ему до берега спус-

титься и в челн усадил. И поплыл вверх по Кержен-

ке свои немудреные снасти оглядывать. Ранним ут-

ром и лес и река были как дождем умытые. Послед-

ние струйки тумана под солнышком на глазах про-

падали, а по реке ни ряби от ветра, ни плеска рыбье-

го. Никогда еще Хайрулла не видал такой красоты!

И сказал он по-русски:

— Ух, как баско! Ух, красна, хороша река! А ка-

кой стал листок на дубах! И на этой вот на осинке!

— А как дышится, чуешь? Словно мед ложкой

хлебаешь! Вот погоди, поживешь да поплаваешь со

мной, быстро выздоровеешь. Да и басурман своих

насовсем забудешь.

Выздороветь насовсем Хайрулла был бы рад. А