Операция «Сломанная трубка»

Когда фашисты плотно окружили их со всех сторон, Мусимов не сразу согласился написать последнее письмо. Написать-то он его написал, но в бутылку не вложил. Однако бой разгорался все сильнее, и тут Мусимова ранило в ногу. Тогда он обложился гранатами с обеих сторон и велел троим оставшимся в живых товарищам прорываться в сторону болота, где фашистская цепь была пореже.

Среди этих троих был и Юзеф Ендриховский. Польские друзья не соглашались оставлять его одного, но Мусимов сказал:

«От того, что погибнем здесь все четверо, нет никакой пользы. Прорветесь вы втроем — организуете другой отряд. А со мной, раненым, вам не прорваться. Идите! Я вас прикрою…»

Поняв, что Аркадия не уговорить, партизаны попрощались с ним.

«Ты же не положил письмо в бутылку!» — сказал ему Ендриховский.

Мусимов торопливо вытащил из нагрудного кармана листок и протянул ему:

«Держи! Но я его написал на родном языке».

Ендриховский засунул письмо в бутылку.

«Адрес есть?»

«Нет».

«Без адреса нельзя. Пиши скорее!»

Мусимов отыскал клочок бумажки и нацарапал на нем адрес. Ендриховский свернул его в трубочку и опустил в бутылку. Потом забежал в землянку и сунул бутылку в угол под разный хлам.

Пулемет Мусимова, строчивший беспрерывно, не давал врагам поднять голову. Трое партизан ужом проползли мимо них незаметно и скрылись в болоте.

После долгих мытарств они все же добрались до большого леса и отыскали там другой партизанский отряд. Потом все трое воевали в рядах народной армии. Но День Победы довелось встретить одному Юзефу Ендриховскому…

В комнате — тишина. Лишь в углу на комоде тикают часы да в открытую форточку доносятся отдаленные детские голоса.

— Да, герои без вести не пропадают… Больше тридцати лет прошло, но все равно мы узнали о геройской смерти Аркадия Мусимова. — Ядвига Стефановна поднялась и отошла к окну. Повернулась. — Да! Польские ребята просят прощения за то, что им опять пришлось написать по-польски. Говорят, как вернется с летних курсов из Варшавы учитель, так они начнут писать по-русски. Тогда уж вы сами будете мне читать их письма. Договорились? А в самом конце письма сказано, что кооператив Констанцины решил поставить на горке близ хутора обелиск в память героев.

— Теперь уж мы точно знаем, что Мусимов жил в нашем поселке, — как-то непривычно робко подала голос Илемби. — Надо нам в школе сделать хороший стенд о нем…

— Да, в пионерской комнате. Пусть все знают, каким он был героем, — сказал Кестюк так, что всем стало ясно: стенд будет.

11

Акулина Мусимовна выздоравливала, врач сказал, что к концу недели ее выпишут из больницы.

У ребят было много причин ждать ее возвращения. Во-первых, старушка знала еще не все подробности истории, начавшейся с письма, которое она тогда доверила Никону. Во-вторых, приятно было поглядеть, как она удивится и обрадуется, увидев, что все ее хозяйство в полном порядке.

Особенно долго тянулось время для Никона. Всего три дня прошло, как они отправили письмо к Маюк. Так что ответа ждать еще вроде бы рановато, но все равно не терпится. Хочется скорее узнать: нашла Маюк старого авроровца? Разузнала ли все как следует? А вдруг старого не окажется дома? Ведь его могут пригласить и в другие районы и школы…

Никон, сидевший дома один и тоскливо посматривавший в окно, вдруг поднялся и сорвал с календаря листок. «Полдень уже, — подумал, оправдывая такую спешку. — Скоро и вечереть начнет. Завтра четверг. А в пятницу, может, и письмо придет…»

Мать сегодня попросила его никуда не отлучаться из дома. Газовая плита на кухне начала плохо гореть, и должен был прийти слесарь. Поэтому Никон не мог даже сбегать на пруд искупаться. Правда, на несколько часов он нашел себе приятное занятие: перешивал стебли и листья, присланные Маюк, в свой альбом. Потом совсем стало нечего делать, и он, сев у окна, уныло смотрел на пустынную улицу. И вдруг увидел Илемби, бежавшую со стороны школы. Куда это она так спешит?

Поравнявшись с домом Никона, Илемби увидела товарища и замахала ему рукой. Никон открыл окно.

— Ты ко мне?

— Кестюк не у вас? — будто не слыша его, спросила Илемби.

— Сегодня не было.

— И дома его нет…

— А зачем он тебе?

— Шла мимо школы и увидела Айдаша Ивановича. В школу звонили из адресного бюро. Просили прислать к ним Кестюка. Наверно, адрес Мусимыча нашли!

Тут уж Никон не выдержал.

— Черт бы их побрал! Сколько можно ждать! — вырвалось вдруг у него.

— Ты чего это? — Илемби удивленно вскинула голову.

— Да плита у нас газовая не работает. Слесари должны прийти. Я бы тоже побежал искать Кестюка, а тут сиди жди их.

— Ну, с газом не шутят, — явно не свои слова произнесла Илемби. — Как ты думаешь, где сейчас может быть Кестюк?

— Я бы на пруд сбегал, там, наверно.

Проводив завистливым взглядом весело порхнувшую вниз по улице Илемби, Никон не выдержал: махнул рукой и схватил со стола ключ. Но только успел выйти на крыльцо, как перед их калиткой остановилась машина. И почти тут же постучали.

— Эй, хозяева дома? — спросили громко.

Никон бросился вниз с крыльца, распахнул калитку и первым делом увидел крупные буквы на борту: «ГАЗ». Из машины вышли двое.

— Заходите, я вас целый день жду.

— А ты что — один? — спросил усатый человек, по-видимому, старший из мастеров.

— Мы с мамой вдвоем живем. Она на работе, — заторопился Никон. Ему показалось, что слесари засомневались: входить в дом без хозяйки или нет?

Но они вошли.

— Значит, плита у вас барахлит?

— Ага, не горит газ, не знаю, что случилось.

— Ну, давай посмотрим, что там у вас…

Слесари сняли крышку с плиты, повозились внутри, потом один из них зажег спичку, выпрямился и сказал:

— Все ясно. Закупорилось.

— А что там закупорилось, дядя?

— Ишь ты какой любопытный! — Слесарь подмигнул Никону. — Если газ не доходит до горелки, значит, внутрь подводящей трубки что-то попало. Понял теперь? Но если и понял, самому чинить плиту не полагается. И это понял? Ну, тогда совсем молодец.

Усатый опять зажег спичку, поднос ее к горелке. Газ вспыхнул и стал гореть, как и раньше.

— Мать-то когда придет? — спросил усатый.

— Через полчаса-час…

— Кто же нам сейчас наряд подпишет?

— Давайте я. Мне в следующем году четырнадцать исполнится…

Слесари рассмеялись. Усатый вытащил из кармана сложенный вчетверо листок, развернул его и положил на кухонный столик перед Никоном.

— Ладно, подписывайся, коли скоро четырнадцать!

От разговора с веселыми слесарями настроение у Никона улучшилось. Он по привычке к приходу матери поставил на плиту чайник, но тут же вспомнил об адресном бюро и снова расстроился. Однако судьба сегодня была явно расположена к Никону. Не успел чайник закипеть, в калитку снова постучали. Оказывается, пришла знакомая женщина-почтальон.

— Тебе опять письмо! — сказала весело. — И опять заказное. Неужели и сегодня плясать не будешь?

Расписавшись в толстой тетради, Никон даже поблагодарить забыл почтальона — торопливо начал вскрывать конверт.

Никон залпом прочитал листки, исписанные аккуратным почерком Маюк, подпрыгнул, выключил газ и выбежал из дома. Завернув за угол, чуть не столкнулся с соседским мальчишкой — третьеклассником.

— Кестюка или Ильдера не видел?

— Видел.

— Они на пруду? — Никон рванулся вперед.

— Нет. Оттуда они ушли, — остановил его мальчик.

— А куда, не знаешь?

— Им что-то Илемби сказала, и они бегом вон туда, на остановку…

— А еще кто с ними был?

— Эти были… близнецы…

— Эх, не успел! Все уехали! И прочитать некому… — Никон огорченно махнул рукой и поплелся в тень под березку, откуда хорошо была видна автобусная остановка. Там он сел на траву и не спеша стал перечитывать письмо…