Царь.2 (СИ)

Оченков Иван Валерьевич

Царь.2

- Три фальконета добрых немецкой работы в две с половиной гривенки, а к ним ядер каменных сто двадцать и еще шесть, а железных кованых - пять десятков и три. Записал ли?

- Записал, боярин.

- Две медные пищали в гривенку с четвертью, а к ним ядер каменных нет вовсе, а железных двадцать три.

- ... двадцать три, - как эхо повторил Первушка.

- Пушка бронзовая в шесть гривен и три четверти, а ядер к ней каменных три десятка ровно, а кованых столько же, а всего шесть десятков.

- ... шесть десятков.

- Быстро пишешь, молодец!

- Благодарствую, боярин.

- Сколь раз тебе говорено, раб божий Акакий, не боярин я!

- Так это пока, Анисим Савич, всякому известно, что ты вот-вот головой стремянного полка станешь, а это уже все равно что стольник, а стольника до боярина совсем недалече.

- Ну и дурень, тебе-то какая с того выгода? Нешто ты не понимаешь, что стань я боярином, то дочку свою за тебя - голодранца нипочем не выдам?

- На все воля божья, Анисим Савич, а только и я не всегда голодранцем буду. Меня государь обещал к себе писарем взять, так глядишь, и в дьяки выйду.

- Эва как! Только тебя в дьяках и не хватало. - Усмехнулся Пушкарев, слушая Первушку. - И не в писари, а в секретари... хотя, где тебе убогому! Государь с тех пор как Манфреда похоронил никого к своим делам так близко и не подпустил.

- А кто этот Ман.. Манфред?

- Кто-кто, да уж не тебе чета бестолковому. Ученый человек был, хоть и невелик летами. Видом тоже неказист, но разумен страсть! Хошь тебе по-французски, хошь по-немецки, хошь по-латыни. Все превзошел!

- А по-русски писал?

- По нашему, врать не буду, неумел он, только ведь будь он жив, ему куда проще было бы одному языку уразуметь, чем тебе четырем! Ладно, заболтался я с тобой, бери роспись да дуй в Можайск к воеводе князю Пожарскому. Скажи, де, государь велел пушки у ляхов захваченные ему в крепость передать со всем припасом и зельем* пороховым. Пусть к делу пристроит, на стенах али еще где.

- Как прикажешь, бо...

- Да что же это за наказание такое! Сколь раз тебе говорено, не называть меня эдак, а то ведь, чего доброго, услышит кто, греха ведь не оберешься...

- Да я же только из почтения, Анисим Савич, и только наедине, нешто я без понятия...

- Ступай, сказано тебе! И чтобы одна нога там, а другая здесь!

-----------------

*Зелье. - Порох.

Первушка опрометью бросился прочь из шатра игравшего роль походной канцелярии, где он в последнее время подвизался. Когда государь повелел ему отправляться с ним в поход, парень понял что поймал жар-птицу за хвост и если не оплошает, то пойти может куда как далеко. Грамотку надо написать? Анциферов тут как тут! Сбегать куда? Пока рынды да податни бранясь и толкаясь, спорят меж собой кому сие по чину, Первушка уже управился. Получалось, вправду сказать, не всегда хорошо, но усердие юноши заметили и оценили. Вот только в набег на Владислава его не взяли, но как вернулись, тут же усадили писать роспись захваченного в бою у ляхов. Судя по добыче, царские ратники одержали верх в немалой битве, однако глядя на то, как резво они вернулись и сразу же встали под защиту укреплений, сил у польского королевича было еще куда как много.

Выбежав, он едва не сбил с ног своего нового приятеля - Яна Корбута. По совести говоря, поначалу парень смотрел на литвинского полоняника с опаской. Однако со временем они подружились, тем более как оказалось, Янек был из православной шляхты, то есть не совсем басурманин.

- Примус*, - воскликнул Ян, сияя счастливыми глазами, - она здесь!

- Кто она то? - удивился Анциферов, которого Корбут называл то Примусом, перекладывая его прозвище на латынь, то Незлобом** переводя крестовое имя с греческого, на что парень, уважая ученость нового приятеля, никогда не обижался.

- Богиня моих грез, королева моих снов, владычица моих мыслей!

- Агнешка что ли? - сообразил Первак, поскольку новый друг успел прожужжать все уши о предмете своей страсти.

- Да, великолепная, несравненная панна Агнешка Карнковска, самая прекрасная девушка во всей Речи Посполитой!

- Ишь ты, - озадаченно хмыкнул Анциферов, которому любопытно было взглянуть на первую польскую красавицу, но роспись в Можайск сама не отнесется, и хочешь не хочешь, надо было бежать. - Слушай Ян, мне теперь недосуг, а как вернусь, так покажешь мне свою зазнобу.

Быстро выпалив это, парень кинулся к коновязи и, птицей взлетев в седло одной из лошадей, поскакал в город. Оставшись один, Янек шел не разбирая дороги продолжая блаженно улыбаться. Судьба до сих пор не часто баловала сироту, так что неожиданное пленение молодой человек воспринял как очередной ее удар. Что проку возмущаться по поводу непогоды или напротив - жаркого солнца? От твоих стенаний все равно ничего не изменится! Впрочем, положа руку на сердце, жизнь его если и переменилась, то уж никак не к худшему. Захвативший его Михальский вечно где-то пропадал и передал своего пленника самому царю. Тот пару раз, поговорив с ним, казалось, совсем потерял интерес и поручил его попечению Анциферова. Поначалу они смотрели друг на дружку с подозрением, но потом сошлись. Спали под одной телегой, ели из одного котелка, пили из одной чаши. Первак рассказывал Янеку о Москве, а тот ему о Вильно, Кракове и других городах, в которых ему довелось побывать. Никто в московитском лагере не заставлял Корбута работать, не помыкал им и уж тем более не оскорблял. Разве что часовые.

- Куды прешь, зараза? - Вывел литвина из задумчивости зычный голос караульного, разом напомнив, что он в плену.

- Человек образованный, сказал бы: "кво вадис, инфекция***", - назидательным тоном ответил он здоровенному стрельцу, чтобы не показать испуга.

- А будешь лаяться по непонятному, в рыло дам! - Широко улыбнувшись, посулил ему часовой.

- О времена, о нравы! - Воскликнул патетически Корбут, но испытывать судьбу более не стал и опасливо покосившись на пудовые кулаки караульного повернул назад.

----------

*Примус. - Primus. Первый (лат.)

**Имя Акакий имеет греческое происхождение и образовано из двух смысловых частей. Первая часть это отрицание, то есть - "не", а вторая часть "злой", "злобный".

***Quo vadis, infectia (лат.) - Куда идешь, зараза.

Первушка тем временем доскакал до города и в воротах наткнулся на Пожарского, который в сопровождении челяди куда-то направлялся. По военному времени, князь и его спутники были в бронях, только у самого Дмитрия Михайловича вместо шлема на голове была обычная шапка с соболиной опушкой.

- Господине, - закричал парень, спрыгнув с коня и поклонившись прославленному воеводе.

- Чего тебе? - развернулся в его сторону князь.

- Вот, велено в руки передать, - еще раз поклонился Первак и подал роспись.

Пожарский, в отличие от многих бояр, был не только грамотен, а скорее даже хорошо образован, так что, подхватив грамотку, быстро прочел ее содержимое и нахмурил брови.

- Пушки лишними не будут, - задумчиво проронил он, - но на стены их сразу не затащишь... Ладно, государь мне сказывал, что отдаст пушки у ляхов захваченные. Сейчас пошлю людей за ними.

- Не прикажешь ли чего, князь Дмитрий Михайлович?

- Ступай с богом, да скажи: все сделаем, как государь повелел.

Вернувшись после разговора с воеводой в лагерь, Анциферов кинулся к царскому шатру и застал там прелюбопытнейшую картину. Вышедший из шатра государь на чем свет стоит материл валяющегося у него в ногах боярина.

- Да лучше бы ты сам утонул, песий сын! Чтоб тебя проклятущего все окрестные русалки защекотали скопом, к сожительству принудили!

Толпящиеся вокруг свитские смотрели на провинившегося боярина без малейшей приязни, похоже прикидывая уже, где его ловчее будет повесить. Царь, однако, приказа о расправе не дал и, закончив ругаться, коротко приказал, будто сплюнул: