Операция «Сломанная трубка»

8

Услышав про старого хозяина дома номер шестьдесят восемь, Ильдер выпалил:

— Все ясно! Это его сын воевал вместе с польскими партизанами!

— Погоди-ка… — осадил его Кестюк. И снова повернулся к Никону: — Значит, хозяин дома был моряком?

— Да. Акулина Мусимовна вспомнила…

— Можно предполагать, — важно, по-взрослому сказала Илемби, победоносно взглянув на Ильдера, — что бескозырка, которую Никон нашел на чердаке, принадлежала ему.

Не то Гена не то Гера начал зачем-то яростно протирать единственное стекло своего бинокля. А не то Гера не то Гена схватил Никона за рукав, нетерпеливо дернул к себе и спросил:

— Выходит, тот старик служил на «Авроре»?

— Выходит, так… — неуверенно ответил Никон.

Тут загалдели все разом и умолкли, лишь когда Кестюк поднял руку.

Он снова незаметно стал командиром следопытов. Но Кестюк нос не задирает, выслушивает ребят, советуется. И будто бы не замечает даже, что товарищи всегда ждут от него решающего слова.

— Ребята, — сказал он, — а как вы думаете, не сходить ли нам в пединститут?

— Зачем? — выпалил не то Гена не то Гера.

— Э-эх, даже этого не можешь сообразить, — Ильдер тихонько щелкнул его по лбу. — Забыл, что ли, как было написано на книге? «Студенту А. Мусимову»!

— А-а…

— Вот тебе и «а-а»! Соображать надо.

— Эй, ты, полегче! — крикнул вдруг не то Гера не то Гена, обидевшись за брата.

— Да успокойтесь вы, что ли, — осадил их Кестюк, и все опять сразу притихли. — В пединституте мы можем узнать, когда наш Мусимов закончил учебу. А повезет — узнаем, куда он был направлен на работу. Так ведь?

— Правильно!

Никону припомнилось, как они вдвоем ходили в городскую библиотеку и как мучились с польско-русским словарем. А направила их девушка-библиотекарь к Ядвиге Стефановне — все за один день решилось…

— Кестюк, — сказал он, — а может, нам сначала с нашим историком поговорить?

— О чем?

— Он же кончил пединститут. Многих там знает…

И тут Гена с Герой сообщили, что недавно видели Айда́ша Ивановича во дворе школы.

— А ну давай наперегонки! — крикнул Ильдер, бегавший быстрее всех в их компании. И все побежали к школе.

Айдаш Иванович, выслушав запыхавшихся ребят, сдержанно похвалил их. Потом вдруг сказал:

— Поедемте в институт вместе. Хотя, может быть, сначала сделаем вот что…

И учитель предложил разделиться на две группы. Одна группа вместе с ним поедет в институт, а другую Кестюк поведет в городское адресное бюро — там можно попытаться узнать, куда переехал старый хозяин дома номер шестьдесят восемь.

В институте, оказывается, начались вступительные экзамены, и везде — у подъезда, в вестибюле, в коридорах — было полным-полно парней и девушек, Айдаш Иванович повел своих учеников на третий этаж. Вошли в какую-то большую комнату. За столом сидел высокий бородатый человек в очках.

— Этот наверняка профессор! — ткнув Никона в бок, шепнул Ильдер.

— Хоть здесь не шумите! — прошептала Илемби.

Бородатый, изредка посматривая на ребят, внимательно выслушал Айдаша Ивановича и поднялся из-за стола.

— Молодцы ваши следопыты, Айдаш Иванович, — сказал он густым басом, подходя к ребятам. — Молодцы! Истинно благородным делом занимаетесь. Желаю вам удачи. Чем могу — помогу.

Айдаш Иванович и ребята попрощались с ним и вышли в коридор. Спустились обратно на первый этаж. Айдаш Иванович повел свою группу еще ниже, в подвал. Открыли массивную дверь, вошли в узкий и длинный зал. По стенам от пола до потолка — полки, а на полках — толстенные картонные папки; сразу понятно: в архив попали. Седоволосый пожилой мужчина, сидевший за небольшим столиком у стены, подозвал их к себе.

— Мне сейчас позвонили насчет вас. Велели помочь. Скажите, кто вас интересует?

— Фамилия — Мусимов, — сказал Никон.

— И еще мы знаем, что он учился в институте в 1940 году, — добавил Ильдер.

— А имя у него начиналось с буквы «А», — боясь отстать от мальчишек, выпалила Илемби.

— Ну что же, попробуем! Му-си-мов… Мусимов… Нечасто встречающаяся фамилия… И кажется, знакомая мне…

Тут он глубоко вздохнул и облегченно засмеялся:

— Вспомнил!

Архивариус щелкнул пальцами, торопливо пройдя вдоль стены почти до угла, поднялся по лесенке и уверенно снял с верхней полки одну из папок. Протянул ее подбежавшему Ильдеру.

— Не так давно мы готовили стенд об участниках войны, учившихся в нашем институте. Вот тогда-то и встречал фамилию Мусимова. Он ушел на фронт со второго курса… Вот его личное дело.

Ребята сгрудились вокруг архивариуса. Наконец-то!.. Звали их героя Аркадием. Он родился в деревне Милике́й, после смерти матери с отцом переехал в город. В автобиографии Аркадий писал, что увлекается физикой и математикой. Архивариус откуда-то принес увеличенную, видимо для стенда, фотографию Аркадия Мусимова. Широколицый, с короткой челкой, он смотрел на ребят с чуть заметной улыбкой.

— Он с самого начала учебного года подал заявление с просьбой отправить его на фронт, — рассказывал архивариус. — В октябре военный комиссариат удовлетворил его просьбу…

Теперь исчезли последние сомнения насчет того, кому принадлежат книги, найденные на чердаке дома Акулины Мусимовны, и кто придумал хитрое приспособление со звонком и крышкой сундучка. Архивариус показал ребятам выписку из зачетной книжки студента Аркадия Мусимова — кроме отметок «отлично», там не было никаких других — и пообещал сделать для них фотокопию с портрета, а за это попросил их снять копию с письма польских ребят для институтского музея.

9

Не успел Никон и поужинать, как заявился Кестюк. Лицо хмурое, только веснушки на носу поблескивают, как всегда, желто-коричневыми веселыми крапинками. Никон понял, что его товарищ не в духе. Оба молчали.

— Ну как — были в институте? — спросил наконец Кестюк.

Когда Никон сказал, что своими глазами видел портрет Аркадия Мусимова и его биографию, лицо Кестюка посветлело.

— Про «Аврору» там ничего не сказано?

— Про «Аврору»?..

— Ну, не сказано в автобиографии, что его отец служил на «Авроре»?

— Нет, там об этом ни слова.

— Да-а… Как ты думаешь, сумеем отыскать Мусимовича? Мы ведь ничего о нем не узнали…

— Что, адресное бюро закрыто было?

— Нет, оно-то было открыто. Только там ничем не могли помочь. Чтобы получить адрес Мусимовича, надо знать, когда он родился, где родился и что-то еще. Без этого, говорят, невозможно… Но нам велели еще раз зайти…

— Думаешь, найдут?

— Там одна женщина очень приветливо разговаривала с нами. А когда узнала, зачем нужен Мусимович, записала то, что мы о нем знаем, на какой-то особой карточке. Сказала, что будет разыскивать.

— А когда велели зайти?

— Через неделю.

— О-о, как долго!..

Мальчики собрались было выйти на улицу, но тут кто-то громко постучал в калитку.

— Кто там? — открыв дверь избы, спросил Никон.

— Почта!

— Заходите! Там не заперто!

Калитка отворилась, и во двор вошла женщина с большой черной сумкой на широком ремне.

— Скажи-ка, это ты будешь Никон?

— Да, я, — удивленно ответил Никон. — А зачем я вам?

— А ты и не догадываешься, — сказала женщина. — Сплясать тебе полагается!

— Как так сплясать?

— Ты, выходит, и писем ни от кого не ищешь? — Женщина полезла в свою сумку.

— Писем? Да нет, я… — Никон запнулся, не зная, что ответить. Он вспомнил, как прощался на пристани с Маюк, и лицо его вспыхнуло. С опаской покосился на Кестюка. Так было неудобно, будто сделал что-то очень нехорошее.

Но Кестюк вроде и не заметил, как растерялся его товарищ. Он смотрел, как женщина копается в сумке, и вдруг хлопнул Никона по плечу.

— Чего молчишь? Ты ведь ждешь письмо от польских ребят.