Юлька в стране Витасофии (сборник)

— Жду тебя минут через пять, — прошептал он Юльке. — Я уберу заслонку в стене и буду тебя встречать.

Глядя на медленно спускающуюся маленькую фигурку, Юлька вспомнила свой побег из замка Лакост, тянущуюся от платана к берегу реки веревку, незнакомца с тесаком за поясом и серьгой в левом ухе… Где он сейчас, этот таинственный незнакомец? Почему пришел ей тогда на помощь?

Увидев, что Богдан скрылся в стене, Юлька обхватила руками веревку и, стараясь не замечать черный омут воды, полезла вниз. Вот и выложенное кирпичом входное отверстие в подземелье; протянув руку, Богдан помог Юльке в него забраться.

— Как тут темно и сыро! — недовольно поморщилась Юлька.

— Я чуть дальше факелы припрятал, — поторопился с оправданием Богдан.

Загоревшись, факелы разогнали темноту, хотя здесь, вблизи колодца, воздух продолжал оставаться сырым и душным. Лишь позже, когда Юлька и Богдан дошли до ведущих наверх ступенек, дышать стало легче.

Вот и место, о котором говорил Богдан. Положив факелы в сторонке, Богдан осторожно вытащил из отверстия затычку, жестом предложив Юльке заняться подслушиванием. Разговор в комнате между Дракулой и Штефаном, судя по всему, подходил к концу.

— В Бедлам так просто не попадают, — голос князя был густой и сильный.

— Неудивительно, что твой поклонник Шопенгауэра ничего не сумел сделать.

Забери у него медальон, я передам его в Парижский университет, — там быстро с ним разберутся.

— Слушаюсь, ваше сиятельство, — почтительно произнес Штефан.

— Жаль: разрушен такой могучий ум! — вздохнул князь. — Его идея:

«падающего — подтолкни» и теория «воли к власти» великолепны!

Было слышно, как князь заходил по комнате.

— Можешь идти! И не забудь про девчонок. Сделай так, как я приказал.

Мальтус не должен волноваться и что-либо знать.

Юлька вставила затычку на место.

— Медальон — в Бедламе, у кого-то из ученых, — шепнула она Богдану. — Нужно опередить Штефана: он завтра туда поедет.

— Я провожу тебя до потайного выхода из замка, — понимающе кивнул Богдан.

Шли долго: подземный ход выводил далеко за стены замка, заканчиваясь люком в старых развалинах. Как отметила Юлька, тайный лаз был сделан добросовестно: система вентиляции позволяла дышать нормальным воздухом, а под каменными сводами мог пройти, не сгибаясь, даже очень высокий человек.

— Удачи! — пожелал Богдан, помогая Юльке вылезать наружу. — Береги себя!

— Спасибо за помощь! — не удержавшись, Юлька чмокнула растерявшегося Богдана в щечку. — Беги из Валахии: ты достоин лучшей доли.

— У меня больная мать, я не могу ее бросить! — грустно ответил Богдан.

Выбираясь из развалин, Юлька услышал, как заскрежетал, становясь на место, скрывавший подземный ход люк.

Определив север по Полярной звезде, Юлька направилась в сторону Бедлама. Она знала, что Богдан спешит сейчас к колодцу, чтобы, выбравшись из него, спрятать веревку, а утром намекнуть шеф-повару, что любопытная Маришка, скорее всего, попалась, лазая по замку, охране, и о ней лучше забыть.

Пройдя через неглубокий овраг, Юлька вышла в поле, на окраине которого стоял стог сена, — куда Юлька с удовольствием залезла на ночлег.

Проснулась она на рассвете. Лучи солнца вспыхивали на горизонте, обещая теплый, пригожий день. Юлька встала, потянулась руками к солнцу, посмотрела вокруг. Зеленый ковер поля искрился каплями росы. Щебетали, намечая утренние дела, птицы. Разворачивала свои ладони к солнцу листва.

Красота природы была настолько пронзительно-совершенной, что Юльке захотелось жить вечно, вопреки всем пространственно-временным категориям.

Бедлам — или больница святой Марии Вифлеемской — находился за рекой. Великолепное, внушительное здание было выстроено по образцу знаменитого Тюильрийского дворца; в нем на государственном содержании находилось шестьдесят душевнобольных. Дойдя до реки, Юлька перешла мост и вскоре стояла у ворот больницы. По ее просьбе сердитый привратник нехотя вызвал к воротам Сову, — как и обитатели замка, медицинский персонал Бедлама ночевал здесь же, в специально построенном доме.

Мгновенно разобравшись в ситуации, Сова уговорила привратника пропустить ее «сестру» в Бедлам, — и через несколько минут подруги сидели в комнате Совы, обсуждая, у кого мог находиться медальон.

— Нужен список больных, — поняв, что разговор заходит в тупик, решила Юлька. — Достанешь?

— Да. Я знаю, где он лежит, — кивнула Сова и вышла из комнаты.

— Вот, — вернувшись, Сова положила перед Юлькой регистрационную книгу Бедлама и сунула ей в руки пакет с одеждой медсестры. — Переоденься.

Накинув на себя белый халат и надев шапочку, Юлька занялась регистрационной книгой, читая вслух фамилии заинтересовавших ее больных: «Ричард Дадд^[91], Винсент Ван Гог^[92]».

— Это художники, — махнула рукой Сова. — Читай дальше.

— Ги де Мопассан^[93], Эрнест Хемингуэй^[94], Николай Гоголь^[95], Сергей Есенин^[96], Джонатан Свифт^[97], Эдгар По^[98], — продолжила чтение Юлька.

— Писатели, — поморщилась Сова. — Дальше.

— Жан Жак Руссо^[99], Огюст Конт^[100], Фридрих Ницше^[101]…

— Хватит, — остановила Юльку Сова. — Это — философы, медальон у кого-то из них. Остальные больные — люди обыкновенных профессий. Я пойду к Ницше, а ты займись Руссо и Контом.

Когда Юлька вошла в палату Жан-Жака Руссо, тот не обратил на нее внимания. Одетый в просторный, подпоясанный архалук, широкие шаровары и меховую шапку, Руссо нервно расхаживал по палате, что-то бормоча и напевая какие-то мелодии.

— Господин Руссо! — нерешительно произнесла Юлька.

Руссо повернул голову к Юльке и засиял улыбкой:

— Вы не находите, что моя одежда чрезвычайно гигиенична?

— Наверное, — осторожно ответила Юлька. — Извините за некорректный вопрос: у вас находится Медальон Времени?

Жан-Жак Руссо надулся, словно нашедший золотое зерно индюк.

— Я — создатель теории общественного договора, согласно которому верховная власть в государстве принадлежит народу, — высокомерно заявил Руссо. — Я ввел понятие референдума, обязательного мандата и отзыва депутатов избирателями. И мне, такому человеку, думать о каком-то медальоне?!

— Но, может быть, Штефан, — предложение Юлька не закончила, прерванная язвительным хохотом философа.

— Этот холуй сатрапа?! Я плюю ему в спину, когда он проходит мимо!

Внезапно Лицо Руссо исказилось. Блуждая глазами по сторонам, он подбежал к Юльке и вцепился ей в руку:

— Меня хотят отравить! Сделайте что-нибудь!

— Постараюсь! — освободившись от захвата рук душевнобольного, Юлька медленно вышла из палаты философа, чьи идеи подняли когда-то народ Франции на революцию 1789 года, превратив страну из монархии в республику. В памяти возникли строчки из стихотворения Анри-Огюста Барбье: «Смотрите: душевнобольной человек — лишь тень человека — томится годами под мрачными сводами в страшном Бедламе. Плачевное зрелище! Вот он бредет, низвергнутый в дикую тьму идиот…».

Когда Юлька вошла в палату основателя позитивизма и социологии Огюста Конта, тот, стоя на коленях перед пустым креслом, молился, непрерывно повторяя «моя единственная любовь — Клотильда» и изречения итальянских, латинских и испанских мыслителей.

— Здесь она сидела, когда посещала мое жилище — обращаясь к Юльке, скорбно произнес Конт.

— Примите мое сочувствие, — склонила голову Юлька.

Вздохнув, Конт поднялся с колен.

— Как все тленно! — грустно сказал философ. — Когда-то я пытался объединить умственный мир человечества на научной почве, исключив теологию и метафизику. А сейчас сам плыву по морю суеверия.

Еще раз вздохнув, Конт спросил у Юльки:

— Вы что-то хотели?

— Вам Штефан ничего не передавал на изучение?

— Штефан? Этот душегуб? — сплюнул на пол Конт. — Я его и близко к себе не подпускаю, да и остальные тоже — кроме Ницше. Фридрих видит в Штефане и его властительном кровопийце сверхчеловеков, стоящих по ту сторону добра и зла. Что поделаешь: душевнобольной!