Юлька в стране Витасофии (сборник)

Юлька вспомнила мамины слова о том, что девушка, выходя на улицу, иногда выходит на встречу своей судьбе. «Здесь, в Витасофии, такие интересные личности! — подумала Юлька. — Может быть, мне встретиться юноша, похожий на Мастера, — но без Маргариты, — и скажет те слова о любви, которым я поверю».

Мечтая об этом, она почти не удивилась, увидев впереди шагающего на высоких деревянных ходулях парня, одетого в древнегреческий хитон.

Средством передвижения парень пользовался неумело, часто соскальзывал на дорогу, но упорно взбирался обратно.

— Здравствуйте! — поравнявшись с парнем, оказавшимся очень симпатичным, крикнула Юлька. — Вы готовите номер для цирка?

— Придумали тоже! — возмутился парень. — Неподалеку отсюда — городок Кинсберг. Хочу пройти по улицам, глядя на всех сверху вниз.

— Для чего? — удивилась Юлька.

— Вы такая же, как все: ничего не понимаете, — с сожалением констатировал парень. — Это так прекрасно: быть выше других, причём в прямом, а не переносном смысле, И не на голову, не на две, а на метр, а то и больше.

Неуклюже переставляя ходули, парень гордо посмотрел на Юльку:

— Здесь, наверху, замечательно: чистый воздух, хороший обзор. И люди отсюда такие маленькие.

Решив обогнать Юльку, парень быстрее задвигал ходулями и, зацепившись одной за другую, с грохотом свалился вниз.

— И оттуда так больно падать, особенно на кирпичи, — ехидно улыбнулась Юлька.

Потирая ушибленные места, парень поднялся и швырнул ходули в придорожные кусты.

— Пройдусь по городу, когда подготовлюсь.

И, повернувшись к Юльке, спросил:

— Вы принцесса?

— Нет, — с трудом удержавшись от желания соврать, сказала Юлька.

Несмотря на свое зазнайство, парень ей понравился. — А зачем она вам?

Чтобы жениться?

— Глупости. Это для всяких принцев и прочих обыкновенных людей. Я ищу принцессу, чтобы убить.

— Чт-о-о? — Юльке показалось, что она ослышалась.

— Да. Хочу оказаться здесь первым, попасть в книгу рекордов Гиннеса^[38] — возбужденно объяснял парень. — Я — Герострат из Эфеса.^[39] Чтобы прославиться, 21 июля 356 года до христианской эры сжег храм Артемиды^[40].

Слышали обо мне?

— Нет, — сердито ответила Юлька, хотя за рассказ о Герострате на уроке истории получила в школе «отлично».

«Как легко ошибиться в человеке, оценивая его по внешнему виду» — подумала она.

— Вы, наверное, родом из глуши, — понимающе произнес Герострат. — В цивилизованном мире я известен всем. Тогда, в июле, меня не просто казнили. Специальные глашатаи в продолжение десятков лет разъезжали по Греции и объявляли: «Не смейте помнить имя безумного Герострата, сжегшего из честолюбия храм богини Артемиды».

— Представляете?! — засмеялся Герострат. — Глупцы! Лучшей рекламы не придумать: обо мне знали даже младенцы.

— Зачем вам такая слава?

— Еще мальчишкой меня мучила мысль: для чего жить, если смерть и годы растопчут мое имя в пыль?! Занялся спортом, чтобы победить в Олимпийских играх, но не попал даже в первую десятку. Воин из меня получился никудышный, и вообще оказалось, что я ни на что не годен. Сверстники делали карьеру, уходя в торговлю или армию, а я продолжал быть никем. Однажды даже хотел с Тарпейской скалы^[41] в море броситься. А потом меня осенило: чтобы остаться в памяти общества, надо покуситься на самое для него дорогое. Вот и выбрал одно из семи чудес света^[42]: храм Артемиды.

— Если человек не способен проявить себя в деле, пусть оставляет себя в детях, — рассудительно заметила Юлька.

— Это — путь неудачников, — отмахнулся Герострат. — Я хотел собственной славы, а не надежды на то, что из детей что-то получится.

И важно добавил:

— Я ее приобрел.

— Позорную славу существа, способного лишь на разрушение созданного другими, — кивнула головой Юлька. — Ваша похвальба — это радость нищего, гордого тем, что благодаря уродству ему подают больше милостыни, чем остальным.

Зло посмотрев на Юльку, Герострат насупился. Дальше шли молча.

Справа показались башни небольшого старинного городка, выстроенного в готическом стиле.

— Вам куда? — спросила Юлька.

— Прямо, — неохотно ответил Герострат. — Без ходулей в Кинсберге делать нечего.

— Тогда мне туда, где вам нечего делать, — удовлетворенно заявила Юлька и, не прощаясь, свернула на покрытую асфальтом дорогу, ведущую в город.

Юлька решила зайти в Кинсберг лишь потому, что не хотела идти дальше вместе с Геростратом. В Юлькиной семье труд считался безусловной ценностью, и ее ужасала мысль, что несколько поколений древнегреческих зодчих почти сто лет строили небывалый по красоте храм только для того, чтобы его в одну ночь уничтожил тщеславный человечек.

Кинсберг оказался аккуратным городом, улицы которого выводили на площадь. Прохожих было мало; Юлька шла, восхищаясь арками с заостренным верхом, узкими и высокими башнями, разукрашенными фасадами зданий с резными деталями, многоцветными витражными стрельчатыми окнами. Этот архитектурный ансамбль переплетал реальность с иллюзией, — и Юльке подумалось, что в таком городе хорошо мечтать.

Одна из боковых улочек вела к парку. Зеленая трава, старые, молчаливые деревья, неизвестно кому посвященные скульптуры, журчащий фонтан. Пройдя по узкой протоптанной тропинке, Юлька подошла к скамейке, села и залюбовалась застывшей неподалеку голубой елью — любимым деревом Юлькиного детства. Вспомнился дом, друзья, родители: когда она их увидит?

Юлька привыкла верить словам, — особенно если их произносили люди, заслуживающие доверия. Заверение Фауста, что, доставив Медальон Времени в Комнату перекрестков, она получит свободу и вернется домой, казались Юльке непреложной истиной: и она спешила по Белой дороге к далекой цели. Намеки Мефистофеля на то, что ее обманут, вызвали у Юльки подозрения, что Фауст переоценил добропорядочность госпожи Неизвестности, а попытки отобрать медальон утвердили в мысли, что у фигуры в маске есть конкуренты.

Благодаря подсказке незнакомца с серьгой свое спасение Юлька видела теперь в рукописи Затерянных столетий и ее авторе: только они могли научить Юльку использовать медальон для защиты от врагов и помочь разобраться в ситуации. Поэтому вместо Комнаты перекрестков Юлька решила направиться на поиски Старца к Великановым горам.

На аллею выбежал симпатичный беленький пудель.

— Песик! Ко мне! — ласково позвала любительница домашних животных.

Посмотрев на Юльку, пудель завилял хвостом и, подбежав, уткнулся носом в Юлькины колени.

— Хорошая собачка, хорошая! — начала гладить Юлька пуделя по голове.

Песик радостно взвизгнул.

— Атма! Атма! — послышался громкий крик. Из глубины аллеи показался встревоженный старик в старомодном фраке и белым бантом на шее.

— Атма! — увидев свою собаку, позвал старик. Дружелюбно махнув хвостом, пудель остался возле Юльки.

Бросив на Юльку внимательный взгляд, старик подошел к скамейке и осторожно уселся.

— Тоже собачек любите? — утвердительно спросил старик, разглядывая Юльку. — Издалека идете?

— Так, путешествую, — неопределенно ответила Юлька и потрепала Атму по загривку. — Хорошая у вас собачка!

— Да. У меня дома висят на стенах шестнадцать гравюр с изображением собак. В отличие от человека, собака никогда не предаст.

Приподнявшись, старик представился:

— Артур Шопенгауэр^[43] — единственный философ из тех, кто живет в Кинсберге.

— Почему — единственный? — озадаченно спросила Юлька.

— Канта^[44] и особенно Гегеля^[45] таковыми не считаю, — ответил Шопенгауэр. — Они не понимают главного: в основе мироздания лежит воля.

Это высший космический принцип, который у природы и человека проявляется как стремление к жизни. Поскольку мировая воля ни на что не направлена, не имеет цели, она бессмысленна, — тогда как человеку нужна определенность. Поэтому он ищет смысл жизни, создавая для этого различные религии и философские системы.