Поездка к Солнцу

Мог ли Андрейка думать, что Фиска-Анфиска что-то там рассказывает о нём Советской власти: не о грязной шее и не об ушах, а о том, что он кормит курташек! И откуда она всё это узнала?

— Что ты ко мне пришёл, милый? — спросила председательница.

Дорогая Советская власть, защити Андрейкину сестрёнку Дулму от злого, жадного Бадмы! Скажи бабушке Долсон, чтобы она не верила хромому Бадме!

Помоги же Андрейке! Он тебе всё расскажет.

Едят ли всё-таки боги?

Бабушка Долсон не хотела отдать Дулму хромому Бадме.

Во всяком случае, она и слова не сказала, когда Вера Андреевна разговаривала с ламой. А разговаривала Вера Андреевна очень строго, как умела только она. Хромой Бадма выслушал учительницу спокойно и угрожающе ответил:

— Сам поеду. В сельсовет жаловаться буду. Я законы знаю. Моя девка! Всё равно приеду, заберу Дулму.

— Так ли уж нужна вам Дулма? Я думаю, что вы больше заботитесь о добре, которое заработала в колхозе Бутид Балбарова.

— Зачем так говорить? Бутид сестра мне родная была. Не чужим людям — брату добро должны отдавать.

Вера Андреевна сказала тихо, чтобы не слышала бабушка Долсон, и довольно внятно, чтобы услышал хромой Бадма:

— Уезжали бы вы отсюда подобру-поздорову. Нечего вам здесь делать.

Бадма усмехнулся и глянул в упор своими толстыми веками на бабушку Долсон.

— Гонят из твоей юрты ламу, почтенная Долсон Доржиевна.

Бабушка поклонилась и сказала:

— Совсем глухая стала.

Хромой Бадма громко закричал:

— В сельсовет поеду! На сына твоего жаловаться буду!

Бабушка Долсон горестно развела руками:

— Совсем глухая стала, ламбагай!

Хромой Бадма молча пошёл к юрте, вынес оттуда седло и заковылял к своей лошади, которая паслась неподалёку.

Бабушка Долсон пошла в юрту, погладила Дулму и Няньку и сказала Дулме всего два слова:

— Сиди тут.

Она вышла проводить хромого Бадму. Покорно стояла она, сцепив на животе пальцы рук и непрерывно кланяясь ламе.

— Приеду ещё, — хмуро проронил старик.

— Ждать буду, ламбагай.

Бадма усмехнулся: услышала его Долсон всё-таки. Хромой Бадма тронул лошадь, и она с места пошла рысью.

А в это время как раз возвращался на Рыжике Андрейка.

Бадма придержал коня, смерил мальчика своими невидящими глазами, и тут Андрейка увидел за толстыми веками ламы чёрные угли.

На ночь Андрейка снова попросился спать в юрту к бабушке Долсон. Он должен увидеть, как едят боги.

Андрейка знал уже, что большие боги, которые стоят в дацане, едят всё. Люди кладут на медные тарелки бумажные, серебряные деньги. Боги съедают их. Они едят живых баранов и шерсть, бидоны с мёдом и сметаной, куски новой мануфактуры. Они едят всё, что приносят им в дар люди.

Но куда помещается еда у маленьких богов бабушки Долсон? Вот что было интересно. Очень Андрейке надо посмотреть, как едят боги. Но это нелегко. Все люди едят днём, а боги — ночью. Обязательно ночью.

Андрейка засыпает в юрте бабушки Долсон. Но так думает бабушка. На самом деле Андрейка закрывает глаза и ждёт.

В оконце светит луна. Боги поблёскивают на своём месте. Они не шевелятся и ждут, когда уснёт мальчик. Они ждут так долго, пока он на самом деле не засыпает.

А утром мисочки около богов стоят чистые. Боги не только всё съели из них, но и вымыли мисочки.

И опять бабушка рада: хромой Бадма уехал, но боги на неё не сердятся за это.

На вторую и на третью ночь, как ни старается Андрейка, всё равно засыпает.

И на четвёртую ночь Андрейка тоже заснул.

Проснулся он в одну секунду. В юрте было темно, но что-то упало — и он проснулся. Было слышно, как кто-то возится около стола. Конечно же, это ели боги: Андрейка сразу догадался.

В окошечко юрты пробивался слабый свет.

Андрейка пригляделся — и то, что он увидел, несказанно удивило его.

Ещё бы: Нянька стояла на задних лапах, положив передние на столик с богами, и вылизывала из миски мёд.

Андрейка тихо и радостно рассмеялся. Теперь он знал всё. Он закрыл глаза, сделал вид, что спит, а потом и в самом деле заснул.

Ну, а когда проснулся, бабушка весело сказала, что ночью тот бог, который ел мёд, слез на землю, и вот пусть Андрейка посмотрит: бог этот стал чистый, как будто вымылся в воде. На нём больше не было мёда.

Андрейка вспомнил всё, что он видел ночью, и посмотрел на Няньку: она лежала на овчине, тоже будто спала, а на самом деле поглядывала одним глазом то на бабушку, то на Андрейку. Она не была такой хитрой, как Андрейка, и поэтому часто-часто помаргивала длинными рыжими ресницами.

И вдруг он задумался: а кто же ел из мисочек, когда в юрте ночевал хромой Бадма? Нянька ведь в юрту не заходила. В первую ночь в мисочках осталась еда. Кто же съедал её потом?

Надо всё рассказать учительнице и спросить её.

Летят лебединые стаи

Целые поляны цветов, жёлтых, голубых, оранжевых, красных, смешались в зародах сена с травой.

Степь всё лето стояла пёстрая, цветистая, а сейчас в тех местах, где прошли сенокосилки, она стала гладкой, ровной и удивительно чистой. Она не была уже такой зелёной и особенно по утрам, подёрнутая инеем, словно бледнела. Но это только по утрам.

А стоило солнцу чуть подняться, и степь будто оттаивала и принимала свою прежнюю окраску.

Когда солнце поднимается ещё повыше, зароды начинают дышать теплом. Так и кажется, что всё тепло собралось в этих могучих степных великанах. Да что там тепло! Самые вкусные запахи, какие только есть в мире: и мёда, и свежесолёных огурцов, и красных, завитых в колечки саранок, и стеблей степного чеснока, и парного молока с белой пеной, и маслянистых клубней саранок, и шершавых синих цветов с толстыми сочными лепестками… Все эти запахи медленно разносились кругом, щекотали ноздри и только к вечеру, наверное, опять возвращались в зароды. Иначе почему бы даже Рыжик мог часами стоять около огороженных зародов и раздувать ноздри!

Андрейка перелезал через жердьё, вытягивал пучки цветов и перебрасывал Рыжику. Рыжик так осторожно подбирал их губами, так медленно и со вкусом пережёвывал, что Андрейка тут же выбирал перья степного лука, чеснока, кудрявые саранки и всё отправлял себе в рот. Очень вкусно! Только Рыжик и Андрейка понимают, как это вкусно — стоять у зарода сена и жевать.

Рыжик был доволен. Но, чем больше жевал Андрейка, тем сильнее вокруг начинало пахнуть варёным мясом, айраком, саламатом, чаем, забелённым молоком, и мягкими лепёшками с хрустящей коркой.

Тогда Андрейка торопливо шёл к юртам, и Вера Андреевна неизменно говорила:

— Вовремя ты пришёл. Только хотела звать тебя.

Вера Андреевна стояла в переднике около котла и отмахивалась от ос. Их здесь почему-то было так же много, как и около зародов. Осы старались ужалить — учительницу, а бабушку Долсон и Андрейку не трогали.

— Почему это они меня кусают, а вас всех нет? — удивлялась Вера Андреевна.

— Белая ты, сладкая, нет ли? довольно отвечала бабушка Долсон.

Вера Андреевна и в самом деле белая, румяная, голубоглазая, с капельками пота под глазами и на верхней губе. И осы почему-то вьются около неё, будто она и в самом деле сладкая.

Совсем не та Вера Андреевна стала. А всё богатырская вода и чёрная грязь из Хоронора.

Давно уже Вера Андреевна не напоминает Андрейке о «Родной речи» и задачках. Наверное, забыла о школе.

Она помогает бабушке Долсон, или уезжает на целый день с отарой, или сидит и читает книжку. Вот в эти минуты Андрейка вспоминает о «Родной речи». Но он всё забыл, и лучше уж ему не брать в руки книжку. Все последние дни Андрейка вообще ни о чём не мог думать, кроме как о лебеде. Что случилось с ним? Почему он стал таким, будто опять у него болит крыло? И не ест он, и не пьёт. И не замечает Андрейку.