Как Гитлер украл розового кролика

— Нашли собачку вашей бабушки, — сообщила она. — Она утонулась.

— Ерунда! — возразила Френели. — Ты все придумываешь!

— Ничего я не придумываю! — возмутилась Труди. — Папа по правде вытащил его из озера. Я его видела. Он был совсем мертвый. Такой мертвый, что даже не пытался меня укусить.

Мама подтвердила, что все так и произошло. Пумпеля нашли в воде у основания невысокой стены. Непонятно, как он туда попал: то ли на него нашло помрачение, и он спрыгнул вниз, то ли принял крупную гальку за теннисный мячик и решил схватить. Герр Цвирн предположил, что это самоубийство.

— Я слышал, собаки иногда на такое способны, — сказал он. — Когда они недовольны собой или кем-нибудь еще.

Бедная Омама страшно расстроилась. Она не спустилась обедать и появилась — молчаливая, с заплаканными глазами — только к вечеру, когда пришло время хоронить Пумпеля. Герр Цвирн вырыл маленькую могилку в дальнем углу сада. Омама завернула Пумпеля в старую шаль. И все дети стояли и смотрели, как она укладывает его на место последнего упокоения. Потом по знаку Омамы каждый из них бросил в могилу по лопате земли. Герр Цвирн быстро закопал яму, разровнял землю и придал ей форму холмика.

— Теперь нужно украсить могилу, — сказал герр Цвирн, и Омама, плача, водрузила на холмик цветочный горшок с хризантемами.

Труди с одобрением наблюдала за происходящим.

— Теперь собачка не сможет вылезти, — заявила она удовлетворенно.

Для Омамы это было уже чересчур, и она, ко всеобщему смущению, разрыдалась и позволила герру Цвирну себя увести.

Остаток дня прошел довольно мрачно. Никто, за исключением Омамы, особенно не жалел о бедном Пумпеле. Но все чувствовали, что ради Омамы нельзя чрезмерно показывать радость. После ужина Макс пошел делать уроки, а мама и Анна остались с Омамой.

За весь день она почти не произнесла ни слова, а сейчас вдруг стала говорить, говорить и не могла остановиться. Рассказывала о Пумпеле и о том, что он выделывал. И как она поедет назад, на юг Франции, без него? В поезде он всегда был для нее самым лучшим попутчиком. И ведь она уже купила ему обратный билет — мама и Анна могут убедиться своими глазами. Во всем виноваты нацисты, вскричала Омама. Если бы Пумпелю не надо было уезжать из Германии, он никогда бы не утонул в швейцарском озере. Какой ужасный этот Гитлер…

После этого мама постепенно перевела разговор на привычную тему — о тех, кто уехал из Германии или еще остаются там. Анна открыла книгу и начала читать. Но книга была не очень интересной, поэтому она слышала обрывки разговора.

Кто-то получил работу на киностудии в Англии. Кто-то некогда богатый сейчас еле сводит концы с концами в Америке, а его жена работает уборщицей. Известный профессор был арестован и отправлен в концлагерь. (Концлагерь? Потом Анна поняла, что это специальная тюрьма для тех, кто против Гитлера.) Нацисты посадили его на цепь перед собачьей будкой. «Что за глупость?» — подумала Анна. А Омама, которая усматривала какую-то связь между смертью Пумпеля и тем, что делали нацисты, говорила все более нервно.

Собачья будка стояла у ворот концлагеря, и каждый раз, когда кто-то входил, известный профессор должен был лаять. Его кормили объедками из собачьей миски и не позволяли брать пищу руками.

Анна чувствовала, что ее начинает подташнивать.

Ночью известный профессор обязан был спать в конуре. Цепь была настолько короткой, что не позволяла ему встать в полный рост. Через два месяца («Два месяца!..» — подумала Анна) известный профессор сошел с ума. Он до сих пор сидит на цепи перед собачьей будкой и лает, но уже не понимает, что делает.

У Анны перед глазами внезапно возникла черная стена. Она не могла вздохнуть. Она вцепилась в книжку, притворяясь, что читает. Она не хотела слышать то, что рассказывает Омама; она хотела сбежать от этого, укрыться.

Должно быть, мама что-то почувствовала, потому что вдруг наступила тишина, и Анна ощутила на себе ее взгляд. Анна пристально смотрела в книгу и специально перевернула страницу, как будто чтение поглотило ее целиком. Ей не хотелось, чтобы мама и особенно Омама вдруг заговорили с ней.

Спустя мгновение беседа возобновилась. На этот раз мама довольно громко говорила о том, что в последнее время стало довольно холодно.

— Дорогая, тебе нравится эта книга? — спросила Омама.

— Да, спасибо, — Анна попыталась заставить свой голос звучать естественно.

При первой возможности она встала и отправилась спать. Ей хотелось рассказать Максу о том, что она слышала. Но она не могла заставить себя. Лучше вообще об этом не думать. Лучше вообще не думать о Германии.

На следующее утро Омама собрала свои вещи. Теперь, когда Пумпеля не было, она не хотела задерживаться. А перед самым отъездом она вручила Анне и Максу конверт. На конверте было написано: «Подарок от Пумпеля». Когда Макс и Анна открыли его, оказалось, что там лежит больше одиннадцати швейцарских франков. «Потратьте эти деньги так, как вам захочется», — сказала Омама.

— Что это? — спросил Макс, потрясенный щедростью Омамы.

— Я сдала обратный билет Пумпеля, — ответила Омама со слезами на глазах.

Теперь у Макса и Анны были деньги, чтобы пойти на ярмарку.

Глава одиннадцатая

Папа вернулся из Парижа в начале октября. Мама, Анна и Макс ездили в Цюрих его встречать. Стоял ясный прохладный день. С палубы парохода было видно, что вершины гор покрылись снегом.

Папа был в приподнятом настроении. В Париже ему понравилось. Хотя в целях экономии ему и пришлось жить в маленьком грязноватом отеле, он прекрасно питался и пил замечательное вино. Это во Франции дешево. Издатель «Парижанина» папе очень обрадовался, и он переговорил с редакторами еще нескольких французских газет. Они тоже хотели, чтобы папа для них писал.

— На французском? — спросила Анна.

— Конечно, — ответил папа.

Когда он был маленький, у него была гувернантка-француженка, и папа говорил по-французски так же хорошо, как и по-немецки.

— Значит, мы переедем в Париж? — поинтересовался Макс.

— Сначала мы с мамой должны все обсудить, — сказал папа.

Но было видно, что он не сомневается: они переедут.

— Здорово! — воскликнула Анна.

— Еще ничего не решено, — заметила мама. — Возможно, лучше переехать в Лондон.

— Но там так сыро! — воскликнула Анна.

Мама рассердилась:

— Ерунда! Вы ничего в этом не понимаете!

Беда была в том, что мама не умела говорить по-французски. Если папина гувернантка обучала его французскому, мамина гувернантка обучала ее английскому. Гувернантка-англичанка была такой замечательной, что мама всегда мечтала побывать на ее родине.

— Мы все обговорим, — повторил папа и стал рассказывать о старых берлинских знакомых, которых он встретил: известные писатели, актеры, ученые теперь пытались найти способы существования во Франции.

— Как-то утром я столкнулся с актером — ты помнишь Блюменталя? — спросил папа. (Мама сразу поняла, о ком речь.) — Он открыл булочную. Его жена печет пирожки, а он стоит за прилавком. Я застал его в тот момент, когда он обслуживая особо уважаемого покупателя, — папа улыбнулся. — А когда я в последний раз видел его в Берлине, он был почетным гостем на банкете в Опере.

Еще папа встречался с одним французским журналистом и его женой: они несколько раз приглашали его в гости.

— Замечательные люди, — сказал папа. — И у них дочка — ровесница Анне. Они вам очень понравятся — если мы переедем в Париж.

— Вероятно, — сказала мама. Но, кажется, папины слова ее не убедили.

Целую неделю, а может, и две, папа с мамой обсуждали Париж. Папа считал, что в Париже он сможет найти работу, а жить там хорошо. Мама, которая плохо знала Париж, высказывала сомнения практического толка, связанные с обучением детей и поиском жилья. Папа толком ничего не мог ответить. В конце концов они решили съездить в Париж вместе, чтобы мама все увидела собственными глазами. Это было важное решение.