Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— А зачем он им нужен был?

— Обязательно расскажу, но потом, договорились?

Анюта молча кивнула. Климов свернул газету и сунул в карман. Только что мимо их скамейки прошел тот самый неприметный мужчина из очереди в буфет.

— Все, товарищ Самохвалова, ваш спутник на подходе, — он ободряюще кивнул девушке.

— Держись уверенно, все будет хорошо. Имей в виду, каждая твоя информация, по моим данным, передается на самый верх, — он выразительно поднял палец и взял портфель.

— А как же драгоценности? — неожиданно вырвалось у нее.

— За них не переживай. Все будет как надо, — он подмигнул Анюте и не спеша направился к выходу на перрон. И вовремя. В зал быстрым шагом вошел Седой и зашарил глазами по скамейкам, выглядывая спутницу. Торопливо подойдя к Анюте, он схватил чемодан:

— Заждалась? Извини, дело серьезное. Так все удачно получается… помоги нам, Господи. Еще десять минут, и все.

Так же быстро Седой вышел из здания вокзала и свернул в прилегающий двор. Передав чемодан из рук в руки шедшему навстречу Хайнцтрудеру, Седой, сделав еще несколько шагов и не обнаружив ничего подозрительного, круто развернулся и немного прошелся за вице-консулом на значительном расстоянии. К сидящему в легковой машине рядом с вокзалом Свиридову подбежал мужчина в штатском.

— Он только что отдал чемодан немцу. Будем брать? — прерывисто дыша, спросил мужчина. Свиридов покачал головой:

— Нет. Пока все идет по плану. С этой минуты с немца, а главное, с чемодана глаз не спускать.

Ровно через десять минут Седой вернулся в зал ожидания. На лице его сияла добродушная улыбка, которой он одарил Анюту.

— Ну, все. Дела на сегодня закончены, пора подкрепиться.

Подхватив сумку, Седой взял девушку под руку, и они направились к выходу.

Глава двадцатая

Свиридов сидел за столом и что-то писал. По приезде в Ленинград хозяева «Большого дома», как называли в городе управление НКВД, выделили ему с Климовым кабинет, в котором они проводили совещания с местными коллегами, выслушивали доклады руководителей служб, задействованных в операции, писали бумаги. Формально руководил операцией Селиванов, но ему руководство наркомата поручило еще проверить оперативно-служебную деятельность некоторых подразделений управления, и со Свиридовым они встречались только на подведении итогов дня. Сегодня Селиванов, в связи с инспекционным выездом в один из пригородных райотделов НКВД, сдвинул время проведения совещания, и Федор Ильич готовился доложить об утренних событиях.

В дверь постучали. На пороге появился Климов. Бросив настороженный взгляд на начальника и не заметив на его лице тревоги, он перевел дух.

— Товарищ майор, ну что? Нашлись эти господские побрякушки? Куда Муромцев чемодан-то таскал? С кем встречался? — с места в карьер атаковал он вопросами Свиридова. Нетерпение его было понятно и горячность объяснима. Очень многое, если не все, было поставлено ими в эти дни на карту, каждый час неумолимо приближал их к ответу на вопрос: со щитом они вернутся в Москву или…

Свиридов отложил ручку и серьезно посмотрел на лейтенанта:

— Отставить эмоции, товарищ лейтенант. Садитесь и доложите о встрече с агентом Умная.

Климов сразу успокоился, прочистил горло:

— Виноват, товарищ майор. Встреча прошла нормально. Правда, один раз я там по-глупому пошутил… В общем, если честно, трудновато пришлось. Получается, я все о главном подворачиваю поговорить, а она о том да о сем… А потом в слезы, пришлось успокаивать.

Свиридов опустил голову. Он собирался сам лично провести встречу с Анютой, но Селиванов, узнав об этом, неожиданно вмешался и приказал провести встречу куратору Умной, то есть Климову. Селиванов намекнул Свиридову о разговоре с замнаркома и велел проверить лейтенанта на этом очень ответственном поручении. Какие цели на самом деле преследовал начальник отдела, можно было только гадать. Свиридов скрепя сердце согласился. Поэтому и переживал он все утро за Климова, а от нервов — та сухость, с которой он его встретил.

За все время, пока Климов докладывал о встрече, майор не сказал ни слова. Потом, помолчав, заметил:

— Я же тебе говорил, аккуратней с ней надо. Мается она небось душой-то, сам понимаешь…

— Да уж, мается, это точно, — согласно кивнул Климов. — Но, думаю, все у нас сложится, девка правильная.

— Только бы выдержала, не сорвалась, — с этими словами Федор Ильич встал и прошелся по кабинету. Климов, решив, что майор успокоился, заерзал на стуле.

— Товарищ майор, ну, кому Муромцев чемодан-то утащил? — в голосе лейтенанта послышались умоляющие нотки, так что Свиридов невольно улыбнулся:

— А ты что, не догадываешься?

Климов сначала пожал плечами, потом, прищурившись, выпалил:

— Немцу, что ли?

— Именно. Именно ему, — довольно усмехнулся Федор Ильич еще и потому, что его догадка оказалась верной.

— Погодите, Федор Ильич, что-то не соображу. А зачем?

— Ну как? Дипломату же вывезти все что угодно — раз плюнуть. Хошь бомбу, хошь золото.

— Но она же не видела в чемодане никакого золота, — недоуменно пробормотал Никита Кузьмич.

— Все правильно, — хмыкнул загадочно Свиридов.

Климов стукнул кулаком по колену:

— Да как же мне в голову-то не пришло!

— Ну, ладно, лучше поздно, чем никогда, — подмигнул майор. — Муромцев не знал, как будет развиваться ситуация… ну, как его будут переправлять. Поэтому добыл чемодан с двойным дном, и Умная не увидела ничего… ну, ей простительно. А когда в церкви встретился с дипломатом, то сообразил, что тот может помочь. И, надо понимать, они договорились. А еще я думаю, что вице-консул ему документы передал и поплывут они на одном пароходе, — Свиридов для убедительности даже кулаком пристукнул, только не по колену, а по столу. — Муромцев не стал бы отпускать от себя свое богатство.

— Товарищ майор, — Климов даже вскочил. — Тот фотограф на юге… надо срочно за него браться всерьез.

Свиридов сделал успокаивающий жест рукой:

— Извини, Никита Кузьмич, не поставил тебя в известность. На юге как раз уже работают, как ты выразился, всерьез. А вот ты сейчас садись, бери бумагу, ручку и пиши отчет о встрече с Умной. Через, — он посмотрел на часы, — сорок минут совещание.

Днем по объявлению, наклеенному среди прочих на стене какого-то дома, Седому удалось найти комнату. Дом находился где-то среди многоэтажных громад, что толпились в центре города. Даже в ясный день и при хорошей погоде Анюта не смогла бы его отыскать без проводника. Ранний подъем и нервное напряжение все-таки сказались, и, решив отдохнуть, они проспали до вечера. Первым проснулся Седой. Он долго стоял у окна, о чем-то думал, словно на что-то решаясь, и, когда девушка тоже встала и привела себя в порядок, предложил ей прогуляться. Анюте очень хотелось посмотреть город — когда еще представится такая возможность! — но она вспомнила, как однажды в разговоре Седой проговорился, что жил в Петербурге несколько лет. А в памяти были свежи воспоминания о том, чем закончилось узнавание Эдуарда Петровича в родных местах…

Но Седой постарался развеять опасения девушки:

— Извини, забыл предупредить. У нас появились новые, очень хорошие документы. Мы с ними завтра поплывем в Ригу, — о том, что завтра они отплывают на пароходе, Седой поведал ей еще днем. — А быть в Питере и проскочить равнодушно мимо того, что когда-то составляло часть моей жизни… вдруг никогда уже сюда не попаду?

Они долго молча шли какими-то дворами и узкими улицами, и тут неожиданно в нескольких десятках метров от себя Анюта увидела гранитный парапет набережной. Инстинктивно ускорив шаг, они вышли к Неве, и тут уже Седой разговорился. Пока они шли в сторону Зимнего дворца, он успел рассказать ей и об университете, и о Зимнем дворце, и о мостах, распростершихся над речной гладью.

— Я ведь здесь когда-то учился. Какое это было наивное и чистое время, как молоды мы были! А потом все это враз обрушилось… Началась война, а с нею грязь, кровь… и из хозяина я стал в этом городе гостем.