Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— Извините, где здесь икона святого Георгия Победоносца?

«Где я слышал этот голос?» — подумал Седой и, слегка наклонив голову, произнес ответные слова пароля:

— Пройдите на противоположную сторону.

— Здравствуйте, Пильгер, — снова послышался тот же голос, на этот раз заставивший Седого резко обернуться.

— Вы? — в голосе Муромцева сквозило удивление пополам с радостью.

— Тихо, мы здесь не одни. Итак, вы едете в Ригу. Вот ваши билеты и паспорта. Пароход отбудет завтра в шесть вечера. Не опаздывать. Я тоже буду плавать… плыть на этом пароходе, — мужчина за спиной говорил на русском языке короткими заученными фразами. — Где ваша дама? С ней порядок?

— Ждет на вокзале. Послушайте, господин… — Седой запнулся, вопросительно повернув голову.

— Хемниц, — в кармане у вице-консула Хайнцтрудера лежал его дипломатический паспорт, но в целях конспирации он представлялся другим именем. Хотя Седой с самого начала своих контактов с майором в Москве знал о его дипломатической «крыше».

— Герр Хемниц, как хорошо, что это вы, — Седой неожиданно повернулся к иконе Николая Чудотворца и стал торопливо креститься, приговаривая: — Господи, спаси и помилуй нас, грешных, и не остави милостью Своей. Спаси и помилуй…

Хайнцтрудер недоуменно уставился на агента. Тот, так же неожиданно оборвав слова молитвы, снова вполоборота повернул голову к майору:

— Герр Хемниц, у меня к вам просьба.

— Просьба? У меня нет времени, Пильгер, я буквально сбежал от чекистов.

— За вами следят? — умиротворенность на лице Седого моментально уступила место подозрительности.

— Спокойно, Пильгер. Обычное дело. Я их не видел, но уверен, они меня контролируют. Сейчас они наверняка думают, что я в номере больной животом. Мы тоже что-то умеем. Так что у вас?

— Герр Хемниц, прошу помощи. Я тут кое-что скопил… на черный день… а вывозить рискованно, сами понимаете. Вы все-таки дипломат, вас проверять не будут. Помогите мне, я в долгу не останусь. Вот, возьмите, — он вытянул руку назад, и в протянутой ладони Хайнцтрудер увидел старинную брошь. — Берите, это задаток, аванс.

Вице-консул нерешительно взял брошь, быстро оглядел ее.

— О, вундербар… великолепно, — невольно вырвалось у него. — Данке. Товар чистый? — спросил он больше для проформы.

— Чистый, чистый. У меня с собой чемоданчик небольшой… даст бог, все будет хорошо, в Риге рассчитаемся, в обиде не останетесь, — Муромцев вдруг поймал себя на мысли, что в его голосе зазвучали угодливые, почти лакейские нотки, однако, как говорится, «не до жиру…»

— Гут. Давайте, — решительно произнес Хайнцтрудер.

— Он на вокзале, я сейчас, мигом…

— Доннер веттер, время, — предложение Седого явно взбудоражило вице-консула, и он непроизвольно начал мешать русские слова с немецкими.

— Давайте так. Я сейчас еду на вокзал, а вы через пять минут подъедете. Там сбоку дворик есть, я проходом вам и передам, — зачастил Седой. — Не беспокойтесь, одна нога здесь…

«Как же долго запрягают эти русские!»

— Майн гот, шнеллер!

— Все, исчез, — Седой еще раз перекрестился и шмыгнул мимо Хайнцтрудера к выходу.

Все это время Анюта рассказывала Климову о Седом, о его планах и о непонятной истории с драгоценностями. Успокоившись, как того и добивался Климов, она, собравшись с духом, высказала Никите Кузьмичу свое мнение о Седом. Тот молча выслушал, ничего не сказал, просто еще раз похвалил девушку. Времени оставалось мало, Седой вот-вот должен был вернуться, а Климову надо было договориться с Анютой по самому главному вопросу.

— Ты даже не представляешь, Анюта, как ты много сделала для страны, — начал он осторожно. — Когда-нибудь наши люди будут гордиться тобой.

— И Миша? — неожиданно спросила она.

— Миша?

«Ну, теперь держись, Кузьмич. Одно твое неосторожное слово, и…»

— И Миша тоже, — уверенно после секундной паузы заявил Климов.

— Он… все знает? — дрожащим голосом произнесла Анюта, не глядя на чекиста.

Лейтенант активно затряс головой.

— Нет, что ты, мы же договорились… — укоризненно протянул он.

— Господи, я же его… — плечи ее снова затряслись, она беззвучно заплакала, тихо причитая, — он же для меня… А я веду себя… Господи, грех-то какой.

«Опять за рыбу деньги», — вздохнул Климов и рассердился — и на себя, и на помощницу.

— А ну, прекратите истерику, Самохвалова! Руководство ставит вопрос о зачислении вас в кадры органов госбезопасности, а вы тут интеллигентские сопли распустили.

Анюта фыркнула сквозь слезы. «Они что, сговорились, что ли, с Эдуардом Петровичем? И этот туда же с «интеллигентскими соплями»», — вспомнила она недавний разговор с Седым на юге и открыто улыбнулась, утирая слезы.

Климов запнулся, удивленный неожиданной реакцией девушки, и закончил уже без прежнего пафоса, по инерции:

— Классовая борьба не бывает без жертв. Родина, партия, простит вам этот грех.

— А Миша-то что скажет? — печально выдохнула Анюта.

— Да он-то в первую очередь вас поймет и простит. Вы ведь с ним на переднем крае борьбы с международным фашизмом, — Климова опять повело на «высокий штиль». Но девушка, искоса посмотрев на чекиста, вдруг спросила:

— Скажите, товарищ Луганский, а ему уже верят? — и, увидев вопросительное выражение, появившееся на лице Климова, добавила: — Ну, Мишу… перестали подозревать?

— Да, Анюта, успокойтесь, — торопливо подтвердил лейтенант. Он спешил перейти к главному, и, наконец, девушка «настроилась на его волну».

— Товарищ Луганский, а может, мне поговорить с этим… Эдуардом Петровичем? Насчет того, чтобы он драгоценности государству сдал? И закончим эту историю. А то, что он не враг, а просто запутался, я вам уже докладывала.

— Погоди, Анюта. Драгоценностей-то фактически нет?

— Ну, я же сказала, он обещал, что будут. А я примечаю, он не врет, — воодушевившись своей идеей, горячо заговорила она.

— Значит, предлагаешь закончить операцию? А вот у нас есть подозрение, что этот Эдуард Петрович за границу собрался. Вместе с драгоценностями. И тебя с собой хочет забрать.

Сказав это, Климов внимательно посмотрел на Анюту, ожидая ее реакции.

— А меня-то зачем? — удивленно спросила та.

— Ну, ты же сама говорила, что он тебя в далекие страны сманивал? — теперь пришла очередь удивляться Климову.

— Ну да… Только мало ли что мужики сулят, чтобы девок разманить. Я думала, он так… — Анюта пожала плечами, а у самой где-то в глубине души засвербило. «Ничего ты не думала, просто плыла по течению, куда вынесет. Вот, кажись, и приплыла».

Климов невольно глянул на часы и выругался про себя. Он уже чувствовал, что Седой вот-вот вернется, и если немедленно не перейти к делу, то можно в очередной раз поставить под удар план Свиридова.

— Короче, слушай меня внимательно, — решительный тон лейтенанта заставил девушку подобраться, с лица ее сползла улыбка. — Если завтра ты с Эдуардом Петровичем поедешь на юг или куда-нибудь на экскурсию, но в пределах Союза, я доложу руководству твою просьбу о прекращении операции. Но если вы завтра двинетесь за кордон, то, значит, прав я. И в этом случае ты едешь вместе с ним. Это приказ.

Климов, конечно, рисковал, демонстрируя свою уверенность в завтрашнем дне, но разговор надо было заканчивать, и как можно быстрее.

— Да как же это? Зачем? Что я там делать буду? — растерянно пролепетала Анюта.

— Ничего особенного. Живи, как до сегодняшнего дня жила, веди себя спокойно. Слушайся его.

— А может быть, все-таки… — снова начала она.

— Не может быть, — резко оборвал он девушку. — Он за границу не отдыхать едет. Он там немцам очень нужен. Я готов поверить, что он в гражданскую не зверствовал, но сегодня он согласился — поверь мне — помогать немецкой разведке. И если бы не было тебя, мы бы его не отпустили. А с тобой отпускаем. Потому что ты для нашей страны про эти планы немцев все и узнаешь. Вспомни, мы не знали, зачем немцам понадобился Глебов. Благодаря тебе знаем и верим ему, — немного присочинил Климов.