Легион обреченных

— Впрочем, я увлекся... Черкез — сын чекиста Аманли Белета, обманом увезенный в Иран. Он муж моей сестры Джемал, таким же путем оказавшейся за кордоном. Черкез сейчас наш человек, и нас вполне устраивает, что он — компаньон Мадера по торговым делам и агент абвера. Через него и Джемал можно выйти на самого Мадера и Фюрста, имеющих влияние на главарей Туркестанского национального комитета, короче ТНК.

Ашир протянул руку за фотографией, лежавшей на самом верху.

— На втором плане, — ткнул он пальцем в невыразительное лицо Новокшонова, — пройдоха Шырдыкули, служивший англичанам, известен и как агент-вербовщик абвера. После задержания под контролем нашей контрразведки переправил Мадеру важное для нас донесение со списками уцелевших и новых членов, якобы привлеченных им и Черкезом в антисоветское подполье. Там проходят люди, некогда замеченные и Штехелле. Он их тоже рекомендовал как «ярых антисоветчиков», «друзей Германии». Девятым в списках стоит моя фамилия с пояснением: сын басмаческого юзбаши, в двадцатых-тридцатых годах был сердаром басмаческого отряда «Свободные туркмены». Десятым вписан Ходжак, бывший начальник личной охраны Джунаид-хана. Мадер ему доверяет, вхож он и к Эшши-хану, в круги туркменской эмиграции в Иране и Афганистане.

— Ну что ж, Ашир-джан, все верно, — довольно обронил генерал. — Насколько нам известно, списки были размножены, обрели новых хозяев. Копии их есть и в абвере, и в службе безопасности, и даже у шефа гестапо. Так что в рейхе кое-кто из туркмен известные люди, — улыбнулся старый чекист.

— Но оригинал списков, составленный еще в Ашхабаде, у вас, товарищ генерал. Там есть и мои пометки...

— Об этом забудь, Таганов, — строго произнес генерал. — Твердо запомни, что твой отец погиб не от рук басмачей, а от пуль кизыл аскеров... Месть за него жжет твое сердце. Ты с детства настроен против большевиков, отобравших у вас коня, верблюда, овец, силой загнавших в колхоз. Поэтому и ты по зову крови подался в басмачи. Вдобавок меркантилен, твой принцип: деньги не пахнут, — и этим ты мало похож на туркмена. Мечтаешь чуть ли не о троне хивинского хана или бухарского эмира, потому стремишься в ТНК или в ряды Туркестанского легиона, чтобы сделать карьеру любой ценой. Твое кредо — личное благополучие в жизни, которое хочешь достичь не трудом, а хитростью и ловкостью...

— Кажется, Вольтер говорил, что не надо быть ученым человеком, академиком, чтобы получить орден, для этого достаточно к месту сказать удачный комплимент любовнице короля.

— Вот-вот, — рассмеялся Мелькумов, — фашисты не очень-то начитанные люди. Такие к месту сказанные ссылки производят на них впечатление... Главное, ты хочешь бороться за единый, свободный, демократический Туркестан, за «Великий Туран», о котором мечтал еще юношей, не без влияния отца, близкого к Джунаид-хану человека.

Генерал поднялся и подвел собеседника к небольшому столу, на котором, помимо брошюр, журналов, газет и листовок, лежала еще одна стопка фотографий...

— Освежи память! — Старый чекист веером рассыпал по столу и выбрал несколько снимков. — Вот Вели Каюм, его почему-то величают ханом, а сам считает себя еще и президентом «Великого Турана». Его жена Рут Хендшель работает диктором берлинского радио, по совместительству — агент гестапо, увлекается теорией и практикой Фрейда... А это Баймирза Хаит, ярый националист, сын бая, в прошлом командир Красной Армии, добровольно сдавшийся в плен, ныне — редактор газеты «Ени Туркестан» и журнала «Милли Туркестан». Вот образцы их продукции.

Задумчиво перебирая все, что накопилось на столе, Ашир усмехнулся:

— Быстро же ученик забыл своего учителя Мустафу Чокаева. Вовсю одного Каюма цитируют.

— Вспоминать о Чокаеве не в интересах лидеров ТНК. Все знают, что Каюм собственноручно отправил на тот свет своего благодетеля, чтобы занять кресло президента комитета. Это сделано с санкции гестапо, которое завербовало Чокаева, но не простило ему прежнюю любовь сразу к двум разведкам — французской и английской.

Глухо зазвонил телефон, и генерал поднял трубку, попросил связаться с ним попозже.

— Запомни главное, Ашир-джан, — продолжил он. — Ты вступаешь в борьбу идеологическую, в борьбу за души людей. За наших соотечественников, которых каюмы и хаиты пытаются растлить нравственно, отравить возрождаемыми идейками пантюркизма и оголтелого национализма. Нацистские теоретики вытаскивают на свет божий все, что служит их захватническим планам. На совещании в министерстве пропаганды Геббельс напомнил слова Клаузевица о том, что такая страна, как Россия, может быть побеждена только в том случае, если посеять раздор между ее народами. Фашистские подголоски, подхватив мысль этого оракула, утверждают, что Россию нельзя победить лишь военным путем, ее следует взорвать изнутри, расчленить на составные части по национальному признаку, чтобы присоединить к «третьему рейху»... Гитлеровцы мнят себя радетелями мусульман, сулят после поражения Советов создать самостоятельные государственные образования на Кавказе и в Средней Азии. В этой политике они делают ставку на эмигрантское отребье, которое ошивается по Европе. Опора, конечно, гнилая, но напакостить они могут. В тридцать пятом году более ста эмигрантов, среди них русские, узбеки и туркмены, поехали «для получения воспитания» в различные школы Германии и Японии. А тех, кто имеет опыт в басмачестве, немцы уже давно взяли к себе на службу. Так что, Ашир-джан, тебе предстоит серьезный бой за нашу правду, правду интернационалистов-ленинцев. Войти в Туркестанский комитет — вот твоя задача! Развалить работу по окончательному сколачиванию легиона, помочь пленным вернуться домой... Это очень нелегко. Только в книгах нашу жизнь разведчиков рисуют романтичной, красивой, что ли, и непременно со счастливым концом... Там ты будешь не один. Пароль и явки помнишь?

— Помню, товарищ генерал! — ответил Ашир. — Пароль я сам предложил Ивану Васильевичу Касьянову.

— Тогда отлично! — улыбнулся генерал и, тут же посерьезнев, сказал: — Кое-где фашисты уже используют туркестанцев для борьбы с советскими, французскими, итальянскими партизанами, бросают их в бой против частей Красной Армии. Так было под Сталинградом, в Калмыцкой степи, где на нашу сторону перешли отдельные группы. Фашистская разведка вербует из числа военнопленных шпионов и диверсантов, засылает в наш тыл. Многие из них приходят к нам с повинной. Все-таки они наши, советские люди, и фашизм, несмотря на свою изощренную систему доносов, провокаций и шантажа, не смог вытравить из них все советское, гуманное...

Прохаживаясь по кабинету, генерал поглядывал на Таганова, словно раздумывая, сказать ли то, что пришло сейчас ему в голову.

— Идет война, когда оценки всего происходящего смещаются в сторону ужесточения. И это правильно. На нас навалился смертельный враг, и мы не вправе благодушествовать. Да, мы осуждаем тех, кто попал в плен. Малодушию на войне места быть не должно! Это равносильно предательству. А у тех, кто попал в плен, думаю, есть или было три пути. Первый — открытый вызов врагу, неповиновение. С такими фашисты не церемонятся, их расстреливают. Не каждый способен на столь геройский шаг. Второй путь — предательство, сотрудничество с врагом, когда предают свои убеждения, совесть, Родину. И, наконец, третий путь — выиграть время, пойти якобы на компромисс с врагом, чтобы усыпить его бдительность... Ясно, что многие военнопленные вступили в легион с целью выжить, но они ждут удобного момента, чтобы сбросить с себя ненавистную форму, перейти на сторону Красной Армии. Таких много. В отдельных батальонах патриоты создают подпольные комитеты, подготавливают организованный побег.

Генерал остановился и продолжил:

— К сожалению, контакты установлены не со всеми подпольными комитетами, и никто ими по-настоящему не руководит. Вот ты и свяжешься с ними. А чтобы эмигрантская верхушка заинтересовалась тобой, ей нужна приманка. Она у тебя есть. Это твоя связь с отдельными националистами, вынашивающими мечту о создании мусульманского государства и отделении Средней Азии от СССР... И в старину и поныне германские завоеватели мечтали и мечтают о чужих землях. Иные видят причину этой войны в маниакальном величии Гитлера и демагогии Геббельса, авантюризме Риббентропа или вздорном политиканстве Гиммлера... Все это — ерунда! На земли России зарились еще псы-рыцари, и германский империализм тоже всегда стремился к экспансии, планировал захват Кавказа, Средней Азии... А нацизм — не порождение Гитлера или Розенберга, он — детище империализма, который породил и выпестовал его, чтобы руками фашистов задушить демократию, уничтожить социализм. Тот же Фрейд, которого приплетают к фашизму, тут ни при чем, и секс как пятое колесо в телеге. Кое-кто, забывая о социальной сущности империализма, не прочь свалить все беды на Гитлера, ловко использовавшего национальную психологию немца, его дисциплинированность, безропотность и прочую специфику традиционного воспитания в семье. Но Гитлер всего лишь пешка в руках всемогущих магнатов, пекущихся только о своих прибылях...