Легион обреченных

В этом небольшом здании, прозванном домом на Лубянке, Ашир Таганов бывал еще задолго до войны, когда учился в Москве. По прошествии стольких лет он снова здесь, и теперь сидел в уютной тиши скромного кабинета, где два небольших стола составлены буквой «т». У высоких зашторенных окон, по долго не видавшему мастики паркету медленно прохаживался немолодой генерал со значком «Почетный чекист» на груди. Невысокого роста, крепыш, с курчавыми, заметно тронутыми сединой темными волосами, со свисавшими вниз усами, которые придавали его лицу добродушный вид. Он будто впервые вошел в свой кабинет и изучающе разглядывал телефоны, графин с водой, два голубоватых стакана из толстого стекла. На стене — во весь рост портрет Дзержинского в расстегнутой солдатской шинели. В углу — сейф и узкая солдатская кровать, скрытая портьерой. Видно, генерал часто ночевал здесь. У входа на массивной дубовой подставке возвышались старинные часы с римским циферблатом и медными гирями.

Ашир в новенькой гимнастерке с сержантскими лычками на погонах сидел перед генералом, и ему казалось, что Мелькумов нисколько не изменился. Такой же улыбчивый, приветливый, внешне похожий на туркмена.

— Мы целую вечность не виделись, — голос генерала чем-то напоминал голос старого профессора, преподававшего в институте курс педагогики, — так что рассказывай, Ашир...

— Из органов, вы знаете, пришлось уйти, — прокашлялся Таганов. — По болезни. Года три на курорты Крыма ездил, лечился, выкарабкался... Учился в Ярославле, в педагогическом получил диплом учителя физики и математики, вернулся в Ашхабад. До лета сорок второго года работал преподавателем, после директором техникума. Трижды подавал заявление с просьбой отправить на фронт, и всякий раз отказ: освобожден от воинской службы подчистую...

Мелькумов, командовавший в двадцатые годы чекистским полком в Каракумах, близко знал отца Ашира — Тагана-ага, простого дайханина, обманутого Джунаид-ханом, но после прозревшего и вставшего на сторону Советской власти и геройски погибшего в боях с басмачами. Ашир, не добившись призыва в армию, вспомнил о друге отца, написал ему письмо и вскоре получил из Москвы вызов. Врачебно-медицинская комиссия долго решала, можно ли зачислить Таганова в отдельную мотострелковую бригаду особого назначения войск НКВД. Но с таким диагнозом, как у него, не призывали даже в военное время. Ему же, учитывая ходатайство заслуженного генерала, который находился в то время на фронте, сделали исключение.

— Одно нас утешает, — откровенно высказался майор медицинской службы, подписывая заключение, — что вы не опасны для окружающих. Однако рецидивы болезни не исключаются, что чревато необратимыми последствиями.

Целый год Таганов проходил специальную подготовку в Подмосковье, мечтая встретиться с Мелькумовым. И вот, когда учеба Ашира близилась к концу, эта долгожданная встреча состоялась... Старый чекист расспрашивал Ашира о Туркмении, об общих знакомых, потом незаметно перевел разговор на главную задачу, ради которой Таганов готовился пойти во вражеский тыл.

— У фашистов сейчас силы не те и пыл не тот, что в первый период войны. — Мелькумов говорил с заметным армянским акцентом. — Холодный душ под Москвой, тяжкий урон под Сталинградом, где мы перехватили стратегическую инициативу, отрезвили их сумасбродные головы. И такой враг, уже ученый, очень опасен. Как скорпион, чувствующий свой смертный час.

Часы звонко пробили восемь. Генерал, прислушавшись к мелодичному бою, продолжил:

— Итак, твоя легенда. Прошу, — и передал Аширу выцветшую от времени фотографию. — Что это за люди?

На снимке было пятеро. Двое в строгих европейских костюмах, остальные — в матросских блузах и беретах с помпонами.

— Это группа коммунистов из гамбургского порта,— заговорил Таганов. — Первый слева — провокатор Ганс Георг Штехелле. Сподвижник Рема еще со времен «Стального шлема». В двадцать восьмом году по заданию нацистов выступил в коммунистической печати, заявил, что осуждает фашистов и рвет с ними навсегда. Так нацисты внедрили Штехелле в ряды немецких коммунистов.

Генерал пододвинул Таганову другую фотографию.

— А здесь Рем благодарит Штехелле после разгрома штурмовиками гамбургского коммунистического клуба, — сказал Таганов. — Штехелле, за тридцать сребреников запродавший жизни многих коммунистов, не дожил до прихода Гитлера к власти. Будучи резидентом германской разведки, проявлял активную деятельность в Средней Азии. Так, он из Туркмении переправил списки «антибольшевистского подполья». Но об этих списках я, по легенде, не знаю, так как они составлялись под контролем советских органов контрразведки. Я смутно помню Штехелле — видел его лишь раз в Ашхабаде, в компании Ивана Розенфельда.

Откашлявшись, Ашир продолжил:

— Рядом со Штехелле склонный к полноте молодой немец. Это Карл Фюрст, сейчас служит в гестапо, курирует деятельность так называемого Туркестанского национального комитета. У него досье почти на всех туркестанцев. — Ашир взял в руки другую фотографию, поднес ее ближе к глазам. — А здесь адмирал Канарис, шеф германского абвера, милостиво улыбается барону Вилли Мадеру, известному в Иране, Афганистане и Турции под именем Вели Кысмат-хана, якобы занимающегося торговлей. Мадер — опытный разведчик, умный и хитрый враг, владеет многими восточными языками. После Штехелле, обезвреженного при переходе границы, был резидентом абвера в Иране. Канарис благоволит к Мадеру, попавшему сейчас в немилость. Барона после неудач в Иране и Афганистане отозвали в Берлин, там он вхож в круги СС, проявляет интерес к туркестанцам и этому пресловутому комитету, любой ценой пытается увильнуть от Восточного фронта,

— Прекрасно, Ашир! А что же лично связывает тебя, советского педагога, директора техникума, с другом самого Канариса?

— Вот фото тридцать девятого года. — Таганов, потянувшись к папке с фотографиями, взял еще снимок. — Тут Черкез Аманлиев, а рядом два ашхабадских немца слушают Новокшонова. Снимок сделан в Ашхабаде, из окна аптеки, где заведующим работал друг Ивана Розенфельда, тоже «спартаковец», внедренный в так называемое антибольшевистское подполье, как громко именовал Мадер свое детище — небольшую группу, которую чекисты полностью контролировали и направляли. Вот тогда-то я снова вошел в уже однажды разогнанный кружок пантюркистов, мечтавших о выходе Туркмении из состава Советского Союза...

Таганов отодвинул от себя фотографии и усмехнулся: