Двенадцатая карта

— Хорошо, — уступил Коул, — письмо написал Чарлз. Но что из этого?

— Женева, как там говорил Чарлз? — сказал Райм.

Женева кивнула в сторону письма и снова процитировала по памяти:

— «И все же слезы мои, следы от которых, милая, ты видишь на этой бумаге, происходят не от душевной боли, а от раскаяния в том, какие несчастья я на всех нас навлек».

— На оригинале письма заметно несколько пятен, — пояснил Райм. — Сделав анализ, мы обнаружили лизоцим, липокалин, лактоферрин — это белки, если вам интересно, — а также целый набор ферментов, липидов и метаболитов. Все они, вместе с водой, разумеется, составляют человеческие слезы… Между прочим, состав слез значительно разнится в зависимости от того, были они пролиты в минуту боли или душевных мук. Эти, — он кивнул на листок, — были пролиты из-за чувств, что несложно доказать. Полагаю, присяжных этот факт также очень растрогает.

Коул шумно вздохнул.

— Вы сделали анализ ДНК, извлеченной из следов его слез, и он показал совпадение с ДНК мисс Сеттл.

Райм пожал плечами и пробубнил ставшее на сегодня уже крылатым: «Элементарно».

Хэнсон посмотрел на Коула, чей взгляд метался между письмом и собственными записями. Президент повернулся к Женеве:

— Миллион долларов. Я незамедлительно выпишу вам чек, если вы и ваши опекуны подпишут отказ от претензий на имущество банка.

— Мисс Сеттл настаивает на выплате компенсации, равной фактическому ущербу, — бесстрастно произнес Гоудз. — Эта сумма будет распределена между всеми наследниками Чарлза Синглтона и не предназначается исключительно ей. — Он устремил на банкира пристальный взгляд. — Вы же не предлагаете заплатить только ей, в качестве побудительного мотива оставив родственников в неведении о произошедшем?

— Нет, разумеется, нет, что вы, — затараторил Хэнсон. — Я должен обсудить ситуацию с членами правления, и мы примем решение об окончательной сумме.

Гоудз собрал бумаги, затолкал их в рюкзак.

— Через две недели я подаю иск. Если вы захотите обсудить вопрос о добровольном создании доверительного фонда в пользу истцов, можете найти меня здесь. — Он подвинул к противоположному краю стола свою визитку.

Когда они были у дверей, Коул, адвокат банкира, заговорил вдогонку:

— Женева, одну минутку. Послушай, я хочу извиниться за то, что сказал. Честное слово. Это было… неуместно. Я искренне сожалею о том, что произошло с тобой и твоим предком. И я в самом деле забочусь о твоих интересах. Просто пойми, что для тебя и твоих родственников лучше всего было бы согласиться на компенсацию. Пусть твой адвокат расскажет тебе о том, как долго может тянуться такой процесс, во сколько он обойдется. — Коул улыбнулся. — Поверь мне, мы на твоей стороне.

Женева смерила его взглядом.

— Битвы остаются теми же, что и прежде. Просто стало труднее распознать врага.

Она отвернулась и вышла за дверь.

Адвокат явно не понял, что она имела в виду.

Что, по мнению Райма, в известной степени только доказывало ее правоту.

ГЛАВА 44

Было раннее утро среды, осенний воздух — свеж и прозрачен, как кубики подтаявшего льда.

Женева навестила отца в больнице и теперь направлялась в школу. Доклад по «Возвращению в Гарлем» был готов; книга оказалась не такой уж и страшной (хотя она все равно предпочла бы Октавию Батлер; черт возьми, вот кто настоящая мастерица писать!), и Женева осталась довольна своим докладом.

А что самое приятное, писала она его в лаборатории мистера Райма, на компьютере, которым ее научил пользоваться Том. В школе на те немногие из компьютеров, что еще работали, приходилось выжидать длинную очередь, да и посидеть выходило не больше пятнадцати минут за раз, не говоря уже о том, чтобы написать целый доклад. На компьютере у мистера Райма, чтобы найти нужную информацию, провести углубленный поиск, требовалось лишь минимизировать окно текстового редактора и вызвать браузер. Просто чудо! Доклад, на который, как правило, уходило два дня, был сделан за считанные часы.

Она направилась через улицу, собираясь пройти напрямик через двор одной из начальных школ. От ограждения вокруг школьной территории на посеревший асфальт падала сетчатая тень. Худышка Женева легко проскользнула сквозь приоткрытые створки ворот — щель достаточной ширины, чтобы пропустить подростка с баскетбольным мячом. Но час был ранний, и двор пустовал.

Женева успела углубиться во двор футов на десять, когда из-за ограждения ее окликнули:

— Йо, подруга!

Она обернулась.

Лакиша стояла на тротуаре в зеленых облегающих брюках, длинной блузке оранжевого цвета, туго обтягивающей бюст, с плеча свисала школьная сумка, бижутерия и косички поблескивали на солнце. На лице застыло то же мрачное выражение, которое поразило Женеву еще на прошлой неделе, когда эта бешеная Фрейзир пыталась убить ее и отца.

— Привет, подруга, где пропадала?

Киш с сомнением глянула на щель между створками: ей ни за что не пролезть.

— Выходи сюда.

— Давай встретимся в школе.

— Не. Надо поболтать с глазу на глаз.

Женева заколебалась. Судя по лицу Киш, дело действительно важное. Медленно, бок о бок, они пошли по тротуару.

— Киш, где ты была? — Женева нахмурилась. — Прогуливала уроки?

— Да что-то мне нездоровится.

— Месячные?

— Нет, дело не в этом. Маман написала записку в школу. — Лакиша огляделась по сторонам. — А что за тип тогда с тобой был?

Женева хотела было соврать, но с губ сорвалось:

— Мой отец.

— Не может быть!

— Да, отвечаю, — подтвердила Женева.

— Он же от вас в Чикаго свинтил, так ты вроде бы говорила.

— Мать меня обманула. Он сидел. Освободился пару месяцев назад, приперся меня искать.

— А где он сейчас?

— В больнице. Его ранили.

— Тяжело?

— Ага. Но он поправится.

— И как у вас с ним? Все пучком?

— Может, вроде того. Я его едва знаю.

— Во прикол! У тебя, наверно, крышу снесло, когда он нарисовался?

— Да уж, и не говори.

Ее увесистая подруга наконец замедлила шаг, остановилась. Женева заметила, как та прячет глаза. Ее рука исчезла в сумочке, что-то нащупала. Пауза.

— Что такое? — спросила Женева.

— А вот, — выдохнула Лакиша, выдернув из сумочки руку и резко выбросив ее в сторону Женевы. Ее пальцы с ногтями в акриловых черно-белых квадратиках сжимали нашейную серебряную цепочку с сердечком.

— Но это ведь… — начала Женева.

— Твой подарок на мой день рождения — все верно.

— И ты хочешь его вернуть?

— Я не могу его у себя оставить, Жен. По-любому тебе будут нужны бабки, ты сможешь ее заложить.

— Подруга, хорош глупить. Невесть какая драгоценность.

Глаза Киш — лучшее украшение на ее лице — наполнились слезами. Она уронила руку.

— Я съезжаю на следующей неделе.

— Уезжаешь? Куда?

— БК.

— В Бруклин? Всей семьей? Вместе с двойняшками?

— Нет, они остаются. Семья никуда не едет. — Ее взгляд метался по тротуару.

— Киш, да в чем дело?

— Сейчас расскажу, случилось тут кое-что.

— Только без драмы, подруга, — бросила ей Женева. — О чем ты вообще?

— О Кевине, — тихим голосом продолжила Лакиша.

— Кевин Чини?

Киш кивнула.

— Прости, подруга. Мы с ним спим. У него есть местечко, куда он перебирается. Я переезжаю к нему.

Несколько секунд Женева стояла молча.

— Это с ним ты разговаривала, когда я звонила на прошлой неделе? — наконец выдавила она.

Лакиша кивнула.

— Слушай, я такого не хотела, все случилось само собой. Ты пойми. У нас с ним всерьез. Со мной ничего похожего еще не было. Я знаю, ты по нему сохнешь… все время о нем говоришь, заглядываешься каждый день. И как ты прибалдела в тот раз, когда он тебя проводил. Я все знала, но все равно перебежала тебе дорогу. Ах, подруга, я вся извелась, пока думала, как тебе рассказать.

У Женевы похолодело внутри, но не из-за глупого увлечения Кевином, которое испарилось, когда он показал свою истинную сущность перед контрольной по алгебре. Она спросила: