Напряжение

- Нет, нет, продолжайте, - сказал Изотов, отметив, что Назарчук быстро оправилась от потрясения и как будто даже забыла о нем.

- Да, я была молода и глупа, совсем девчонка, но недурна собой. Назарчук вскружил мне голову своими красноречивыми и умными, как мне тогда казалось, рассуждениями о живописи, своими акварелями и своим чисто внешним лоском - это я тоже узнала потом. Мы поженились, но семейная жизнь у нас так и не сложилась. Очень скоро я поняла, что ему нужна была жена - стряпуха, поломойка, прачка - одним словом, жена-домработница. Я умела все делать, но я хотела другого и не желала возвращаться в обывательский мир, от которого сбежала. Я немного рисовала, пела, а Назарчук держал меня в кухне, не пускал учиться, не давал читать и закатывал истерики по всяким пустякам, скажем, по поводу не протертого от пыли стола. Сам он вел легкий, светский образ жизни, был занят своими делами, иногда исчезал из дому на несколько дней, не сказав мне ни слова, по телефону его вызванивали какие-то барышни… И ко всему я поняла, что он безнадежно бездарен. Выставка в кинотеатре была единственной его выставкой и, судя по всему, последней. Он взбалмошен, капризен и мало работает. Я стала бунтовать: раз он так, и я так… Жизнь наша пошла наперекос, а когда я познакомилась с Красильниковым, и вовсе наши отношения с мужем испортились… Что вам сказать о Жорже? - Назарчук закрыла глаза, потерла виски. - Он хороший мальчик, добрый, спокойный, я бы сказала, немного холодноватый и расчетливый. Но я с ним как бы пережила вторую молодость. Мы встречались довольно часто у меня дома, и мне было с ним хорошо…

- Скажите, а муж знал о вашей связи?

- Вероятно, да, - опустив глаза, тихо проговорила Назарчук. - По совести говоря, мне безразлично, знал он или нет. Я думаю о себе, а он заботится о себе, и, поверьте, ему не до меня…

- И он никогда ничего не говорил вам по этому поводу?

- Я же вам сказала, что мы чужие друг другу. Он никогда не спрашивает, где я, а меня не интересует, где и с кем он.

«Зачем так люди живут? - подумал Изотов. - Что их связывает? Почему не разойдутся? Разве можно так жить?» Но спрашивать не стал, - к делу это не относилось.

- Дети у вас есть?

- Нет, - ответила Назарчук и, словно догадавшись о мыслях Изотова, сказала: - Нас ничего не связывает, мы пытались разойтись, подали заявления, но суд нас не развел.

Вошла Галочка, сотрудница отдела, положила перед Изотовым потрепанную папку:

- Виктор Никанорович, вы просили дело Петрикеева, я его вам нашла.

Изотов кивнул головой. Никакого дела Петрикеева он не требовал, но понял, зачем ему передали папку.

- Продолжайте, я слушаю вас, - сказал он, не спеша развязывая тесемки. В папку были натолканы ненужные ему бумаги, а сверху лежала записка:

Это Шумский в соседней комнате допрашивал художника и поспешил сообщить наиболее важное, что ему удалось выяснить.

Изотов невозмутимо завязал папку, отложил в сторону.

- Вы ревновали его когда-нибудь? - вдруг спросил он.

- Кого, мужа?

- Нет, Красильникова.

Женщина умоляюще посмотрела на Изотова, как бы прося его не спрашивать, не вмешиваться в ее чувство. Но Изотов выдержал взгляд, и она сдалась.

- Да, ревновала, - глубоко вздохнула Назарчук. - Я… я ведь старше его на шесть лет, я замужем, а он - интересен, молод, холост… Вы должны понять меня.

- Может быть, скажете, к кому?..

- Так уж ли это важно? Наверное, это ужасно, но я ревновала ко всем, не только к женщинам. Когда приезжал к нему брат, кажется, двоюродный…

- Простите, что перебиваю вас. Не помните, как его фамилия и откуда он приезжал?

- По-моему, из Владивостока. Зовут его Игнатом, а фамилии его не помню - кажется, Гуляев, но я не уверена. Он военный, танкист…

- Вам известно, как они друг к другу относились?

- Этого я вам не скажу, не знаю. Жорж мне про него ничего не говорил… Да, так вот я ревновала к нему, потому что он проводил с ним много времени, а на меня уже времени не оставалось… И к Нине Михайловой, жене инженера. Но, кажется, зря… По-моему, между ними ничего не было. Нина, конечно, симпатичная женщина, этого от нее не отнимешь, но не так уж она красива, как думает сама о себе…

«Теперь начнутся дамские разговоры», - с неприязнью подумал Изотов.

- Кто это Нина Михайлова? Вы знаете, где она живет?

Назарчук охотно рассказала о Михайловых: муж - инженер, Нина - домохозяйка, у них двое детей и еще держат домработницу, и дала адрес, добавив, что сейчас их в городе нет, уехали. Изотов записал.

- Знаете, мне всегда было неприятно, когда Жорж даже просто разговаривал с какой-нибудь девушкой или женщиной. Конечно, глупо, я понимаю, но ничего с собой поделать не могла.

- Может быть, случалось что-нибудь и серьезное? Он не изменял вам?

Назарчук поспешно ответила:

- Нет, нет… Только не это…

- Хорошо, - безразлично проговорил Изотов, зная, что сейчас задаст самый важный для следствия вопрос. Как она среагирует на него? Он поднял глаза и, казалось, не видел ничего, кроме ее вишнево-красных губ, блестящих от помады. Спросил быстро и тихо: - Где вы находились в ночь на тринадцатое мая?

- Дома, - сказала Назарчук после едва заметной паузы.

«Лихо врет», - подумал Изотов, ничем не выдавая себя. Теперь весь их разговор приобретал иной смысл. Сдерживаясь, Изотов сказал, разделяя слова:

- А если хорошо подумать? Вас ведь дома не было…

Бледные щеки Назарчук заалели, она сжала кулаки и в каком-то бессилье проговорила с тоской:

- Ах, не все ли равно, может быть, и не было.

- Ну как знаете, хотелось бы услышать искренний ответ, - печально проговорил Изотов. - Придется на сегодня закончить разговор, но, надеюсь, мы еще встретимся.

Назарчук поднялась и медленно побрела к выходу. «Играет и лжет», - ответил себе Изотов на мучивший его все время вопрос.

Он собрал бумаги, запихнул их в стол и пошел обедать. В коридоре его нагнал Шумский. Они спустились в столовую, встали в очередь за талонами.

- Пиво будешь пить? - спросил Изотов.

Шумский энергично помотал головой:

- Мне нельзя, толстею.

- Напрасно. Раз толстеешь, будешь толстеть и без пива, - назидательно сказал Изотов и направился к буфетной стойке.

Принесли щи. Шумский густо намазал горчицей хлеб, Изотов пододвинул салат из свежих огурцов, налил пиво.

- Ну, что художник? - спросил он. Шумский покривился, махнул рукой:

- А, хлыщ, пижон… Два часа поливал грязью жену как только мог.

- Сходится… Отношения у них дрянь… Но, знаешь, Назарчук так и не призналась, где была тринадцатого.

Шумский что-то пробормотал, жуя; Изотов принялся за щи.

- Так что художник отпадает, - сказал он. - При таких отношениях с женой глупо подозревать его в убийстве. Но надо будет посмотреть, нет ли у нее еще кого-нибудь. Почему она скрывает, где была двенадцатого и тринадцатого? Странно, а? Не находишь?

- Знаешь что? - сказал Шумский, смеясь одними глазами. - Где-то я читал, что для нормального пищеварения человек должен пережевывать пищу семьдесят два раза. Когда же он ораторствует, то жует гораздо меньше и у него начинает болеть животик. Понял?

Изотов разрезал ножом мясо, сунул кусок в рот.

- Спасибо тебе, товарищ и брат… Всегда придешь на помощь в трудную минуту. Правильный ты у нас человек, Алексей Иванович… Только скажи, а семьдесят пять можно?..

8

Перечитав показания Гайдулина, Чупреев решил, что теперь-то найти Ольгу Николаевну - плевое дело: цирк - не университет с тысячами народу. И в Ленинграде он один. День рождения Гайдулина - в октябре. Красильников демобилизовался и приехал в Ленинград немногим более года назад. Программа в цирке менялась дважды в году. Что может быть проще?

Но первое же посещение дирекции цирка перепутало все.