Напряжение

- Когда я видел его в последний раз? - в раздумье проговорил Василий. - Вчера под вечер, часов в пять. Я эту неделю в ночь работаю. Пришел утром, на часы не смотрел, но было что-нибудь около восьми: я с завода никуда не заходил, прямиком сюда. Пришел - койка его пустая была, застеленная. Так что не скажу, ночевал он или нет. Потом я лег спать, после ночной-то. Часов в пять - я уже встал, умылся - он идет, как и должно - с первой смены. Ну мы с ним почти не говорили. Он занят своими делами, я - своими. Он тут повертелся, взял портфель - а у него большой такой портфель, кожаный, - и ушел.

- Куда, не сказал? - спросил Изотов.

- Нет. А я и не спрашивал - мало ли куда человеку надо. Мы никогда не спрашиваем. Вот. А сегодня он не ночевал - это точно. Когда он заходил, в тумбочке рылся, бросил на кровать носки, так они и валяются. Значит, не был.

- А он что, парень-то пьющий?

- Не-ет… Чего нет, того нет. Я вам скажу, он вообще парень, ну так, между нами, некомпанейский. Мы тут иногда с получки… - Василий осекся, вспомнив о присутствии коменданта, выразительно посмотрел на него и, вздохнув, продолжал: - Федор Петрович уж нас извинит, но не мы одни… Вот, значит, Тихомиров, Гайдулин и я - это их койки - скинемся на пол-литра, закуску кое-какую купим, ну и, конечно, говорим: «Гоша, давай с нами…» Не, ни в какую… Да он и дома-то бывает редко.

- Где же он пропадает?

- Работает и еще учится. На лекции ходит, может, в библиотеку. В комнате много не назанимаешься.

- А где он учится?

- В университете.

Изотов открыл тумбочку Красильникова, подозвал коменданта и Василия. На верхней полке лежала стопка тетрадей и книг. Тут же валялись мыльница, зубная щетка, бритва и еще разные мелочи. Изотов перелистал общую тетрадь, отметил, что Красильников учился на первом курсе физического факультета заочно. В тетради же он нашел сберегательную книжку. Последняя запись была сделана седьмого мая - Красильников внес тридцать рублей, и общая сумма составила четыреста сорок пять рублей. Изотов отметил: Красильников не брал, а только вносил деньги по тридцать - сорок рублей довольно аккуратно, через каждые десять - двенадцать дней.

- Переводы Красильникову приходили откуда-нибудь, не замечали?

Поджав губы, Василий поморгал белесыми ресницами, ответил:

- Нет, как будто не приходили.

- А деньги у него водятся? В долг у него берете? Или, наоборот, он не просит у вас взаймы?

- Так мы что… Мы зарабатываем. Я тысячу сто - тысячу двести в месяц выколачиваю. Одному хватает. Зачем я занимать буду? Ну и он тоже… Но деньги он любит, не то что любит, а считает, все до копейки.

- Почему вы так думаете?

- Хм… Черт его знает. Так не объяснишь. Пожить надо с человеком…

- Ну хорошо, - сказал Изотов, - а девушка у него есть?

Василий вздохнул, улыбнулся, потер небритый подбородок.

- Уж вы и задаете вопросы… Не знаю. Что знаю, я вам все выложил, а чего не знаю, говорить не стану. Он ведь человек неразговорчивый, с нами своими делами не делится, все про себя. Сюда девушки к нему не ходят, я их не видел, ну а там где-нибудь… Его самого надо спросить.

Изотов просмотрел письма - они были от матери, взялся за книги. Присев на кровать, тряхнул учебник по физике. Из него выпали две фотографии. На одной, меньшего размера, была снята вполоборота девушка, юная, круглолицая; на другой - женщина постарше, полная, самодовольная. Изотов обратил внимание на ее подкрашенные губы. Он перевернул фотографии. Надписей не было.

- Кто это? Вы знаете этих женщин? - спросил Изотов, положив фотографии на одеяло.

Василий покачал головой.

- А вы? - повернулся Изотов к коменданту.

- Первый раз вижу. В нашем общежитии они не живут, я вам гарантирую. Ну а если они сюда и приходили, то я их не встречал.

Изотов поднялся, поблагодарил Василия, взял с собой кое-какие тетради, письма, фотографии, сберегательную книжку и пошел, сопровождаемый комендантом.

- У вас где-нибудь есть телефон?

- Да, пожалуйста, у меня в комнате - услужливо ответил комендант и наконец решился спросить: - А вы мне не скажете, что все-таки случилось? - И поспешил добавить: - Можете быть уверены, что я никому ни слова…

- Красильников убит сегодня ночью, - сказал Изотов.

- Что вы говорите?! - ужаснулся комендант, останавливаясь и качая головой. - И неизвестно кто?..

- Да, ищем, - ответил Изотов. - Я вас вот о чем попрошу: я сейчас выпишу повестки, вы их передайте тем двоим в комнате - Тихомирову и Гайдулину, пусть завтра зайдут ко мне в управление.

Пока Изотов писал, комендант ходил по комнате; от тяжелых шагов его дребезжал стакан, придвинутый к графину.

- Вот ведь чертовщина какая, - заговорил комендант, не заботясь, слушает его Изотов или нет, - случится с человеком что-нибудь этакое, начинаешь задним числом копаться в памяти и вспоминаешь о нем всякую ерунду. Я не знаю вашу работу, может, вам это совсем и не нужно, но я вспомнил, что на днях Красильникову все время звонила какая-то женщина…

При слове «женщина» Изотов перестал писать и взглянул на коменданта:

- Откуда вы знаете?

- Да я сам разговаривал с ней, по этому телефону.

- Вот как? - заинтересовался Изотов, отставляя стакан. - Ну и что?..

Комендант остановился, широко расставив руки, медленно произнес:

- Да нет, ничего, вы там, наверху, спрашивали о женщинах, а мне как-то невдомек, только сейчас, придя сюда, вспомнил.

- А раньше ему звонили женщины?

- В том-то и дело, что никто никогда… Мы вообще проживающим здесь не разрешаем давать этот телефон, служебный он. Так вот, в тот день, во вторник это было, два дня назад…

- То есть десятого?..

- Ага, десятого. Я полдня на заводе был, в АХО, потом пообедал и приехал сюда. Что-нибудь в шесть - начале седьмого звонит она, просит позвать Красильникова. Я отвечаю, что мы к телефону не зовем. Ведь дай всем волю, каждому трезвонить начнут, только знай бегай по этажам, работать некогда будет. Хотел уже положить трубку, а баба настырная такая, извиняется, говорит, что у нее какое-то очень важное дело и срочное, ну просто умоляет меня, чуть не плачет. А тут как раз уборщица сидела, Мелентьева. Я ее и послал в шестьдесят девятую. Мелентьева-то как услышала, что Красильникова спрашивают, говорит: «Да она целый день сегодня звонит, могла бы уж сама сто раз приехать, не барыня…»

- А какой голос был у женщины, вы запомнили?

- Какой голос? - озадаченно переспросил комендант. - Обыкновенный. Голос как голос…

- Низкий, высокий, звонкий, глухой, молодой женщины или пожилой… Разные же бывают голоса, - настаивал Изотов.

- Чистый голос, не сиплый, молодой, может быть, немного резковатый, - ответил комендант, подумав.

- Ну и что потом? Пришел Красильников?

- Пришел, и они стали разговаривать.

- Он называл ее имя?

- По-моему, нет.

- А о чем он говорил?

Комендант виновато развел руками, вздохнул.

- Кабы знать, я бы, конечно, прислушался. А у нас ведь как: один зашел, другой, этому что-то нужно, тому тоже… Разве будешь слушать, что там болтают по телефону.

- Ну о чем хоть речь-то шла? Долго они разговаривали?

- Нет, совсем немного. Мне кажется, договаривались о чем-то. О свидании, наверно. Потому что Красильников сказал: «Ладно, приду». Это я запомнил. Еще подумал: вот ведь молодежь нынешняя - баба на свидание зовет, целый день добивается. В наше время не так было… А впрочем, кто знает, может, больна она, может, и правда дело важное. Разве в чужую душу влезешь?

- Все может быть, - согласился Изотов. - Все может быть…

Он вынул из портфеля листы бумаги, записал все, о чем говорил комендант, прочел ему и попросил подписать. Потом выяснил в управлении, что Чупреев еще на заводе, и позвонил туда.

- Сережа, ты не уходи, дождись меня и задержи кадровиков, дело есть… Я сейчас выезжаю.

4

Шумский раскрыл потрепанную записную книжку. Красильников, как видно, не был аккуратен, и сокращенные строчки, записанные наспех, то карандашом, то чернилами, сцеплялись, перемешивались одна с другой, точно хозяин книжки сам не знал, пригодятся они ему или нет. Почерк его был мелким, непонятным. Все это затрудняло чтение, и Шумский то и дело подносил к записям лупу.