Иной жизни для себя не представляю! Книга седьмая. Халявные баксы. (СИ)

своего ненаглядного, и слегка потормошил:

«Мужика раньше видела? Может наш, партийский, и сюда

приходил по делу?»

Ниночка замерла на секунду, потом повернулась ко мне:

«Где-то видела», - задумалась на недолго, - «большой

такой, и страшный! Все «мать твою», да «мать твою» через слово

вставлял!»

«Так это Шарпан!» - определил Дока, - «В партии

компрессорщиком работает, канавы под взрыв обуривает!» -

женушке начал улыбаться, - «Мужик отличный, наверное по делу

к нам забегал!»

«Может и отличный», - Ниночка озабоченно вздохнула, -

«только у вас там», - кивнула на погреб, - «такое лежит, что я

чуть в обморок не упала! Вдруг мужик из милиции?»

Ниночку мы как могли успокоили, немного рассмешили,

после чего она пригласила нас поужинать. Дока, не знаю и откуда

– в магазинах спиртным давно не пахло – материализовал

бутылку непрозрачной дряни, и мы отличненько посидели, с

нагуленным за день аппетитом. Ниночка от нас в выпивке не

отставала, снимала остатки недавнего стресса. Но не совсем это

у нее получилось, потому что несколько раз повторяла одно и то

же:

«Ой, как боюсь, мальчики! Вдруг кто-то догадается, чем вы

в погребе занимаетесь! Дело то подсудное!»

В таких случаях Дока бодро отвечал:

«Не боись, все о-кей будет!»

А я начал подумывать, как бы безопасность нелегального

производство повысить. Пока в голову ничего не приходило.

После ужина нам с Докой оставалось провернуть еще

одно дело: из одной банки слить в другую остатки кислоты,

засыпать в нее стакан отмытого сегодня материала. А осадок

первой промыть, просушить, взвесить и оценить на глаз качество

работы. И пока Ниночка мыла посуду и убиралась, этим

занимались.

Отмытый желтоватый осадок Дока просушим на жестянке,

после чего его взвесили: двадцать пять грамм чистого золота.

Ого-го! Дока ссыпал его в пузырек, в котором два грамма уже

было, вдвоем пошли показать продукт хозяйке.

«Так мало?» - с удивлением на нас посмотрела, - «И это за

день работы?»

По своей настырности, к такому вопросу я был готов

давно. Просмотрел старые газеты, приобретенные в городе,

когда последний раз ездил туда проведать жену, нашел в одной

из них курсы валют по отношению к рублю. И успел в уме

подсчитать, сколько рублей получит каждый из нашей троицы –

я, Дока и Владимир, - если отмытое за день золото реализовать.

Получалось, что я получу половину бывшего моего месячного

заработка как старшего геолога партии. Сумасшедшие деньги!

Больше, чем получилось в артели! И когда я Ниночку, а заодно и

Доку просвятил: «Через месяц каждый из нас по новой машине

может приобрести», - поначалу никто и не поверил. Пришлось

привести расчеты на бумаге и убедиться еще раз, что деньги

великая сила: Ниночка забыла о недавних страхах и расцвела

как роза, уже фантазируя, как деньгами распорядится. А Дока

вальяжно развалился на стуле, демонстрируя свою значимость

как добытчика не только необходимого для жизни продукта, а и

денег.

Впрочем, долго кайфовать им не пришлось: раньше

времени заступать на ночную смену прибежал Владимир. С

горящими глазами, и желанием узнать, сколько же получилось

золота во вчерашней отмывке. Оценив праздничное настроение

встречавших, обвел всех взглядом маньяка, и выдавил одно

слово:

«Ну?»

Ниночка, напуганная сегодня второй раз, теперь видом

нашего коллеги, затихла и постаралась раствориться, исчезнуть

из вида. Дока же важно со стула поднялся, прошел в соседнюю

комнату и вернулся с драгоценным пузырьком в руке.

«Здесь твой двухнедельный заработок как геолога», -

потряс пузырьком возле носа гостя. Реакция того оказалась

мгновенной и непредсказуемой – непостижимым образом

пузырек оказался в его руках. Как завороженный, начал его

вертеть, рассматривать содержимое на свет, что то для себя

шептать.

Не сумевшая сдержаться Ниночка в испуге затрясла руками

и что то пыталась сказать возмутителю спокойствия, Дока же

поначалу опешил, похлопал с открытым ртом глазами, и наконец

из ступора вышел:

«Ну ты даешь!» - это он Владимиру, - «От золота крыша

едет!» - повернулся ко мне, - «Теперь будем ему только издали

показывать, что б не чокнулся окончательно!»

«Пузырек у него отберите!» - пискнула Ниночка, - «Пока

все не рассыпал!»

Пузырек отобрали, но Владимир долго еще сидел с

оловянными глазами, что-то про себя бубнил, качал головой,

поцокивал языком. Наверное прикидывал, хватит ли незаконного

заработка на хлопоты по устройству дочери в институт.

Пришлось предложить ему срочно идти к месту работы – в

погреб – и не смущать остальных нелицеприятным видом.

На следующий день «страшный мужик» навестил Доку

еще раз - появился рано утром, когда мы загружали в люльку

Урала мешки. Хорошо, что Владимир давно смену закончил.

Иначе б мы точно спалились: Шарпан первым делом кинулся к

погребу, убедился, что на двери замок. И только после этого

подошел к нам, когда Дока лихорадочно застегивал на люльке

брезент, что бы скрыть под ним мешки с дробленкой.

«Здорово, мужики!» - расплылся в улыбке.

«Чего надо?» - с мрачным видом поинтересовался Дока,

которого этот тип однажды чуть не лишил зрения. Дело было на

утиной охоте, любителем которой Шарпан был не меньше

нашего, но относился к разряду одиночек. Устраивался всегда от

других подальше, и всю ночь сидел напротив подсадных

резиновых уток, ждал, когда к ним прилетит утка живая. То-есть,

в самом важном этапе охоты – приготовлении и уничтожении

вечером кондера не участвовал. На этот же раз Дока решил

посидеть с ним в темноте часок, посмотреть, действительно ли

живые утки к подсадным садятся. Устроился в сторонке, посидел,

и уже собрался уходить, по времени в основной компании кондер

должен был быть уже готов. И тут с его стороны к Шарпану

подлетела утка, которую тот не столько увидел, сколько

услышал. Дробь прошумела рядом с Докой, и это его не удивило

– так на охоте частенько бывает. Но этот Шарпан, заряжая

патроны, вместо войлочных пыжей употреблял самодельные,

лично вырубленные из листа сухой штукатурки. Которые наверное

еще в стволе рассыпались в порошок, разлетавшийся намного

шире дроби. Доку хлестнуло по верхней части тела, в том числе

по глазам. Пришлось долго их промывать, и с неделю они были

красными как у рака. С тех пор Дока при Шарпане не улыбался,

демонстрировал нежелание даже разговаривать, хотя в его

отсутствии инцидент вспоминал с улыбкой. Сейчас его показная

серьезность больше объяснялась попыткой гостя прорваться в

погреб.

«Да ладно тебе!» - похлопал Шарпан Доку по плечу, мне

же пожал руку, - «Кто старое вспомнит – тому глаз вон!» - это он

о злосчастных пыжах из сухой штукатурки, - «Просьба у меня к

тебе!»

«Это ж какая?» - поинтересовался Дока с ехидством, -

«Еще раз под твои пыжи подставиться?»

«Не, другое!» - расплылся гость в улыбке, но тут же

принял серьезный вид, - «Хочу на зиму солонину из сайгачатины

заделать, пока она тут пасется. Сами знаете, что сейчас в

магазинах, мясом и не пахнет. А жить надо», - и этак показушно

вздохнул.

«Ну и заделывай, мы то при чем! – на счет солонины мы с

Докой пока не задумывались.

«Хранить негде», - Шарпан вздохнул еще раз более

жалостливей, - «а у тебя погреб есть. Может, бочку разрешишь в

нем на зиму поставить?»

Безотказный на просьбы Дока только открыл рот, но не

знал что и ответить, простым работягам отказать он не мог почти

во всем. Но и пустить в погреб, при наших делах, тоже не мог.