Охота на охотников

Похвалил южный растопыристый фрукт:

- Хор-рош, зар-раза колючая! А то у нас, бывает, такую недозрелую кислятину продают, что её в рот засунуть невозможно. А этот - тает. Сахар с вареньем... - И, вспомнив о своих дальних хохлацких корнях, добавил, коверкая язык: - Це дюже гарно. Сало в шоколаде!

Через двадцать минут С Печки Бряк, расслабленный воспоминаниями и коньяком, здорово захмелел, опорожнив одну бутылку "хеннесси", он достал другую, и Егоров, чтобы не напиться, поспешил откланяться.

Ольга Николаевна позвонила знакомому калининградскому подполковнику:

- Ну как поживает свободная экономическая зона?

- Цветет и пахнет!

- В чем это выражается?

- В том, что я "опель" здесь могу купить за две тысячи долларов. А в Москве сколько он стоит?

- Не знаю, - сказала Ольга Николаевна, хотя сразу вспомнила, что нарядный "опель", отнятый "мальчиками" - Каукаловым и его напарником - у артиста балета Большого театра, ушел в Грузию за десять тысяч долларов.

- Как минимум шесть, - сказал подполковник.

- Ну что там пострадавший... как его фамилия? - Ольга Николаевна взглянула в блокнот, лежавший перед ней на столе. - Ага, вот... Левченко.

- А что Левченко? Права не получил. И не получит. Переведен на должность слесаря - чинить автомобили. Поскольку он два года не был в отпуске, то сразу после перевода на новое место взял отпуск. Вот, собственно, и все, Олечка! Отдыхает. Гоняет, наверное, зайцев в полях под Калининградом либо приводит кому-нибудь в порядок автомобиль.

- Это точно?

- Абсолютно точно. Наша фирма, как известно, Олечка, веников не вяжет.

- Зато делает хорошие гробы! - Ольга Николаевна призывно, по-девчоночьи звонко рассмеялась, и подполковнику захотелось немедленно очутиться в Москве.

Прибыв домой и приняв с дороги ванну с пеной, пахнущей сиренью, - в Москве сейчас появилось много новой "банной косметики", разных травяных настоев, шампуней, мазей, мыла, цветочных отваров, лосьонов и тому подобного, и Новелла Петровна отводила душу, она уже всю ванную заставила флаконами, пузырьками и пузырями, стеклянными и пластмассовыми емкостями, банками и пластиковыми коробочками, - Каукалов, весело подпрыгивая на одной ноге, пытаясь вытряхнуть из уха прилипчивую капельку, застрявшую внутри, поинтересовался у матери:

- Ма, мне тут, пока я жарился под солнцем в Египте, никто не звонил?

- Ну как же, как же не звонил... Еще как звонили. Один хрипун, например, раза три уже объявлялся. Я тебе сейчас фамилию его скажу, она у меня на бумажке записана... - Новелла Петровна прошла в свою комнату, поковырялась там в бумагах и выкрикнула: - Арнаутов его фамилия. Есть у тебя такой знакомый, а? Вроде бы есть. Ты в армии с каким-то Арнаутовым служил. Не он ли, Жень? Только голос у него что-то очень быстро постарел.

Каукалова раздражала болтливость матери. Он понимал: чем дальше - тем будет хуже. В старости почти все люди становятся надоедливыми болтунами. Это болезнь, от которой нет лекарств.

Услышав фамилию старика Арнаутова, Каукалов перестал скакать на одной ноге.

Новелла Петровна встревожилась.

- Случилось что-нибудь, Жека?

- Ничего не случилось, - отрезал Каукалов, вытерся насухо полотенцем и позвонил деду.

- Здрассте, ваше высокопревосходительство! - вежливо произнес он.

- А-а, явился - не запылился! - сипло, дыряво, будто горло ему прогрызли мыши, вскричал старик Арнаутов. - Ну докладывай, как отдохнул.

- Нормально.

- Нормально - это значит, никак.

- Нормально отдохнул, - упрямо повторил Каукалов.

- Ладно, нормально - значит, нормально, хрен с тобой. К борьбе за дело Ленина - Сталина готов? - У Арнаутова была цепкая память, он хорошо помнил пионерские призывы своей юности.

- Всегда готов! - у Каукалова память была не хуже, чем у старика.

- Тогда завтра же и заступай на свой пост, - приказал Арнаутов. Шоссе заждалось. Иначе Олечка Николаевна... - Старик сделал многозначительную паузу. - А это знаешь... - он прищелкнул языком, - это чревато.

- Мной... личной мной она не интересовалась? - спросил Каукалов, почувствовал, как у него, будто у застенчивого школяра, покраснели щеки.

Не надо было задавать такого вопроса, он это понял, когда уже задал, - и замер теперь в напряженном, каком-то странном для себя ожидании.

Старик Арнаутов не выдержал, грубо захохотал.

- Только тем она и занималась, что интересовалась твоей личностью! Он захохотал ещё громче, ещё грубее. - Даже слезы горючие начала лить... Ну ты и даешь, парень!

...Утром Каукалов и Аронов вновь выехали на Минское шоссе. Аронов выглядел неважно - несмотря на загар, был зеленым, в височных выемках у него собирался пот, стекал тонкими струйками на щеки, в глазах, возникнув однажды, застыло стойкое мученическое выражение.

- Чего это с тобой? - бросив беглый взгляд на напарника, спросил Каукалов. - Заболел, что ли?

В ответ Аронов демонстративно покашлял в кулак, потом ухватился пальцами за больной костистый кадык, подергал его из стороны в сторону, будто посторонний предмет, случайно проглоченный им.

- Заболел... не заболел... Какое это имеет значение? - пробормотал он. - Но чувствую я себя плохо. Не всякий организм выдержит такие перепады. - Аронов покосился в боковое, заляпанное грязью окно, за которым уползала назад тоже грязная, в саже, в масляном порохе и хлопьях отгара природа, так не похожая на сверкающие картины, что они видели в Хургаде, на коралловых островах Красного моря и вообще в Египте. То был праздник, а это?

Увы, праздники тем и отличаются от будней, что быстро проходят. Праздники проходят, а будни остаются.

- Понимаю, - с неожиданным сочувствием хмыкнул Каукалов, - но делать нечего. Следи за трассой, ничего не упускай, ни одной детали.

- Ну что там, не сняли с нас епитимью?

- А её и не было.

- Тогда чего ж мы перед Хургадой ложились на дно?

- Да кому мы с тобой нужны? В России сейчас такое творится, что наши с тобою дела - это не дела, а делишки. Детский лепет. Страна настолько погрязла в крови, что убийство уже и не считается преступлением. Это - так себе, рядовое событие, шалость, - говорил Каукалов спокойно, словно лектор, читающий нотацию несмышленым студентам. Что интересно, он совершенно не считал себя преступником, а если что и совершил - то только на благо общества. - Война в Чечне, убитые мирные люди, кастрированные, с отрезанными головами русские, детишки со вспоротыми животами... Да что там говорить. Есть много людей, которым сейчас хуже, чем нам. Так что держись! Бог терпел и нам велел.

Аронов промолчал, отвернулся к окну. Кому-кому, а школьному дружку говорить о Боге - грех, Бог может обидеться и сотворит такое... А как Женька Каукалов поступил с ним, преданным товарищем? Привлек к преступлениям... или как там это называется на юридическом языке - толкнул на соучастие? Заставил взять в руки нож... Аронов, будто от холода, передернул плечами. А с девчонками как он разобрался? Взял, да и обеих прикарманил, а товарища отодвинул в сторону. Не-ет, Женька Каукалов неверный человек.

- Не хочешь разговаривать - не надо, - неожиданно весело проговорил Каукалов. У него возникло ощущение, что ему сегодня обязательно повезет, он сыграет по-крупному, а в таком состоянии разные капризы, внутренняя маета напарника - это мелочь, не заслуживающая внимания. К тому же Илья никогда не отличался твердостью характера, всегда давал слабину, - и это тоже надо было учитывать.

Учитывать и не выпускать из вида. "Иначе игра не стоит свеч", - как говорил один старший товарищ Каукалова по службе в армии.

Около поворота на Внуково их попытался было тормознуть одинокий гаишник - не разглядел, видать, в потоке, но потом, исправляя свою оплошность, так лихо крутанул свою полосатую колотушку, что она у него чуть не улетела в кусты. Приложил руку к шапке и ослепительно улыбнулся.

- Вона, даже зубы чуть изо рта не высыпались, - удовлетворенно отметил Каукалов, скосил глаза на один свой погон, украшенный капитанскими звездочками, потом на другой, словно бы проверяя, все ли звездочки на месте.