Следы говорят

Рисунки В. Курдова

А. Шевченко

„Следы говорят"

Редактор М.М. Смирнов

Переплет художника Ю.П. Мезерницкого

Художник-редактор Б.Ф. Семёнов

Технический редактор Н.И. Родченко

Корректор Е.Н. Куренкова

OCR – Андрей из Архангельска

Лениздат. Ленинград, Торговый пер., 3

Типография им. Володарского.

Ленинград, Фонтанка, 57.

ДИКАРЬ

Недавно у наших школьников был праздник. Соблюдая прекрасный обычай, они в «День

птиц» с любовью развешивали дуплянки и скворечники. Ребята хорошо продумали это дело,

заботясь о том, чтобы искусственные гнёзда были недоступны для кошек и сорок. Ни один

птичий домик не остался пустым, значит «гостям» понравились их жилища.

Вам кажется, скворцы, например, так просто заняли приготовленные им домики? О нет!

Они, прежде всего, проверили их прочность и удобства. Залезли внутрь, исследовали – всё ли

там в порядке. Осмотрели, простучали клювиком снаружи и уж только потом завладели

облюбованным скворечником. Особенно беспокоились самочки. Дело самца – первым

захватить домик и пением пригласить сюда подругу, прилетающую обычно позже. С этих пор

больше заботы падает на неё: она хлопочет о «домашнем уюте», самец же восторженно

распевает на все лады. Кстати, своим пением он оповещает соперников, чтобы они не

совались к занятому уже месту, иначе их ждет взбучка. Словом, главное занятие «хозяина» –

это песни и охрана своего уголка; только короткими минутами помогает он подруге в

устройстве гнезда.

На днях спускаюсь с крыльца, – хочу отправиться на вечернюю тягу вальдшнепов, а

скворец, сидя у своего нового домика, будто обрадовавшись моему появлению, во-всю

старается, взвизгивая и шипя над моей головой. Даже крылышками похлопывает себя в такт

пению, – очень уж волнуется и спешит.

Удаляюсь, а вслед мне несется звонкий посвист. Я даже обернулся – скворец ли? Он, он!

Певец торопится передать дроздовую трель. Свое скворечное лопотание он обязательно

уснащает чужими напевами, – чего только не вплетет сюда.

Солнечные лучи насквозь просвечивали голый березняк и так сушили и коробили слой

прелых листьев, что взъерошенный настил их хрустел под ногами. В сизой хвое краснолесья

переливчато колебался воздух.

В прогретой за день боровине – застоявшееся тепло. Спустился в низину, – там свежо,

сыро.

На тяге моё всегдашнее место возле огромной старой осины, что растет в ложбине у

поворота ручья.

Подхожу. С верхушки осины долетает обрывок хрустального перезвона песенки. Я

подумал: зарянка. И сразу же меня взяло сомнение: в такое время зарянка поет на макушке

хвойного дерева? Поднимаю голову, что-то мелькнуло за ствол. Захожу с другой стороны

осины, вижу вверху дупло. Нет, пожалуй, не зарянка! Так высоко она никогда не устраивает

гнезда, оно у неё всегда внизу. .

На заходе солнца отовсюду слышалось пение. Старались мастера этого дела дрозды. На

вершине ели красиво позванивала зарянка.

Кто же, боясь меня, прячется в дупле?

Закат перестал пылать, но было ещё светло, и я хорошо видел тянувших над лесом

вальдшнепов. О своем приближении они предупреждали далеко слышным «квор-квор-квор!..

цвист!». Плавно и быстро проносились они вдоль низины с опущенным вниз клювом.

В вечерней тишине особенно громко раздавались мои выстрелы.

Затоковала сумеречная птица козодой. Подолгу висело в воздухе её урчание.

Прислонив к дереву ружье, тихо сижу на замшелом пне под елью, дожидаясь – не

покажется ли из дупла спрятавшаяся там птица? Неожиданно из круглой дырки в осине кто-

то выглянул и со звуком «чиррр» улетел.

Смерклось. Продолжаю сидеть; ведь вальдшнепы и ночью тянут. Вдруг как метнется мне

в глаза огненный язычок! Я так и встрепенулся. А это, всего-навсего, зарянка собиралась

сесть мне на голову, чтобы юркнуть в ёлку. .

На другой вечер, скрытно приближаясь к осине, слышу обычную песню скворца. Не

замечая меня, он шевелит крылышками, причмокивает и трещит. Но как только я

показываюсь, он скрывается в дупло...

Так вот кто здесь обитает, – подивился я и подумал:

«Какая разница в повадках скворцов: один – песней встречает меня у калитки, другой

стал дикарем. Живя вдали от людей, он усвоил лесные привычки: перестал доверять

человеку».

НА ЗНАМЕНКЕ

Думаете, боятся дикие птицы близости жилья и не селятся рядом с большими городами?

Ошибаетесь! Для дичи важно, чтобы были укромные уголки, где бы её не трогали. А уж

она сама проверит, можно ли ей там водиться.

По взморью на Знаменке, у самого Ленинграда, есть заводи с шумящими камышами.

Растут по ним рогоз, кубышки, рдесты; на кочкарниках – осока; по краям – кустарники.

Всю ночь на воде отсвечивают «зори» – отблески ярких огней города. Сюда доносятся

звонки трамваев, шум мчащихся машин, заводские гудки. Но всё это мало тревожит

пернатый мир.

На Знаменке, в Мурье, запрещена всякая охота, словом – здесь заказник.

Хотите посмотреть, что тут творится весной?

Сойдем у тех каменных громад с трамвая и свернем вправо на луга. Отсюда стежкой

пойдем к зарослям ив.

Не верится вам, что возле нас пчёлы кружат? Они! Они – золотистые труженицы. Надо

же им собрать свой первый медовый взяток с барашек верб и бредин. Это «городские»

пчёлы. Где-нибудь в окне дома-гиганта сделан леток, а в квартире на подоконнике стоит улей.

Есть любители-пчеловоды и в самом Ленинграде: и в городе пчелам на всё лето обеспечен

сбор меда. В городских парках цветут медоносы: клены, сирень, липы; березы, осины дают

пыльцу; копошатся пчёлы в садах и скверах, хлопотливо обследуя нежные венчики

всевозможных цветов, высасывая капельки нектара...

Слышите – жаворонок! Да не туда смотрите! Без привычки на солнце его трудно

заметить, – очень уж высоко трепещет. Журчит, журчит в одной точке лазури и – камнем

вниз. Где-то рядом у него гнездо на земле...

Вот мы и на месте. Теперь слушайте и глядите в оба. Много здесь любопытного, всякие

утки тут водятся. Они сами себя обнаружат. Только не зевайте...

И, будто нарочно, кряковая утка дала знать о себе:

«Квэ-эк! Квэ-эк! Квэ-эк! Кваа-ква-ква!» – разнесся её призыв.

– Ой, так близко?

– А чего ей бояться! Наверно, вон на той заводинке плещется... Так и есть.

«Жвя-ак! Жвя-ак!» – отзывается нарядный селезень. Он-то уж знает, куда его зовут. «Тих-

тих-тих-тих» – просвистел крыльями и плюхнулся в гости.

Над камышами протянули длинношеие шилохвости с острыми хвостами... Где-то

крякнула скромная утка-широконоска, – клюв у неё лопатой... Там с дребезжащим свистом

мчится табунок чернопегих гоголей, тех самых, что в дуплах гнездятся. Неожиданно за

стеной камыша что-то с грохотом обрушилось – то гоголи опустились на воду.

Вдруг издали донесся перезвон колокольчиков, – парочка самых маленьких и юрких

уточек чирков-свистунков мелькнула таким молниеносным зигзагом, что звук их полета

послышался лишь после того, как самих чирков и след простыл.

В залитых водой кустах ивы-бредины кто-то потрескивает: «Трль, трль, трль». То

селезень чирок-трескунок подружку ищет.

А там вон, на чистой луговине, полюбуйтесь куликами турухтанами! В пышно цветистых