Смерть под кактусом.

Над верхушками деревьев слабо дрожала предрассветная синева, когда из тумана неожиданно возник темный силуэт часовни. Изнурительная беготня по ночному лесу уже немного научила меня соизмерять свои страхи, однако, завидев среди вековых деревьев мрачную каменную часовню, я здорово струсила. Как вскоре выяснилось, не напрасно. Позади часовни показались странные разлапистые тени. Вглядываясь пристальнее, я машинально ткнула локтем начавшую вдруг подвывать подружку:

— Заткнись, припадочная...

Но Тайка железной хваткой впилась мне в плечо, проскулив сквозь зубы:

— Светка... кладбище...

Как будто я сама не видела... Несмотря на то что мне ни капельки не было жарко, а скорее наоборот, по спине между лопаток потекла струйка пота. За невысокой железной оградой белели кресты, а могильные холмики утопали в утреннем молочном тумане. Пустыми облупившимися глазницами на нас с мрачных склепов строго смотрели безмолвные ангелочки. Где-то высоко над головой вдруг недовольно заухала неясыть, Тайка издала нечто среднее между мычанием и кваканьем и быстро потекла на травку. Поняв, что через пару мгновений ситуация полностью выйдет из-под контроля, я шевельнулась и сердито фыркнула:

— Надеюсь, ты не на пикник здесь пристраиваешься? И так времени нет, а ты расселась как на именинах...

Подняв на меня побелевшее личико, Мегрэнь заморгала и принялась громко икать. И хотя мое собственное сердце находилось в данный момент где-то в районе селезенки, я рассмеялась. Продолжая икать, Тайка встала и сделала слабую попытку отряхнуть джинсы.

— Ладно тебе красоту наводить! Некогда... — Я решительно направилась к часовне, прилагая неимоверные усилия, чтобы не грохнуться со страха в обморок.

Икая на весь лес, Тайка заковыляла следом.

Дойдя до ступенек, я остановилась и вытащила из-за пазухи пакетик с картами. Прикладывая массу усилий, чтобы не оглядываться на могилы, я все же полюбопытствовала:

— Интересно, есть ли кладбище на карте?

Мегрэнь придвинулась ближе:

— Ну, есть? Ик... — Голос был такой, словно от ответа зависела ее жизнь.

— Есть, есть... — ответила я. — Вот этот квадратик, и теперь ясно, что означают буквы.

Выяснив, что кладбище и в самом деле находится там, где ему и положено, мы вдруг почувствовали облегчение. Не обращая больше на него внимания, мы принялись за дело.

— Вот здесь что такое... ик-ик? — озабоченно хмурила брови подруга, вглядываясь в затейливую загогулину на бумаге.

— Еще один колодец, — сказала я, пробираясь сквозь плотные малиновые заросли. — И я его видела, когда мы бежали из монастыря. Один колодец у них за оградой находится, а второй здесь. Помнишь, еще монашка говорила, какая необыкновенная здесь вода?

Мегрэнь кивнула:

— И где-то рядом должен быть родник... ик-ик...

Мы вышли прямо к колодцу. Я села на край сруба и

снова уткнулась в головоломку, определяя стороны света и складывая в уме метры.

— Родник недалеко от часовни, немного правее. Значит, в середине треугольника между этим колодцем, родником и часовней должно быть то место, где и находится тайник.

Мегрэнь потерла лоб и задумалась.

— Голова кругом... Ик! А что тогда значат эти цифры?

Я в сомнении развела руками:

— Пока не очень понятно. Однако кое-что, мне кажется, я разгадала. Видишь цифры последнего столбца?

— Шесть, восемь, ноль, восемь, один, шесть... — словно кукушка, проикала Тайка. — И на что, по-твоему, это похоже?

— Я думаю, на дату.

— Шестьдесят восьмое августа?

— Нет, если смотреть наоборот...

— В России так сроду не писали. Мы ж не американцы какие-нибудь, — засомневалась подружка.

Но сразу сдаваться я не хотела:

— Но вдруг такую запись сделали машинально? Если представить, что она касается коллекции... которая некоторое время находилась за границей, где вся документация оформлялась так...

— Ты имеешь в виду выставку? — уловила мою мысль Мегрэнь. — Постой-ка... Жаль, конечно, что нельзя точно проверить, поскольку папку сперли, но...

Выставка была в Париже... в августе... шестьдесят восьмого года. Точно!

Мегрэнь запрыгала вокруг меня, радостно потирая руки.

— А последняя запись? Шестьдесят восемь... ик... тысяча сто один?

— Не тысяча сто один, а первое ноября. Я думаю, что коллекцию взяли для выставки в августе, а в ноябре вернули обратно...

— Ура! — заорала Мегрэнь, хватая меня в охапку.

— Ты чему обрадовалась-то? — не поняла я.

— Как чему? Ведь эта запись последняя! Значит, оно по-прежнему там!

По всей видимости, под словом «оно» подразумевалось «сокровище». Меня не так обрадовала Тайкина догадка, как то, что она прекратила наконец икать.

— Ну, теперь к роднику?

— Пошли. Он называется Софьин ключ. Говорят, там вода животворная.

— Тебе животворной нельзя, — предупредила я. — Ты и так живее всех живых, постоянно вертишься и суешь нос, куда не следует.

— Интересно, кто определяет, куда следует совать нос, а куда нет?

— Интеллект определяет... Элементарное чувство самосохранения.

— Не знаю такого слова.

— То-то и оно!

Вскоре мы уже стояли возле Софьина ключа. Среди больших серых валунов откуда-то из-под земли весело струился родничок, аккуратно забранный в керамическую трубу. Вокруг трубы все было чисто убрано, а под ней, в том месте, где вода стекала на землю, лежала каменная плита с резным орнаментом. Перед валунами была расчищена площадка, посыпанная мелким гравием, сбоку стояли две низенькие деревянные лавки.

— Какое ухоженное место, — изумилась Мегрэнь. — Просто не верится, что посреди леса может быть такое.

— Монашки, наверное, следят...

Конечно, мы не удержались и попили. Вода была студеной и ломила зубы.

— Здорово! И правда хорошая вода...

Помимо воли мы протоптались возле родника дольше, чем планировали. Время неумолимо таяло, небо становилось все светлее, а мы никак не могли узнать главного: что находится в центре вычисленного треугольника. Однако вода в ключе, наверное, и вправду оказалось непростой. Я почувствовала необычайный прилив энергии, и меня просто обуяла жажда деятельности.

— Тайка, у нас на все про все десять минут максимум. Иначе нас точно застукают... Времени осталось только на обратную дорогу, и то бегом...

Мегрэнь живо кивнула, азартно топчась на месте. Как видно, ей тоже не терпелось закончить столь блестяще проведенное расследование.

— Так... север здесь. Пройди-ка в направлении часовни. — К моему несказанному удивлению, Мегрэнь бодро направилась на юг, нимало не смущаясь тем, что придется идти мимо кладбищенской ограды. Но для определения направления оказалось достаточно нескольких десятков метров. — Стой, хватит! Не уходи пока оттуда! — Я покрутилась, прикидывая, в какой стороне находится колодец, и направилась на юго-запад. Через несколько минут я остановилась. — Мегрэнь, иди сюда!

Послышался торопливый хруст валежника, из-за деревьев показалась возбужденная подруга:

— Ну?

Продолжив по воздуху линию направления своего движения, я задумчиво почесала в затылке. Мы стояли недалеко от северной стороны кладбища. Воображаемые линии треугольника охватывали его часть, а середина приходилась как раз на западную ограду... Мы переглянулись, молча взялись за руки и двинулись вперед. Кровь застучала в висках, и сердце заколотилось. Не то от волнения. Не то от страха.

— Склеп... Светка, это же склеп...

В нескольких метрах от ограды над ровными холмиками могил виднелся старинный облупившийся склеп. Мы смотрели на него, не решаясь войти на погост.

— Все, — сказала я, — уходим. Я сейчас живых боюсь гораздо больше, чем покойников.

Когда мы перелезали через забор пансионата, было уже совсем светло. Но пока нам везло. Не встретив ни одной живой души, мы довольно быстро добрались до своего корпуса и нырнули в кусты под окна. В вестибюле стояла тишина, никого не было видно, кроме спящей дежурной администраторши, что немного удивляло.