Двенадцатая карта

Но сейчас храбрость ему изменила.

Словно оцепенев, он буравил свою правую руку взглядом.

Да или нет?

Если он попробует согнуть палец и у него не получится, если не сможет добиться даже одной из маленьких побед, о которых говорит Шерман, значит, для него все кончено.

Волной нахлынет депрессия, и в конце концов снова придется звонить врачу… но не Шерману, а специалистам совсем в другой области — сторонникам эвтаназии из общества «Лета». Несколько лет назад Райм уже пытался покончить с собой, но тогда он был гораздо беспомощнее, чем сейчас. У него не было всех этих компьютеров, телефонов, систем, исполняющих голосовые команды. По иронии судьбы теперь, когда жизнь его стала комфортнее, он получил средства довести свой замысел до конца. Новый доктор оставит какие-нибудь таблетки или оружие в пределах его досягаемости.

Конечно, несколько лет назад у него почти не было близких людей. Сегодня, узнав, что он свел счеты с жизнью, Амелия будет просто раздавлена. Однако в их отношениях любовь и смерть всегда шли рука об руку. Коп до мозга костей, Сакс часто на задержании первой врывалась в квартиру подозреваемого, хотя этого никто от нее не требовал. Ее награждали за доблесть, проявленную при вооруженных арестах; на машине она носилась, забывая про тормоза; поговаривали даже, что она имеет склонность к самоубийству.

Что до Райма, когда они встретились, во время расследования одного очень сложного дела несколько лет назад, связанного со смертельной опасностью и насилием, он сознательно пошел на смертельный риск, и Сакс сумела это понять.

Том тоже вынужден будет смириться. (На первом же собеседовании Райм сообщил своему новому помощнику: «Я скорее всего на этом свете надолго не задержусь. Чек советую обналичивать сразу по получении».)

Тем не менее больно было думать, каким ударом окажется для них его смерть. Не говоря уже о том, что останутся нераскрытыми преступления, погибнут невинные люди.

Вот почему Райм тянул с обследованием. Если улучшений не обнаружится, он переступит черту.

Да?..

«Часто карта предрекает подчинение обстоятельствам, отказ от борьбы, смирение с тем, что есть».

Или нет?

«Если она выпадает вам при гадании, следует прислушаться к своему внутреннему Я».

И тут Линкольн Райм принял решение. Он отступится. Прекратит тренировки, забудет об операции на спинном мозге.

В конце концов, если нет надежды, то ее нельзя потерять. Он прожил достойную жизнь. Пусть и не идеально, но в целом довольно сносно. Да, он примет то, что ему суждено принять, смирится с тем, с чем не хотел мириться Чарлз Синглтон — неполноценностью своего существования. Останется человеком на три пятых.

Смирится, насколько сможет.

С помощью безымянного пальца левой руки Райм развернул коляску и покатился обратно к спальне. Из дверей навстречу ему появился Том.

— Ну что, в постель?

— Всенепременно, — ответил Райм.

ЧАСТЬ III

ХОЛМЫ ВИСЕЛЬНИКА

СРЕДА, 10 ОКТЯБРЯ

ГЛАВА 20

Ровно в восемь утра Томпсон Бойд выгнал машину из гаража рядом с домом Джин, где оставил ее вчера после того, как ушел от облавы на Элизабет-стрит. Выехав на запруженные улицы, он направился в сторону моста Квинсборо и, оказавшись в Манхэттене, повернул к Гарлему.

Томпсон остановился в двух кварталах от дома, где жила Женева. Из оружия у него с собой были пистолет двадцать второго калибра производства «Норт американ армз» и дубинка. В сумке сегодня лежали не руководства по оформлению интерьеров, а устройство, которое он собрал прошлым вечером и сейчас нес с большой осторожностью, неторопливо шагая по тротуару к дому Женевы. Несколько раз он осматривался по сторонам, стараясь не привлекать внимания. Вокруг спешили по своим делам люди. Белых и черных здесь было примерно поровну, многие в деловых костюмах — очевидно, шли на работу. Студенты направлялись к университету: велосипеды, рюкзаки, бородки… Ничего подозрительного.

Томпсон Бойд остановился у края тротуара и внимательно оглядел дом, в котором жила девушка.

Около соседнего дома стоял неприметный автомобиль «краун-виктория». Неглупо с их стороны. За углом около гидранта — еще одна машина без полицейских знаков. Томпсону почудилось какое-то движение на крыше соседнего дома. Снайпер? Может, и нет, но кто-то там определенно был, и скорее всего полицейский. Да, этим делом они занялись всерьез.

«Серый статист» повернулся и пошел назад к своей машине, сел за руль и завел двигатель. Придется запастись терпением. Нападать на нее здесь слишком рискованно, лучше подождать более удобного случая. Из приемника послышались первые аккорды песни Харри Чапена «Кошка в колыбели». Томпсон выключил радио, но мелодия не прервалась. Он продолжал тихо ее насвистывать, не сбиваясь с темпа и без единой фальшивой ноты.

Двоюродная бабушка сумела кое-что отыскать.

В квартире Женевы Роланд Белл ответил на звонок Линкольна Райма, который сообщил, что тетя отца Женевы Лили Холл нашла несколько коробок со старыми бумагами, сувенирами и прочими вещами. Сказать, есть там что-то для них полезное или нет, она не могла — зрение уже не то, но коробки под завязку набиты бумагами. Будут ли полицейские и Женева их разбирать?

Райм хотел, чтобы их немедленно забрали и привезли, но женщина отказалась наотрез — сказала, что отдаст их только лично внучатой племяннице, а больше никому.

— Даже полиции? — спросил Белл.

— Полиции в особенности, — ответил ему Райм.

В разговор вмешалась Амелия:

— Думаю, она просто хочет повидаться с племянницей.

— Ну да, понятно.

Белл нисколько не удивился, когда Женева сказала, что будет рада навестить бабушку. Куда проще охранять людей, которые и носа не решатся показать на улицу, а предпочтут засесть за компьютерную игру или толстую книжку. Усадил такого в комнату где-нибудь в глубине здания, где ни окон, ни соседей, ни лестниц на крышу, — и заказывай целый день пиццу или китайскую еду.

Но Женева Сеттл отличалась от всех, кого ему до сих пор доводилось охранять.

«Могу я поговорить с мистером Гоудзом?.. Я оказалась свидетелем преступления, и меня удерживают в полиции. Удерживают против моей воли и…»

Из соображений безопасности детектив распорядился, чтобы к дому прислали две машины. Одну, с Женевой и Пуласки, он поведет сам, в другой будут Луис Мартинес и Барб Линч. Еще один полицейский автомобиль с офицером в форме останется у дома Женевы дожидаться их возвращения.

Пока подгоняли вторую машину, Белл спросил у Женевы, есть ли новости от родителей. Девушка ответила, что сейчас они в аэропорту Хитроу, ждут ближайшего рейса.

Белл, сам отец двоих сыновей, мог бы много чего сказать в адрес родителей, которые бросают дочь на попечение дядьки, а сами отправляются за океан. (Особенно с таким дядькой. Даже денег на ленч не дал. Что за безответственность?) Белл хоть и был отцом-одиночкой, целый день проводил на работе, но по утрам успевал накормить детей завтраком, собрать им ленч и почти каждый вечер сам готовил ужин, пусть его стряпня и не отличалась изысканностью.

Однако его задачей было следить, чтобы Женева Сеттл осталась жива, а не отпускать замечания по поводу нерадивых родителей. Выбросив из головы все посторонние мысли, он вышел на улицу и быстрым внимательным взглядом окинул фасады, окна и крыши соседних домов, стоящие поблизости автомобили.

Перед подъездом остановилась полицейская машина, прибывшая сменить пост. Мартинес и Линч ушли к своему «шевроле», припаркованному за углом.

Белл сказал в рацию:

— Все чисто. Выводи ее.

Появился Пуласки и быстро провел Женеву к машине Белла. Он запрыгнул на заднее сиденье рядом с девушкой, а Белл уселся за руль. На большой скорости машины пересекли Гарлем и вскоре подъехали к старой многоэтажке неподалеку от Пятой.

Здесь обитали в основном пуэрториканцы и доминиканцы, а также выходцы из Гаити, Боливии, Эквадора, Ямайки и стран Центральной Америки — как черные, так и белые. Существовали небольшие анклавы иммигрантов новой волны из Сенегала, Либерии и стран Центральной Африки. Большинство преступлений на почве ненависти совершалось между коренным населением и иммигрантами, а не по расовым или национальным признакам.