Пока муж в командировке

Я вздохнула, собираясь с силами. Интересно, как он отреагирует на мои слова? Решит, что я свихнулась? Вполне вероятно.

- Мама велела передать, что не любит красные розы. Она просила, чтобы вы приносили желтые.

Гость был озадачен.

- Велела? - переспросил Ираклий Андронович. - Елизавета… когда?!

- Сегодня ночью, - ответила я. - Мама приснилась мне и произнесла следующую фразу: «Скажи ему, что я не люблю красные розы. Пускай приносит желтые».

При этом воспоминании по спине снова побежали холодные мурашки. А говорят, что сны - обман. Глупость какая…

Ираклий Андронович ответил не сразу. Он вдруг сгорбился, опустил плечи, печально нахохлился. Наверное, обиделся. Да и кто бы не обиделся на его месте?

- Не обижайтесь! - попросила я.

Гость вздрогнул, пришел в себя, помотал головой.

- Прости, Маша, задумался. Нет, я не обиделся. Жаль, что раньше этого не знал. А я специально заказывал цветы из Абхазии, думал, что они ей нравятся…

- Розы чудесные, - поспешила я с утешением. - Я уже забыла, как пахнут настоящие живые цветы. У оранжерейных цветов запаха нет, сами знаете.

Ираклий Андронович не ответил. Его широко открытые глаза не отрываясь сверлили точку на противоположной стене.

Я побарабанила пальцами по столу, но гость не среагировал. Пора было выводить его из душевного столбняка. Я в последний раз стукнула пальцами по скатерти и спросила:

- Вы Теплякова знаете?

Ираклий Андронович оторвался от созерцания точки в пространстве. Посмотрел на меня, чуть нахмурился и уточнил:

- Художника?

- Ну, если его можно так назвать…

Ираклий Андронович засмеялся.

- Мы знакомы. А что?

- Значит, это вы его заставили вернуть мне деньги за картины?

- Почему заставил? - удивился гость. - Он сам понял, что должен вернуть! Картины-то не его! Значит, и деньги не его!

В глазах гостя замерцала хрустальная чистота, которой я отчего-то не поверила.

- Да, да, - пробормотала я. - Сам понял, значит… Очень трогательно…

Но гость продолжать тему не стал и миролюбиво спросил:

- Маша, у тебя есть записи маминых спектаклей?

- Конечно, - ответила я. - Какой вам нравится больше всего?

Ираклий Андронович подумал.

- «Дон Карлос».

Я прошла в кабинет. Достала из секретера диск с оперой, вернулась в гостиную. Вставила тонкую пластину в проигрыватель, включила воспроизведение и на цыпочках прокралась к столу.

Комнату наполнил глубокий низкий голос, похожий на густой расплавленный шоколад. Честолюбивая испанка Эболи стремительно понеслась навстречу своей гибельной судьбе.

Странно, что мама так любила эту роль. По-моему, ее характер был прямой противоположностью характеру испанской принцессы. Хотя что я знаю о мамином характере?

Я опустила голову, вызвала воспоминания из прошлого. Вот я, двенадцатилетняя девчонка, вбегаю в прихожую и натыкаюсь на мамину секретаршу Олю.

- Тш-ш-ш, - шипит она. - Мама работает!

- Я на одну минутку, - бормочу я и открываю дверь.

Мама стоит, склонившись над журнальным столиком. Ее руки упираются в столешницу, спина выпрямлена. Перед мамой лежит секундомер, от которого она не отрывает глаз. Мама делает вдох полной грудью и очень-очень медленно выдыхает обратно. Нужно, чтобы время выдоха занимало не меньше двух минут. Чем дольше выдыхаешь, тем лучше. Эта дыхательная гимнастика длится очень долго, минут сорок, а то и час. Маме нельзя мешать: упражнение требует полной сосредоточенности.

Я стою на месте и нетерпеливо переминаюсь с одной ноги на другую. Во дворе меня ждут подружки, с которыми мы решили пойти в кино. Я хочу попросить денег на билет и предупредить, что вернусь через два часа.

Но мама не обращает на меня никакого внимания и, делая дыхательную гимнастику, смотрит только на секундомер.

Я жду так долго, что у меня начинают подкашиваться ноги. Наконец мама оборачивается. Выпрямляется, сухо спрашивает - в чем дело?

Я срывающимся от волнения голосом излагаю просьбу. Мама, не дослушав до конца, говорит:

- Деньги в сумке. И, ради бога, не мешай мне больше!

Поворачивается, наклоняется над столом, упирается в него руками. Упражнение начинается снова.

Я выскакиваю из подъезда, радостная, оживленная, озираюсь кругом… Но меня уже никто не ждет. Девчонки ушли в кино полчаса назад. Я стою посреди пустого двора и рассматриваю новенький железный рубль на ладони.

Такое вот детское воспоминание. Смешно, правда?… До слез.

«Ун ди ми ресто, ун ди ми ресто, ун ди ми ресто», - пела мама все выше и выше, подбираясь к главной высокой ноте. И попала в нее точно, словно дротиком в центр нарисованного круга. Зазвенела и оборвалась высокая нота, оркестр доиграл окончание арии. Наступила тишина. Четвертое действие оперы закончилось.

Проигрыватель остановил диск, с мягким щелчком вытолкнул его наружу. Я взглянула на гостя.

Ираклий Андронович сидел вполоборота ко мне, опираясь локтем на стол и прикрывая ладонью глаза. Услышав щелчок, он вздрогнул, отнял руку от лица и оглянулся.

Я снова поразилась выражению его глаз.

- Как странно, - сказал гость. Покачал головой, подумал о чем-то и еще раз повторил, глядя в пустоту комнаты: - Как странно.

Я не стала спрашивать, что он имеет в виду. Как говорится в одной испанской пословице: есть покрывало, которое лучше не приподнимать.

Ираклий Андронович встал. Не глядя на меня, отрывисто произнес:

- Мне пора.

Я поднялась следом за ним, вышла в прихожую, чтобы проводить гостя.

Ираклий Андронович снял с вешалки куртку, перебросил ее через руку. Привычно стукнул концом трости по носкам своих ослепительных туфель, сказал, по-прежнему не глядя мне в глаза:

- Спасибо, Маша.

- Не за что, - ответила я.

- Я не прощаюсь. Мы скоро увидимся.

На этот раз я не услышала в обещании никакой скрытой угрозы, поэтому и не испугалась. Кивнула, открыла дверь. Ираклий Андронович сделал шаг за порог и вдруг задержался.

- Значит, желтые?…

- Желтые, - подтвердила я.

Гость кивнул. Вышел на лестничную клетку и медленно пошел вниз, не вызывая лифт.

Я закрыла дверь и несколько минут постояла, прислушиваясь к затихающему звуку неровных шагов.

Так закончился этот странный день. Годовщина маминой смерти.

- Неужели никто не пришел? - в третий раз переспросил меня муж. - Вот сволочи!

Я молча пожала плечами, разглядывая узор на оконных шторах.

Прошло три дня после годовщины. Я отработала положенные два дня и наслаждалась выходными. Утром съездила в больницу, навестила Катерину. Повод для оптимизма был налицо: подруга уверенно шла на поправку. На душе у меня было легко и празднично.

Действительно, в последнее время дела складывались просто прекрасно! Мало того что в моем кармане внезапно осела фантастическая сумма, так еще через неделю я получу огромную зарплату! Верно говорят: деньги к деньгам.

Подозрения в краже с меня сняты. Мой странный гость, Ираклий Андронович, подтвердил это прямым текстом. Узнать бы еще, кто отравил Штефана и пытался меня подставить…

- Машуня, я скоро вернусь, - напомнил о себе муж. - Дня через три-четыре.

Я очнулась от своих размышлений.

- Значит, справился с делами досрочно? Это хорошо.

Пашка немного помолчал и неловко произнес:

- Я соскучился. Домой хочется, сил нет.

- Потерпи, всего три дня осталось. Паш, ты мне сообщи номер рейса. Я хочу тебя встретить.

- Охота тебе мотаться в аэропорт по такой погоде? А-а-а, - догадался муж. - Хочешь убедиться, что я летал в Нефтеюганск по делам, а не на Кипр с любовницей…

- Не говори глупости! - сердито оборвала я.

Пашка засмеялся.

- Прости. Конечно, я тебе перезвоню, когда возьму билет. Целую, Машуня.

- Целую, - эхом откликнулась я. Прошлась по комнате, остановилась у окна, не переставая думать о своем, о девичьем.

Значит, Пашка возвращается немного раньше, чем обещал. Хорошо это или плохо?