Красиво жить не запретишь

— Мы из сыщиков превращаемся в заседателей! — бросил в сердцах Скворцов Иволгину. В кабинете последнего в предобеденный час находились следователь Иванцив и четверо работников угрозыска.

— Одно полено слабо горит, а вот несколько… — отбился Иволгин. — И потом, молодоженов надо беречь. А где я смогу лучше уберечь тебя, чем у себя в кабинете?

— Ты и сам, Валентин, прекрасно понимаешь, — раздался, как всегда, бесстрастный голос Иванцива, — что сейчас не время гнать лошадей. Куда, в какую степь гнать? Что мы имеем на сегодня? Почти ничего. Будем думать. Вместе.

— Так подозрения в причастности Томашевской к убийству Черноусовой отпадают? — перешагнул вступительную часть их рабочего совещания майор.

— Уже отпали. У самой Томашевской, да и у Чаус полное алиби. Связь между ними и Черноусовой почти условна, встречались крайне редко, я имею в виду светских дам, Чаус отпадает, — встречи сугубо официальные. Убитая не представляла никакой опасности для Томашевской, скорее, наоборот. Она уже, по существу, сходила с арены.

— А не могла Черноусова разнюхать о младенцах? — поинтересовался Скворцов. — Вот и мотив.

— Могла, — Иванцив даже улыбнулся. — Львов — город удивительный, здесь все между собой знакомы, грешное перемешано с праведным. Допустим, она знала о торговле новорожденными. — И — что?

— Шантаж, — не сдавался Валентин.

— Но уж Томашевская в таком дуэте не уступила бы. А что она знала о делишках Черноусовой — факт, занесенный мною собственноручно в протокол допроса. Нет, эти концы не сходятся.

— Но кто же убийца? — Иволгин встал, вышел из-за стола.

Валентина раздражало это неспешное хождение майора по диагонали кабинета, но приходилось молчать. Не потому, что он — подчиненный, Иволгин бы не позволил себе проявить внешне обиду, наверняка, раз и навсегда, прекратил бы мерить шагами кабинет. Но ведь это было его право — таким способом, шагистикой гасить собственные эмоции. Тому же Вознюку может не нравится цвет глаз Валентина, и как же быть?

— Сейчас мы в полосе, когда скорее получим ответ, кто не убивал. Но это тоже результат.

— И кто, по-вашему, не убивал? — Валентин не понимал вкуса отрицательного результата. — И так ли уж уверены вы, что такая, как Чаус, не могла тюкнуть старуху?

— У нее, во-первых, не было мотива. Во-вторых, в сентябре она была в отпуске, гостила у сестры на Винничине, я проверил. Мне эта особа тоже глубоко не симпатична, но это недостаточное основание, чтобы заподозрить ее в убийстве. Хотя, почти уверен, на совести у нее не только торговые операции с детишками. Ловкая, хитрая, умная хищница.

— И Жукровский, видимо, не убивал, — Иволгин, наконец, остановился. — Чем больше я узнаю о нем, тем меньше склонен подозревать его в убийстве. Хотя ваш прокурор, да и мой шеф не отказались от этой первоначальной версии.

— Наши шефы! — поправил Иванцив. — А версия эта удобна, но не выдерживает простого психологического анализа. Вспомните информацию, пришедшую из Запорожской области. Как красиво Жукровский поменял, чужими руками, женскими, заметьте, госномера на машине. Дон Жуаны, действительно, не убивают — в буквальном смысле. Самое большее — они разбивают сердца и чистят кошельки.

— И все же исключать его из подозреваемых рано, — Валентина бесило, что столько разумных мужиков не способно вычислить одного преступника, оставившего им визитку — отпечатки пальцев. — Эх, дали маху с Федосюком! Пока его не задержим — ситуация не прояснится.

— А как ваша разведчица? Уже дала показания? — поинтересовался Иванцив.

— Увы, — Валентин смотрел в пол, — Маша в сознании, но… То ли последствия тяжелой черепной травмы, то ли шока, когда в палате громыхали выстрелы, но девушка не помнит ничего, начиная с той ночи с Федосюком.

— А каковы прогнозы эскулапов? — спросил следователь.

— Ничего определенного. Или-или. Но взгляд у Маши вполне осмысленный, речь нормальная.

— Надо будет осторожно навести справки, Валентин, — заключил Иволгин. — Может, целесообразно вызвать сюда для консультации какое-нибудь медицинское светило. Ей кто нужен? Нейрохирург?

— Консилиум был вчера, местными, так сказать, силами. Два нейрохирурга, невропатолог, психиатр. Все — с именами, степенями.

— А не украдут нашу Машу со второй попытки? Ты достаточно обезопасил ее? — Иванцив любую тему доводил до логичного конца.

— Насколько возможно. Окно на прочных запорах, оба выхода из отделения контролируются. А в палате — наш человек, Лидия Борисовна Погориляк, из паспортного стола. Давно хотела подлечиться, вот и соединили две нужды в одну. Но с охраной уже сегодня — проблема, райотделовскими долго не протянем.

— Надо подумать. Из каждого положения есть минимум два выхода, — можно было не сомневаться, что Иванцив найдет оба выхода.

— Федосюк, Федосюк — вот кто нужен нам! — начал новый круг Иволгин.

— Мне — позарез! — подхватил Скворцов.

— В общем, он достаточно еще молодой, чтобы не быть чересчур осторожным. Если только хорошо расставили сети — будет улов.

— Если только нет у него нужного человека среди наших орлов, райотделовских, — Иволгин знал, о чем говорит. Не обязательно работник милиции сознательно идет на преступление, может и по простоте душевной выдать другу детства, бывшему однокласснику, приятелю по пионерлагерю и так далее нужные тому сведения. Не исключен и факт подкупа, да еще при той мизерной зарплате, на которой сидит милиция.

— Кроме работы и дома какие еще пути ему перекрыты?

— Выезд из города, тройка знакомых. Мы ведь только начали изучать эту особь, — проинформировал Иволгин.

— Сличили тридцать пять отпечатков пальцев с теми, что обнаружили в квартире Черноусовой, сплошной туман, — Скворцов по-прежнему думал, что их сегодняшние посиделки не выход из того тупика, в котором оказался розыск в деле Черноусовой.

— А какие идеи у молодежи? — обратился Иволгин к сыщикам, до сих пор не проронившим ни слова, но охотно поддержавшим Скворцова, когда тот закурил «Орбиту». Теперь в кабинете, между окном и столом Иволгина, стояла прочная дымовая завеса. Хорошо, потолки в помещении высокие, слава Богу, во Львове хватает старых зданий, окраинные хрущебы не изменили благородный облик старого города.

— Надо бы потрясти знакомых Федосюка. Такие типы, как он, не ведут затворническую жизнь.

— Согласен…

— А Жукровский не звонил больше этой девице? Или, может, кому из знакомых? Отцу?

— Как будто нет. Надо проверить.

— На Черноусову у многих может быть зуб, — проронил младший лейтенант Величко.

— Интересно, — тут же подхватил Иванцив. — Я вас внимательно слушаю.

— Она же чем только не занималась! Раньше — аборты, потом — то ли дом свиданий, то ли…

— Скорее второе, — поддержал следователь. — Но все эти ее клиенты, и старые, и новые, должны, в принципе, быть ей только благодарны.

— Мне так не кажется, — Величко сделал паузу, пытаясь яснее сформулировать еще не вполне выношенную мысль. — Занимаясь такими делами, она могла кого-то шантажировать. Кого-то из женщин, хорошо обеспеченную или со связями, с положением. А если женщина молодая, красивая?

— Так-так. Хорошо думаете, лейтенант, — и дальше Иванцив обращался уже только к Иволгину: — Надо нам, Василий Анатольевич, еще раз просеять всех, кто попал в поле зрения по делу Черноусовой. Всех! Действительно, у Жукровского или Федосюка меньше мотивов для убийства, чем могло быть у неизвестной нам женщины. Или у ее мужа, любовника. Мы сегодня не можем с достоверностью сказать, что убитая лишь представляла квартиру для свиданий, а не предлагала и товар на этом рынке любви. Мы должны знать точный ответ на этот вопрос, меня он буравит уже давненько.

— Погрузимся в область психологии. Предупреждаю: нам из той грязи не выбраться, — Скворцов знал, сколь болезненно реагирует на одно имя Черноусовой даже Инна, никогда не переступавшая порог ее дрянного дома и полагал, что на этом пути их подстерегают только тупики.