Странник. Американская рулетка (СИ)

Но додумать свою мысль – тягостную, как крик озабоченного осла – я не успел. Входная дверь распахнулась. В ту же секунду Настя резким движением накинула на себя одеяло. Потянуло сквозняком, и вместе с ним в номер ворвался какой-то мужик. Разглядеть его не удалось, потому что он тут же бросился ко мне, и я, сразу сообразив, что рыпаться и брыкаться себе дороже, покорно уткнулся лицом в одеяло. И через одеяло почувствовал, как судорожно вздрогнули Настины коленки. Подумаешь, не впервой: однажды меня сунули головой в унитаз, причем, судя по всему, последние сотни полторы посетителей этого общественного туалета забывали спустить за собой воду. Впрочем, тогда все обошлось без особых неприятностей: в перерывах между окунаниями я успел назвать несколько весьма серьезных в нашем мире имен, и меня тут же отпустили. И даже извинились за недоразумение.

Ворвавшийся в номер мигом защелкнул у меня на запястьях холодные наручники и рывком повернул с живота на спину. И тут же в лицо ударил слепящий желтый свет мощного фонаря. Я зажмурился и стал размышлять о том, где и на чем так крупно засыпался. Даже если предположить, что вчера я окончательно сошел с ума и вместе с Настей обманом проник в свободный номер отеля, то местная охрана никогда не стала бы устраивать подобный цирк из обычного задержания. Значит, это кто-то посерьезней. Но зачем им я, вот в чем вопрос. Максимум, что мне можно пришить, это нелегальное пребывание в Штатах. Если вот так набрасываться на каждого нелегала, то наручников не хватит; не говоря уже о людях, входящих в группы захвата – или как они тут называются…

Фонарь опустился, но я все равно не видел ничего, кроме желтых кругов. И тогда раздался голос, от которого вся кожа покрылась мурашками и противно задергалось левое веко.

– Мурзин Александр Васильевич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, русский, беспартийный, место рождения – Петроградский район города Ленинграда. Разведен, детей нет. Образование неоконченное высшее. Без постоянного места жительства. Нынешняя кличка – Странник. Я не ошибся? – голос издевательски копировал ту протокольно-бюрократическую интонацию, с которой в покойном совке любили разговаривать все официальные лица – от учительницы начальных классов до генсека. Произнесено это было, конечно же, по-русски. Та-ак, понятненько…

Лежать на собственных руках, скованных за спиной, было чертовски неудобно, и я невольно поморщился. С тех самых пор, как я сделался странником, чекисты несколько раз подъезжали ко мне с разного рода предложениями, но всякий раз удавалось откосить: слава Штирлица со товарищи меня не очень устраивала. Пару раз били, с месячишко просидел на цугундере, столько же в дурке, а потом меня оставили в покое. Можно сказать, что до сегодняшнего дня меня по-настоящему не трогали. Хотя устраивать штурм гостиничного номера в чужой стране ради того, чтобы побеседовать с несчастным бомжом – это совершенно не их стиль…

– Слушай меня внимательно, козел! – прервал мои невеселые размышления тот же голос. Я напряг зрение и разглядел довольно мрачного типа примерно моих лет с тяжелым взглядом голодного дракона.

– Ты сейчас быстренько рассказываешь, как попал к их президенту и что с ним обсуждал, дешевка. Ты же не олигарх какой-нибудь. Давай, выкладывай, как это вышло! А за это я не трону ни тебя, ни бабу. Ну а если нет... Ты же мужик опытный, понимаешь: уколю чем нужно, и сам запоешь. Только после этого не могу гарантировать, что с головой все останется в порядке. Косить под дурака уже не придется. Так что ты лучше того... колись сам. Кто послал, зачем. У тебя еще есть возможность реабилитироваться перед родиной.

В другой ситуации я расхохотался бы. Только что я усиленно пытался вспомнить события вчерашнего дня, и до сих пор ничего, кроме каких-то смутных обрывков, в голову не лезло. Правда, здесь есть небольшая, но очень болезненная разница: одно дело, когда пытаешься ты сам, и совсем другое, когда пытают тебя. Вот сволочь, и рука ведь не дрогнет: оставит после себя два трупешника и спокойно свалит. Я покосился на обмершую Настю. Секундочку, это ведь она работает в той самой конторе, которая и устроила мне встречу с президентом...

– Слушай, давай быстрей, приятель, у меня еще дел по горло, – перебил мои размышления наш незваный гость, по-хозяйски расхаживая по комнате. – Мы за этой конторой давненько следим. Есть у нас кадры... А тут вдруг сообщают: родимого бомжа везут на дачу к самому президенту США. Что за чудеса такие, думаю. Главное, проверили фотографию по своим каналам, и – надо же! – ты действительно бомж… Ай да Александр Васильевич!

Мужик остановился и резко сменил тон. В его голосе отчетливо послышались истерические нотки. Так разговаривают мелкие уголовники, взвинчивая себя перед первым убийством.

– Ты со мной дурака не валяй, слышишь! Я церемониться не буду. Знаешь, я передумал. Колоть... Вот еще, дурью маяться! Сейчас тебе по-быстрому заклею рот, петлю на яйца и все. Лучшая сыворотка правды, по опыту говорю. А показания свои записывать, чтобы пасть не разевалась, – смерив меня нехорошим оценивающим взглядом, он хмыкнул. – Стенографировать у меня будешь, блин, ручаюсь!

И я ему как-то сразу поверил. Тем более, что он, ловко крутанув меня, молниеносно перестегнул наручники так, что теперь я держал скованные руки перед собой. Мои шансы выкрутиться из этого тухлого дела стремительно падали до нуля. И – то ли от тяжелого безысходного страха, то ли от храбрости отчаянья – я неожиданно вспомнил все, что произошло со мной вчера. Все без исключения, включая свой безумный визит к президенту. И сразу сообразил, что теперь пропал окончательно. Потому что этот бандит не поверит ни единому моему слову…

– Слушаю вас, – довольно раздраженно произнес глава Белого дома, когда я растерянно опустился на стул. – Надеюсь, вас предупредили: в вашем распоряжении не более тридцати минут.

То, что мне, страннику и жителю Улицы, представилась возможность побеседовать с глазу на глаз с самим президентом США, было само по себе довольно занятно. Но не в той ситуации, когда он явно принимал меня за кого-то другого. Разоблачение грозило мне довольно серьезными неприятностями. Лучше уж неудачно «стрельнуть» в хорошем магазине, чем связываться с людьми такого уровня... Невольно сглотнув слюну, я принялся судорожно соображать. На лице президента явно отражалось нетерпение, и я понимал, что времени на размышление у меня нет. Ну почему, спрашивается, в самолете я не изучил содержимое папки более внимательно? Тот важный тип, на место которого я невольно угодил, очевидно, был как-то связан с поставками нефти. Значит, мне следует сказать об этом хоть что-нибудь.

– Мистер президент, – торжественно начал я и замолчал, потому что тот вдруг улыбнулся.

– Не знал, что мой близкий друг О’Хейли, попросивший принять вас сегодня, настолько симпатизирует славянам. Вы ведь из Венгрии, я угадал?

– Почти, – я колебался, не понимая, как лучше поступить: согласиться с президентом или открыть ему правду. И тут же подумал: контора, устроившая мне эту встречу, точно знает, откуда я родом. Не стоило попадаться на ерунде. – Я из России, мистер президент. По поводу нефти…

Глаза у сидевшего напротив человека сузились, и он почему-то сразу утратил сходство со своими собственными портретами.

– Это меняет дело, – с каким-то язвительным удовлетворением тихо произнес он. И начал подниматься из-за стола. – Я готов закрывать глаза на мелкие услуги, которые О’Хейли периодически оказывает своим приятелям с моей помощью. Но... просил ведь этого дурака, чтобы никаких переговоров по нефти! Я обязательно сообщу об этом разговоре президенту России! Благодарите бога, что я не собираюсь напускать на вас ФБР!

Глава Белого дома перевел дух, помолчал и вдруг рявкнул – совсем как российский вертухай.

– Все, аудиенция закончена! Не смею вас задерживать!

И когда я, добравшись на неверных ногах до двери, уже закрывал ее за собой, прибавил расхожее американское ругательство.