Евангелие отца

Рыцарь встал, протянул руку и, не говоря ни слова, вышел в соседнюю комнату. Открылась дверь и в гостиную вошел один из тех, кто встречал Джонатана Тиза в аэропорту Бен-Гурион. Он молча поклонился, держа в руке небольшой кожаный саквояж и Великий Мастер последовал за ним из номера…

Знал бы ты, Великий Мастер, сколь непрочны и невесомы слова! Слова, которым ты привык верить, слова, которые были в основе всего. Знаки, ритуалы, знания и звания: что это все перед простым законом абсолютной смерти? Но, есть смысл в жизни, Великий Мастер. Есть. Даже если ты не понял его до последней минуты на смертном одре: не все постижимо уму человеческому. Ведь сказано в одном коптском тексте: "На верных чашах и правильным весом измерит Отец Мой долг ваш. И еще о каждом слове праздном, которое скажете вы, будете судимы. Ибо нет возможности избегнуть смерти, так же, как никто не избавит своих добрых или злых дел", т. е. наказания или вознаграждения за эти дела. Все случится очень скоро, и тебе, Великий Мастер, откроется истина, которую ты желал познать. Осознаешь ли ты ее? Успеешь ли?

«Были люди, жизнь которых продолжалась до девятисот лет, но их больше нет. И как бы долга ни была жизнь некоторых из них, все ушли, и ни один никогда не сказал: "Я не вкусил смерти". Но, то были ветхозаветные патриархи – не ты. Тебе идет пятьдесят восьмой год – последний год твоей жизни. Но, радуйся, Великий Мастер, есть надежда, ибо сказано: «Когда вы видите, чей дух скор на гнев, знайте - дни его сочтены, ибо такие погибают во цвете лет». Прожил ли ты достаточно долго и честно, чтобы подтвердить или опровергнуть эту истину? Вопрос не праздный, потому что сказано там же: «Сто одиннадцать лет исполнилось ему, когда он отошел; и никогда ни один зуб во рту его не доставил ему беспокойства, и глаза его сохранили всю свою проницательность, стан его не согнулся, и силы его не уменьшились. Но он занимался своим делом плотничьего мастера до последнего дня жизни. И был это двадцать шестой день месяца Абиб». И сегодня была середина августа – жаркое время в Израиле. День смерти Иосифа, сына Давидова, сына Иакова, сына Илии. И этот благословенный день не самый плохой день для смерти, Великий Мастер.

Гл. 34

На этот раз все оказалось совсем не так хорошо: все меняется со временем – вино становится уксусом, честный человек подлецом, а швейцарские часы вообще оказываются подделкой. И куда катится мир, синьоры? Где penne с сушеными помидорами и черными трюфелями? Где millefeuilles с лесным кремом? Где долгожданный морской лещ al cartoccio? Где они? Вместо этого в меню только жареная полента, pizzelle (вафли такие) и arancini. Зачем? Чтобы убить свои вкусовые рецепторы в угоду самому отвратительному месту на земле – желудку? Можно кого-то удивить рисовыми шариками? Мы с Вами не в Китае, прости Господи. Там – пожалуйста. Там – сколько угодно, но мы в Риме! Если такое возможно в Риме, то, что говорить об остальном мире. Если нечем угостить гостя, то хотя бы перестаньте валять дурака, изображая из себя повара! Возьмите пармской ветчины, возьмите помидоров, олив, латука, чеснока, лука и вина из Кампании. Положите на стол побольше свежеиспеченного хлеба, поставьте уксус и сыр. Пусть все думают, что Вы демократ. Но если Вы готовы на это, Ваше право, а я бы взял только суп Sartú di riso и все.

Виа дела Фонтанелла в этот час немноголюдна. Утро еще не кончилось и не время сидеть в ресторане – время наступит к вечеру, когда найти свободное место будет не просто. Это будет время совершенного безразличия к еде, время акустики, когда гул голосов сливается с голосами машин, время хаоса, когда пиво приходит на смену божественному вину – это время смерти духа и торжества плоти. А кушать надо в тишине, в одиночестве – один на один с Богом. Тогда пища – дар, а не рисовые шарики в животе.

…Я же говорил, что все меняется! Даже метр, который встретил на веранде, был другим. Человек прошел к заказанному столику, пропустив вперед даму. Дама села достаточно резко, так что перевернутые, в ожидании клиента, бокалы на столе чуть не лишили официанта его долга привести их в состояние готовности к наполнению. Она достала сигареты и зажигалку, закурила и откинула назад голову. Лицо ее ничего не выражало, ибо что может выражать лицо, половину которого занимают огромные модные темные очки, а вторую половину рот? Пожалуй, есть только одно портретное сходство с дамой в ее состоянии: пилот «Tomcat» после неудачных стрельб в ожидании разговора с командиром. Но, дама человека не интересовала: она уже получила свой гонорар и некоторую сумму на посещение пары приличных магазинчиков, торгующих готовым платьем. Остался только мелкий запланированный семейный скандал, и она также резко встанет и уйдет, а метр побежит за ней и взмахом руки подзовет ожидающее клиентов такси. А человека интересовал тот, кто уже сидел в дальнем углу веранды и потягивал вино из бокала, в ожидании пасты.

Скандальчик прошел, дама исчезла, как исчезает головная боль – забудем о ней. Не прошло и пяти минут (не очень быстро, чтобы не выглядело неучтиво и не очень долго, чтобы не потерять повод) к человеку подошел с бокалом в руке, сидевший в углу веранды, и попросил разрешения сесть.

- Конечно, синьор.

- Прошу прощения, я стал свидетелем вашей ссоры. Это так печально, когда в семье наступают тяжелые времена. – Подошедший сделал знак метру принести еще бутылочку вина. Метр понимающе кивнул головой.

- Такие времена у нас наступили в день свадьбы, так что ничего нового, синьор.

- Вы англичанин?

- Такой сильный акцент? Мне казалось, что мой итальянский не так плох.

- У Вас прекрасный итальянский, но это видимо врожденное: американец не может не узнать англичанина.

- Вы американец? Никогда бы не сказал.

- Почему? Потому что я не пью бурбон, не хожу в ковбойских сапогах и не заставляю официанта жарить мне стейк с кровью?

- Ну, не так, конечно. Просто Вы выглядите похожим скорее на европейца.

- Слишком долго жил в Европе, это правда.

Метр подошел с бутылкой вина и наполнил бокалы.

- Что-то еще, синьор?

- Нет, спасибо, все замечательно.

Когда метр отошел, человек сделал один глоток из бокала, промокнул губы салфеткой и откинулся на кресло. Никос смотрел на него с нескрываемым любопытством.

- Скажите, я могу теперь называть Вас мсье Дюпон?

- Ну, да. И погромче, чтобы официант в случае чего непременно запомнил мое имя. Как мне Вас называть?

- Лео. Лео Барт. – Никосу всегда нравились неопределенные имена. Кто такой Лео Барт? Вряд ли возможно определить по имени что-либо, кроме половой принадлежности.

- Лео Барт? Ладно. Пусть так. Итак, чем я обязан столь неожиданной встрече?

- Столь ли неожиданной, мсье Дюпон? Вообще-то, не очень получается Вам быть мсье Дюпоном: или уберите английский акцент, или станьте мистером.

- Ок. Мистер Дюпон.

- Ок. Мистер. Когда у Вас встреча с кардиналом?

- Сегодня…. Через два часа.

- Не ешьте в Ватикане.

- Почему?

- Отвратительно. Может это специально так задумано, что в монастырях и церковных заведениях плохо готовят, но я никогда не видел связи между плохой пищей и любовью к Господу.

- Ну, что Вы. Связь есть и непосредственная. Хорошая пища дарит радость и заставляет думать, что жизнь временами прекрасна, а это не входит в планы Бога.

- Вы пессимист. В смысле, что не любите церковь.

- Разве? Я просто объяснил Вам связь. А церковь я люблю… с архитектурной точки зрения.

- Ладно. Поболтали. Теперь, когда мне все ясно, поговорим о нашем деле. Вам передает привет мистер Ной.

- Спасибо, как он?

- Как он? Как всегда – прекрасно. А как Ваши работодатели?

- Вы кого имеете в виду?

- В данном конкретном случае, мистера Гутьереса, конечно. Именно он меня интересует.

- Мистер Гутьерес, я думаю, чувствует себя так же неплохо, как и мистер Ной. А вот, как мы с Вами себя чувствуем в этой ситуации, вопрос более насущный.