Евангелие отца

Был ли Иосиф в Египте? Нет, но душа его корнями оттуда. Оттуда, где Око Видящее и Ухо Внимающее, как Волшебное Око египетского Гора, которым он оживил своего отца - бога Осириса. Оживил отца своего! Ибо, что сын без отца? Свободен Дух: только дух в своем праве, а плоть, что курица неразумная - тлен. Ты презрел веру отца, назвав отцом своим другого, но нельзя создать ничего из ничего. Нельзя создать праведное на лжи. Нельзя презрев веру отцов, стать отцом новой веры. Нельзя сказать «я», не сказав всех предыдущих букв – слово не получится. Ведь сказанное тобой, записано во множестве Книг и в одной и той же, но на разных языках. Ты – Христос, который Сам вошел в Марию и через Нее обрел человеческую плоть. В коптском тексте сказано: "Я пришел по благоволению Моему, и волею Отца Моего, и силою Духа Святого". В арабском же тексте действует только твоя воля, воля одного Христа: "... Я воплотился по воле Моей, и Я вошел в Нее...". Это твои слова, пересказанные Твоими учениками: говорил ли ты им одно и то же? Или каждый слышал от тебя свое? Может быть, и Иуда услышал от тебя свое и исполнил ваш уговор? И не он предал тебя, а ты отдал его на растерзание во Имя свое? Или все было не так – все было по любви. В этом был твой расчет или любовь? Как понять тебя? Но, я не осуждаю тебя, ибо не имею права – я люблю тебя, как только отец может любить сына.

Мне всегда было страшно за тебя. Ты был странным мальчиком. Ты был ребенком и не более того. Ты ходил со мной в мой храм и все любили тебя: как ты узнал, что моя вера – ложь? Почему? Кто нашептал тебе это? У меня есть только вопросы, сын – у меня нет ответов. Но, если ты так силен, что в тебя верят, ответь, хотя бы на один: за что ты покинул меня? Ведь именно Ты сказал и Ты повелел своим апостолам идти по всему миру проповедовать святое Евангелие, сказав: "Возвестите им смерть отца Моего Иосифа и празднуйте святым торжеством день, посвященный ему. Кто что-нибудь вычеркнет из этой речи или что-нибудь прибавит к ней, тот совершит грех". Ты назвал меня Отцом: зачем отрекаются они потом, совершая грех? Зачем позволил? Или все-таки наказал безумием потом? Или сам поверил в свою избранность, как многие до тебя? За что ты покинул меня, сын? Или не к Нему, а ко мне был твой крик тогда ночью в Гефсиманском саду? Ты ждал от меня помощи, но я не пришел – горе мне. Я виновен, не ты и не Иуда. Моя вера предала тебя, не приняв твой дух – горе мне. Иосиф! Священник и плотник, человек веры и человек дела не понял своего сына, поверив ему ровно настолько, насколько хотел сам – горе ему. Но, любовь моя безгранична, кем бы ты не называл себя, ибо называю тебя я своим сыном. И за эту любовь я пойду, как и ты, на смерть. Ибо только так я смогу познать твою боль, пройдя твой путь до конца. И если ты прав, если ты прав, сын, мы встретимся опять, и ты расскажешь мне о своей беде, как никто не понял тебя, а я расскажу тебе о своей любви. Как не хватало мне тебя с тех пор, как ты ушел. И я слышал о тебе и удивлялся, и радовался, и печалился, и страдал. Как плакала твоя мать, чувствуя беду, как плакали твои браться и сестры, когда их радость за тебя сменило предчувствие неотвратимого.

Каждый человек, родившийся на этот свет по воле Всевышнего, вправе выбирать себе свой путь: в этом истина света. Но, Господь смотрит на нас и печалится: как мало тех, кто следует Ему. Не бьет поклоны по праздникам и после праздника забывает о Нем, не украшает серебром и золотом Его лик, а чувствует Его дыхание в ветре, слезы в дожде, улыбку в солнце и тепло Его ладоней в камнях под ногами.

Пусть ты тот, кем тебя называют! Пусть ты тот, кто пришел в мою семью великой радостью и великой бедой для твоих родителей. Пусть так, но для меня, ты слышишь, Иисус, для меня – Иосифа, ты только сын, которого я недолюбил. Не понял, не спас. Теперь мое время, теперь мой час. И моя вера будет спасать твою даже если бы ты был против. Просто у меня нет другого пути, и я не умею любить по-другому. Я встану рядом с тобой, и меня услышат все: громко, отчетливо и страшно. Ибо, я – твой отец и мой сын опять в беде, и в это раз мне решать, как вернуть их тебе, а мне вернуть себе собственного сына.

Я пишу мою Книгу – Книгу Отца. И в этой книге будет моя правда, моя любовь и мои слезы. В этот час я хочу вернуть себе сына, чтобы прожил он перед людьми свою прошлую жизнь еще раз так, как она была истинно прожита до тех пор, когда случилась беда. В моей книге не будет, не будет лжи, а будет истина, такой, какую может знать и чувствовать только отец. Потому что вера отца сильнее веры Бога, да простит Он мне эти слова, ибо только в детях укрепляется вера во Всевышнего. Ибо только семья сильнее всех народов вместе взятых, ибо только законы семьи справедливее всех других законов. Зачем тогда писаны десять заповедей, которые писаны рукой Бога? Только во имя семьи. И никто не вправе посягнуть на нее, используя в своем преступном желании имя Господа, ибо это самый большой грех – грех лжи во имя Его.

И еще скажу тебе, сын. Книга моя будет простой и понятной, короткой и жестокой, как жизнь, как любовь, как смерть. Ибо, сын за отца не в ответе и потому позволь мне сказать громко тебе и всем, как я люблю тебя. Люблю так, как я умею, как могу.

Гл. 36

В старом кафе на углу двух старых улиц, под раскидистым старым деревом сидели два молодых человека лет сорока каждый. С виду просто встреча двух старых друзей. Почему мы в молодости так любим старые вещи? Ведем себя, как умудренные годами старики – может потому, что знаем: старость – это так далеко и это загадочная и таинственная жизнь? Или потому что знаем, что уж мы-то никогда не станем стариками. У этих двоих, пьющих горячий черный чай, есть такая возможность.

Когда прошли годы учений – наступает время мудрости и вот они все возможности, когда уже не сделаешь ошибку…. Как бы так сотворить, чтобы и тело, и разум, и желания играли в одну игру? Не получается. Когда увидишь, как милая девица смотрит на тебя не с интересом, а с сожалением и некоторым уважением, пора уходить с нудистского пляжа…

- О чем думаешь, Бальтазар? Ты как будто далеко отсюда. Или не рад нашей встрече?

- Ну, если быть до конца откровенным, ожидал какой-нибудь сюрприз, но…

- Перестань. Что может быть лучше встречи со старым другом?

- Вот-вот. Об этом я и думал только что. Когда вчера ты позвонил и предложил встретиться, я обрадовался.

- Серьезно?

- Конечно. Вот, подумал я, начинаются чудеса, а говорят, что Господь скуп на приколы.

- Ну, этого добра у Него достаточно. Я ведь искренне рад тебя видеть. После того, как ты исчез из Танжера, я было подумал, что ты вернулся в Америку, а мне так хотелось продолжить наши вечерние философские беседы. Я даже был уверен, что мы обязательно встретимся. Мне даже не пришлось молиться об этом: это лишнее доказательство того, что Аллах сам знает, что делать и Его не надо беспокоить по пустякам, притворяясь Его знакомым. Хотя, вам христианам этого не понять.

-Ахмед, Ахмед. Ну, будь благоразумен. – Бальтазар улыбаясь, покачал головой и подняв бокал посмотрел сквозь зеленое, слегка мутное, толстое стекло на заходящее солнце. Со стороны Ахмеда был виден только один глаз Бальтазара, и он смеялся. – Откуда столько величия, апломба и самоуверенности? Ваша религия столь молода по сравнению с христианством, что с твоей стороны даже как-то неловко так говорить.

- Ну, да. Конечно. Наша Книга написана позже, но вам не кажется, что это было сделано именно для того, чтобы исправить все ошибки, допущенные в ваших Книгах? И, возможно, именно потому после нашей Книги больше ничего написано не было. Вы помните, что наша Книга третья по счету? А помните стих тридцать четвертый Евангелия от Марии? «Еще дважды приду я на эту землю через Матерь Святую»? Пусть не признаете вы это Евангелие, но слова-то хоть признаете?

- Подожди, Ахмед. – Бальтазар засмеялся. – У тебя нелады с математикой. Не спорю, Иисус это скорее всего сказал, но посчитай: получается, что третье пришествие приходится как раз на следующую за Кораном книгу. И может быть, весь сыр-бор как раз по этому поводу. Не надо жульничать, мой дорогой, я хорошо знаком с восточной хитростью.