Евангелие отца

- А я не хитрю совсем. Могло ведь получиться и так, что слово это было не сказано, но повторено. Вы же сами утверждаете, что понять Новый Завет возможно только при условии понимания Ветхого. Ведь именно так и получается, что возникновение ислама и есть третье пришествие. Вы вообще-то не первые, Бальтазар. Первая Книга по-вашему называется Ветхий Завет, вторая Новый Завет и последняя Коран. И не надо удивляться, что так много людей обращаются в нашу веру. Вам никогда не приходило в голову, что именно так была поставлена окончательная точка. – Теперь улыбнулся Ахмед. – Первые две Книги все-таки слегка приблизительны и непонятны, а последняя и являет собой окончательный вариант сказанного. Ты ведь американец, Бальтазар? Образованный американец?

- Вроде того.

- Ну, вот. Скажи же мне, ты знаешь про город Вавилон?

- Это где башня до неба, а потом всякие неприятности с жителями города?

- Ему более трех тысяч лет, и вы знаете про него и помните о нем, а у нас есть города, которым много больше. Много больше. А сколько лет Америке?

- Трехсот нет, и что?

- А то, что вы настолько юны и глупы в своей юности, что даже не знаете, что как минимум надо уважать старших, которые знают намного больше вас. Это азы воспитания. Старость – это мудрость и совершенное знание.

- Разве мы сейчас про хорошие манеры говорим?

- А дело не в хороших манерах. Мы говорим о знании. Везде, куда приходили неграмотные и плохо воспитанные белые люди со своей жадностью, наступала нищета и разруха, а корабли Ваших предков увозили полные трюмы произведений искусства, золота, а главное книг, которые теперь хранятся в Ваших библиотеках. Вы основали свою страну, уничтожив и коренных жителей, и их культуру, построив города на крови рабов, привезенных вместе с награбленным добром. У вас даже языка нет своего. Вы говорите на языке тех, кто в свое время тоже захватывал чужие земли кельтов – Вы поступили так же. У Вас нет ни своей религии, ни памяти, ни предков. Намешали все в одну кучу и пытаетесь уговорить остальных, что вы самые-самые. Если раздеть половину прихожан на воскресной мессе до пояса, то большая часть из них будет иметь на теле кельсткие, китайские, индуистские и прочие разные тату. Ну, и что это такое?

- Дань моде, не более.

- Ага. Не так, Бальтазар. Не так. Американец, да, впрочем, европеец тоже, курит кальян, любит индийскую, арабскую, китайскую, японскую кухню, ходит на йогу, делает себе все возможные языческие тату, а потом идет на мессу в католический или православный собор и гордиться своим собственным мнением о себе, как о чем-то совершенно уникальном. На самом деле он похож на салат «Оливье»: все, что есть в доме мелко покрошить, залить майонезом и заставить гостей подумать, что это не остатки вчерашней кухни, а первоклассное блюдо. Конечно! Да, просто мсье Оливье в России очень быстро понял, что не стоит выбрасывать объедки – их можно выгодно продать за хорошие деньги, да еще и назваться кулинаром. Скажи мне, Бальтазар, какой повар подаст на стол блюдо, которое нельзя рассмотреть и которое не имеет собственного цвета, запаха и вкуса?

- Интересное замечание. Не думал об этом. В свободное время поразмышляю над этой шуткой.

- А когда вашим детям надо надеть национальные костюмы, какие костюмы они надевают, Бальтазар?

- У меня нет детей, слава Богу.

- Мне жаль тебя, хотя я думаю, что они у тебя есть, только ты этого не знаешь. В любом случае, это поправимо. Тем более, что это не очень сложно и весьма приятно. – Ахмед еще раз улыбнулся.

- Ну, это возможно.

- Так что по поводу национальных одежд?

- Дай подумать…. Нет. Пожалуй, кожаные штаны не подойдут.

- Боже упаси тебя, Бальтазар! Ты знаешь, кто носит кожаные штаны? Я надеюсь, у тебя не по этой причине нет детей?

- Думаю, что ты знаешь обо всех моих женах, так что я вряд ли подойду на роль гомосексуалиста, Ахмед.

- Ты прав – ты не подойдешь. Так какие все же одежды?

- Я пас. Не думал об этом как-то.

- На праздники вы одеваете своих детей в форму местной команды по футболу. Это же смешно. Вы, говорящие по-английски, даже придумали себе собственный футбол, смешав регби и вольную борьбу, а игру своих английских предков почему-то назвали соккером. И говорите о первенстве. Смешно, право слово. Вы первые в придумывании собственных правил, которые ровным счетом имеют отношение только к вам и больше ни к кому.

- Ну, вот футбол-то тут при чем? Что ты все смешал? Сам из собственных слов сделал «Оливье». Мне самому американский футбол не очень нравиться, а мои предки, между прочим, были испанцами.

- Вот-вот.

- Что, вот-вот? У испанцев есть народные костюмы. Ты еще корриду сюда приплети.

- Коррида это вообще отдельный разговор. Гордиться убийством голодного животного, которое тебя не считает врагом, все равно что ударить ножом в спину собственного друга. У испанцев есть народные костюмы. Только ты американец, а не испанец. В вашей стране даже национальности нет. Что такое американец? Человек без рода, без истории, без племени. «Кока-кола», бутерброд с говядиной и странная помесь регби и футбола.

- Знаешь, мне вообще-то обидно. Сейчас я обижусь и ну тебя совсем тогда. – Бальтазар улыбался и даже не думал обижаться. Какие обиды, если эта болтовня не более словесной разминки перед возможной рукопашной? Хотя, если бы Ахмед задумал какие-нибудь гадости, то Бальтазар узнал бы об этом последним. – Сейчас во мне взыграет настоящий янки с примесью испанца – как дам тебе по голове и все.

- Ты не умеешь обижаться. Какой смысл в обидах, если их нельзя использовать. Из обид плов не получится – нужно мясо. А зачем тебе мое? Стоит ли переходить на личности? Давай лучше подумаем, чем мы можем быть друг другу полезны. Мы в Танжере не плохо ладили: ты изображал пьяницу, я твоего друга – все было хорошо. Какой смысл сейчас, когда все и так сложно, становиться друг против друга. Вспомни хорошую пословицу: «Спасешь одного человека – спасешь весь мир».

- Ты это про кого, Ахмед?

- Я к слову…. Пока, по крайней мере.

- Действительно, в Танжере было хорошо. Ну, если не считать твоей слишком навязчивой дружбы и усердной помощи спивающемуся американцу.

- Так ты все понимал, хочешь сказать?

- Нет. Ты один такой способный и умный. А как тебя было не понять, если ты не отходил от меня ни на шаг?

- А может в этом и был весь смысл, чтобы ты все понял? – Ахмед хитро прищурился.

- Ой. Кажется ты меня или совсем недооцениваешь, или что-то хочешь предложить. Что ты ходишь опять вокруг? Пора говорить – время не ждет: чай остывает.

- Напротив. Я очень высокого о тебе мнения. А чай мы еще попросим.

- Ты или твои хозяева?

- Что?

- Ты или твои хозяева высокого обо мне мнения?

- У нас нет такого понятия. Все немного по-другому, чем у вас.

- У кого – у нас? Ты про что? Вообще про продажность белых людей или про конкретного кого-то? Восток тут ни в чем не уступает: чему-чему, а этому нам еще у вас поучиться.

- А продажность и мудрость – это разные понятия. Вот и учись, Бальтазар, учись. В жизни многое может пригодиться.

- Это только в том случае, если жизнь длинная.

- Не торопись. Она может оказаться даже длиннее, чем ты думаешь, если мы сможем понять друг друга. У тебя же есть выбор, правда?

- Быть или не быть? Так вот в чем вопрос? - Бальтазар откинулся на спинку плетеного кресла.

- В принципе, ситуация схожая: Гамлет увидел призрак отца и тут что-то в этом роде. Голова у кого хочешь может настолько поехать, что совершенно забудешь о собственной жизни.

- Но, только не ты, Ахмед, да?

- Только не я, дорогой. Моя жизнь мне не принадлежит с самого рождения и в этом вся разница между мной и тобой: я об этом помню, а ты нет. Вот потому-то солнце всегда встает на Востоке и всегда заходит на Западе. И этот порядок никто не может изменить – в этом ответ на все твои вопросы. Как бы ты не хотел, но и сегодня оно зайдет на Западе, а завтра обязательно взойдет на Востоке – в этом правда, а не в Книгах.