Набат-3

«Повешусь все же», — твердо решил Осип и вынул брючный ремень. Каргошка в желудке переварилась, мрач­ные мысли победили. И опять незадача: звонок из «Рос­сии». ' Овсдали о Вавакине.

— Так вот, — осознал случай Забубённый и накрутил ремень на руку, — свалился он в канаву сам и убежал сам. Бить его не успели, хотя надо бы. И оставьте вы меня со своими глупостями.

Трубку бросил и приступил к повешению.

Каперанг Хмырько-сан оценил взглядом Вавакина- оглы. Грязный и жалкий, он тянул на семь сорок но ны­нешним деньгам.

— Честно ответь, мерзавец Вавакин, сам в канаву сва­лился?

— Как можно товарищу не доверять? Я на краю гибе­ли был! — расплакался Вавакин-оглы.

— Будя врать, — поддержал Захребетный-баба. — Лап­шу на уши не вешай, Военно-Морской Флот зря не со­мневается.

— Сам, — поник Вавакин и стал выглядеть на сорок копеек.

— А кто ж тебя избил? — ехидно спросил Шибскии-кун.

— Но хотели же! — вздернул голову мерзавец Вавакин и дотянул до трешки.

Все вздохнули с облегчением, сошлись в цене товарища.

— Хоть он и мерзавец, что деется, "мужики! — всполо­шился Болтянко-оглы. — Развинтился народишко напрочь! Мы вкатываем, законы как проклятые принимаем, чтоб им легче жилось, а чернь поганая взялась над нами измываться.

— Не горячись, не у микрофона, — остудил его капе­ранг, принимаясь заново допрос мерзавцу Вавакину чи­нить: — Какого хрена ты по улице шастал? Чего тебе здесь не хватает?

— Диспетчсршу он, Зинку фон Васину, недотрахал, вот она ему и мстит, машину с возвратом не дает, — подска­зал Шибский-кун.

— Эх ты! — ткнул в Вавакина пальцем Хмырько-сан, как в прокаженного. — Товарищей не позорь.

А Шибский-кун тут как тут:

— Не можешь пиписькой, ты бы где пальчиком, где языч­ком Верке бы удовольствие составил. Пару сеансов — и па «шевроле» кататься станешь. В любимчики попадешь. Уметь надо! Ласковое телятко сосет две матки. Запоминай на будущее.

Мерзавец Вавакин вздохнул горестно. Придется осво­ить науку, иначе счастья не видать ему в депутатах.

Зазвенел телефон, отвлекая всех от мерзавца Ваваки­на. Звонила Катька Махова из фракции «Женщины за кон­трацептивы». Жила она в своей квартире, которую застол­била по кустам в годы пионерской «Зарницы», но вниманием российских самцов не обходила. Трубку взял каперанг Хмырько, но едва узнали все, кто звонит, сразу поняли: засвсрбило у бабы, не отвертеться.

— Васичек, кто у тебя? — спросила Катька томно.

— А кто нужен?

— Хоть ты, на хулой конец.

— С. чего у меня худой конец? — оскорбился каперанг.

— Ну зачем обижаешься? — захихикала Катька. — За­была, значит. Заглянул бы, а?

Чего бьт я к тебе заглядывал? — вовсе остервенел каперанг. — Платформа у тебя воинственных размеров, валенок родней. Занят я, толковище у пас, — обрубил швар­товы каперанг.

— Болтянко там?

Хмырько-сан прикрыл трубку и воззрился на Болтян- ко-оглы.

— Не-не! — как от черта отмахивался Болтянко.

— И меня нет. — лихо отмазался от напасти Шиб­ский-кун.

— Возьми Захрсбстного, — посоветовал ей каперанг.

— Ты за кого меня принимаешь? — оскорбилась те­перь уже Катька. — Пусть сначала выкормит своего птен­чика. Я не блядь, а дама с данными!

— Пойдешь ты, — решил за всех Хмырько, указав на Вавакина. — С Катькой ссориться нельзя. Сделаешь, как Шибский учил, быть тебе большим человеком. Катька тебя в люди выведет.

Все довольно заржали. Ходить к Катьке — легче в ура­новых рудниках лямку тянуть. Измочалит до тряпки, спи­ну ногтями в клочья издерет, добиваясь экстаза.

Тему закрыли, Катьке пособили, Вавакипа-мерзавца в дорогу наладили. Велели улыбаться и радоваться случаю.

— Итак, господа-мерзавцы, — провозгласил каперанг. — Где у лас фарватер к бухте Выпивка?

На мерзавцев не обижались. Работа такая.

Только построились в походный ордер пить дармовую водку, опять звонок. Хмырько-сан трубку брал неохотно и вдруг стал по стойке «смирно», заладив: так точно, будет сделано, есть. Трубку клал, будто исходный код вводил в клеммы на пункте «Зеро». Народ извелся от любопытства, а каперанг, не прояснив обстановки, стал раздавать задания:

— Захребетный, придешь за полчаса до начала заседа­ния и оккупируешь пятый микрофон, Болтянко — тре­тий. а гебе, мерзавец Шибский, отдельное задание, рас­толкую позже. Велено, господа-мерзавцы, отработать хлеб.

— Во, тудыть, — затосковал Захребетный-баба. — Так пойдем выпивать-то? Семужка заветрится...

— Обязательно пойдем, друг Пафнутий, — заверил капе­ранг. — Прямо сейчас топайте к Валерке Пучеглазову, у него там Бубурин сидит, планчик на завтра решают. Они идей­ные, не пьют, но водяра в заначке имеегся. Мы с ним дру­зья-товарищи, Валерка меня по случаю всегда опохмеляет.

Вот теперь фарватер открылся полностью. И чго за на­пасть: только снова в походный ордер собрались, в дверь торкнулся Лепя Курочкип из монархо-синдикалистов.

Погнали его из органов за пьянку и аморалку, а сюда взя­ли с уважением. С юмором мужик и пить умеет, больше ею сам царь-батюшка не выпивал. Л еще умел Леня Ку- рочкин мирить правых с левыми, монархистов с марксис­тами, демократов с националами, всякий раз повторяя: «Ребята, давайте жить дружно, больше нам такой лафы нигде не обломится». И самое главное, знал Курочкин тайное изначально. Ради таких изначальное гей решили за­держаться с выходом.

— Леня, дружок мой закадычный, — приобнял его каперанг, — проясни грешным, что за шум завтра гото­вится?

— Запросто, — охотно взялся отвечать Леня Куроч­кин, присев на кресло в углу номера, чтоб видеть всех и сразу. — Во-первых, к Валерке не ходите зря, водку они отдали националам, чтобы долго не уговаривать насчет завтрсва. А во-вторых, назавтрсва будем пробивать закон о пожизненном депутатстве.

— Вот это что надо! — вдохновенно блеснул глазами Захребетный-баба. — Давно пора.

— Пора не пора, но выветрится не скоро, — настави­тельно молвил Леня Курочкин и продолжил: — Заелся наш пахан, мужики, всюду своих тянет, из-за чего у них с ца­рем-батюшкой конфликт созрел, тот жидовскую шайку пристраивает. Нам без разницы, кто больше наворует, но свои интересы надо соблюсти. Правильно я говорю? — оглядел он всех мерзавцев.

— Всс верно. — кивнул каперанг. — Только как между ними свое отбить и ножек не замочить?

— Дельное замечание, — похвалил Курочкин. — Нор­мальные герои идут в обход. Нам пало в эту драчку не лезть. Пошуметь можно. И попутно пожизненное депу­татство пробить. Дело к новому путчу идет, не заиграйся, братва.

— Гак за кого нам держаться? — пытался уяснить не­понятливый Захребетный-баба. — Тою нельзя обижать, этого гоже.

— Вот именно, друг Пафнутий! — воскликнул Куроч­кин. — Именно! Пусть себе дерутся, а мы чубы сохранить сможем. Пусть марксисты с коммуняками в позу стано­вятся, а мы пока за пивом без очереди. Усекли, братва?

Пго поняли без лишних слов. Может. Леню Курочки- па и вправду из органов поперли, только советы он давал на уровне ценных указаний. Это его дело. Никто не дви­гался, не суетился обмыть такую новость: Леня высказал не все, и мерзавцы понимали это.

— А зашел я к вам, мужики, гю другой надобности, — начал он другую идею. — Есть мнение от Забубённого из­бавиться. С одной стороны, наш товарищ, с другой — там­бовский волк ему товарищ.

— И правильно! — взвился Захребетный-баба. — Не хочет жить по-людски — гнать р. три шеи..

— Обожди, — остановил его Хмырько-сан. — Каким образом?

— Очень просто, — не видел затруднительных положе­ний Леня. — Забубённый стал на психа похож, и есть мне­ние отправить его на профилактику. Увезут его в психуш­ку по просьбе соседей, а мы не должны рыпаться. Делаем вид. что ничего не произошло.